Обычная история (СИ) - Резник Юлия

– Мам! Не лезь, а?

– Не лезла. И чем это закончилось? – поджимает губы. – Ты же не собираешься его простить?

– Он не просит!

– А хочется, чтобы попросил?

Опускаю взгляд к лежащим на столе рукам, невольно сжавшимся в кулаки. «Ну, вот. Узнаю маму», – мелькает истеричная мысль.

– Пока мне хочется исключительно выпилиться.

– Из-за мужика-а-а?

В голосе матери столько презрения, столько неприкрытого искреннего непонимания, что я резко вскидываю взгляд в надежде… Не знаю. Может быть, напитаться от нее этой самодостаточностью. Чтобы и я могла не зацикливаться, не зависеть, не любить его так сильно. Несмотря, сука, ни на что. И не думать, как я поступлю, если он вдруг одумается и захочет вернуться.

А потом опять впиваюсь в экран. Давлю в себе желание рассказать о том, как устроилась, чтобы он не волновался, строчу:

«Ты поговорил с Сашей?»

«Да. Она пока не готова».

«Я в городе».

Телефон долго молчит. Мама выжидающе-давяще пялится.

«Можем где-нибудь пересечься», – приходит ответ. В голову бахает адреналин. Даже встряхнуться приходится, чтобы скинуть пелену с глаз.

– Кать, дочь…

– М-м-м?

– Я тебя в салон записала. Нужно себя привести в порядок, как думаешь?

Мама постукивает по столу холеной рукой со сдержанным телесного цвета маникюром. И выглядит странно ранимой в этой своей неуверенности.

Мне не хочется. Ни в салон. Ни в любое другое место в этой странной, будто не моей реальности. Но мне предстоит встреча с психологом. Вряд ли мне стоит идти на нее вот так, демонстративно подчеркивая, откуда я прибыла. В конце концов, это я заинтересована получить чертовы допуски! Пусть даже пока я не очень понимаю, зачем стараюсь, стараться надо, хотя бы чтобы не подвести Валеева.

А Реутов… Он вообще ни при чем. Я не собираюсь с ним видеться. Потому что он – мое прошлое. Да, очень счастливое. И понятное. Он – часть меня, без которой я пока себя не представляю, но непременно этому научусь.

– Кать, сходим?

– Да. – Откашливаюсь. – Только я сама за себя заплачу.

– О, да господи!

– Сама.

Когда-то я сказала, что не возьму от нее ни копейки. И не собираюсь нарушать данное себе обещание, даже если кажется, что между нами что-то изменилось.

Поход в салон – хорошая идея. Мне приятны чужие касания. Я купаюсь в них, в океане чужой заботы и негромком ненавязчивом щебете. Пусть это суррогат, который можно купить за деньги, мне все равно за что цепляться, убегая от разверзающейся под ногами бездны.

Глава 7

Кэт

Валеев пишет, как раз когда мы закрываем счет в салоне.

«Задержусь где-то до восьми».

Кошусь на висящие над стойкой администратора часы. Только без пятнадцати четыре. Набираю ему в ответ короткое «ок» и ловлю свой равнодушный взгляд в зеркальной панели, отделяющей одну зону зала от другой. А я ничего все-таки. Может, если Реутов увидит меня такой… Что? Пожалеет? Или бросится возвращать? Нет, ты вообще серьезно, что ли, Кэ-э-эт! – заходится лающим смехом внутренний голос.

Да. Глупо. Стиснув зубы, иду на улицу, пока мама о чем-то щебечет с вышедшим ее проводить парикмахером. Сажусь на опоясывающий клумбу заборчик. Подставляю солнцу лицо, а то до того жжет, что на коже тут же проступает заботливо втертый косметологом крем. Но в тень пересаживаться лень. Да и вряд ли там так уж прохладней.

– Ну, что, может, где-нибудь поужинаем? – спрашивает мама, присоединяясь ко мне минут через пять.

– Я лучше прогуляюсь.

– По такой жаре? – обводит меня настороженным взглядом. Кажется, она что-то подозревает. Но мне плевать, если так. Я давно уже ни перед кем не отчитываюсь, и не ищу ее одобрения. Те времена в прошлом.

– Хочется пройтись по родным дворам, – пожимаю плечами, отчего с одного из них сползает лямка сарафана. Решив не забирать купленное в браке барахло, я все же переоделась в ни разу не надеванное платьишко, с которым у меня не связано никаких воспоминаний. Наверное, нужно устроить шопинг, но от одной мысли об этом ноют зубы. В толпе мне плохо. – Где-то к семи вернусь.

– Ну как знаешь.

Поднимаюсь с заборчика, лениво переставляя ноги, устремляюсь вверх по улице. Через несколько сотен метров ныряю между дворов, срезая по дороге к цели добрые полкилометра. Иду не спеша, озираюсь. Здесь, в старом, давно обжитом квартале за три года моего отсутствия ничего практически не поменялось. И оттого ощущение ушедшего времени истончается и пропадает вовсе по мере того, как иду. Я ускоряю шаг, вдыхая аромат высохшей в пыль земли, подвальной сырости и отцветающих лип, здороваюсь с сонным дедком, проходящим мимо, ныряю в арку, а там – через парк, откуда уже можно разглядеть ощетинившуюся антеннами крышу нашего старого дома.

Ладонь взмывает к разрывающейся от боли груди. В боку колет от того, как быстро я припустила. А телефон с так и не отвеченным сообщением от Реутова начинает жечь пальцы. Ведь по большому счету надо было все же ответить. Не оставляя шанса. Ни ему – в очередной раз выгулять белое пальто. Ни себе – выставить себя полной дурой. Все еще вчера разделилось на «до» и «после». Краски выцвели. Полутона сошли. И вот уже как на рентгеновском снимке – нутро людей. Его гнилое нутро.

Падаю на скамейку напротив входа в подъезд. Мутит. Картинка перед глазами превращается в серое смазанное пятно. Прикрываю глаза. Под закрытыми веками горячо. Неужели я не все слезы выплакала?

– Катя! Неужели ты?! – раздается смутно знакомый голос.

– Лариса Львовна?

– Что ж ты тут на солнце расселась? Давай-ка, пойдем в прохладу. У меня сангрия холодная, как чувствовала – будет повод! – натурально тянет меня за руку соседка с первого этажа. Иду за ней. Ну не отбиваться же? А она все тарахтит, и тарахтит. И тоже, кажется, совсем не изменилась. Хоп – и я уже сижу за накрытым белоснежной скатертью столом с бокалом охлажденного вина.

– Ну, давай. Рассказывай. Давно ты… – сводит брови, не договорив. Конечно, о том, что я села, никто не трубил в рупор на каждом углу, но Лариса Львовна – барышня непростая, видно, полюбопытствовала, когда я сошла с радаров.

– Вчера.

– Вот и хорошо. А то я уж думала, и не свидимся. Не молодею же!

– Так и не скажешь.

– За комплимент спасибо! – чокается о край моего бокала, весело смеясь: – А так, в общем, какие планы? Чем занимаешься? Сашка твоя с кем? Про твоего мудака, прости, не спрашиваю.

Улыбаюсь. Раньше Лариса Львовна в Реутове души не чаяла. Так и хочется спросить – что случилось? Но вместо этого я коротко рассказываю о том, как так быстро выбралась.

– Так Сашку-то будешь забирать или как?

– Я пока не решила. Она от меня отвыкла, и школа ж еще, а я жить буду в маленьком городке. Вряд ли ей там понравится после… – неопределенно машу рукой.

– Как этот козел все продумал, да? И не прикопаешься ведь, паршивец!

– Да уж, – ставшим привычным движением тру грудь. В окно льет предзакатное солнце, сквозь бокал устремляю взгляд на колышущиеся занавески… Чего бы покрепче мне. Сангрия все же так себе анестезия.

– Ну, в этой ситуации тоже есть свои плюсы.

Не то чтобы интересно. Я вообще не знаю, зачем здесь сижу.

– Это какие же?

– Будет больше времени на личную жизнь, – подмигивает Лазарева, поигрывая нарисованными бровями.

– Да уж какая тут жизнь? – хмыкаю. – Я на мужиков теперь смотреть не могу, Лариса Львовна.

– А вот это ты зря. К мудакам у тебя пожизненный иммунитет, а от нормального чего отказываться, Катюша?

– Прям иммунитет? – хмыкаю.

– А как же? Это ведь как ветрянка для здорового человека – раз переболел, и все.

– Не уверена. Знаю дам, которых только на мудаков и тянет, – осушаю до дна бокал.

– Ну, так то больные люди, лапушка. А ты у нас не такая, – замечает с уверенностью соседка, откровенно меня смеша. Не такая, блядь. Откуда ей знать, если я и сама не в курсе, какая я? Меня без Реутова нет. Я как будто им вся пропитана. И эта отрава по капле убивает меня изнутри.