Личное дело опера Иванова - Стася Андриевская

дети задыхаются от муштры! Хотя ладно, Тёмушке, как ни странно, проще, потому что он обращён в себя, но Марина? Она девочка! Ей не дрессировка ваша дурацкая нужна, а ласка! Ей мама нужна! А вы… Вы своими идиотскими амбициями её просто калечите! И знаете что, это не я вам не подхожу, а вы, вы мне не подходите! Вы вообще никому не подходите, потому что вам на всех плевать! И если бы я… Если бы мне только… – подбородок её вдруг задрожал. – Если бы не… – по щекам скользнули окрашенные тушью дорожки. – Да ну вас! Мне просто детей ваших жалко, понятно?!

После того, как она убежала, Андрей ещё долго стоял в коридоре. И чувствовал себя вдруг таким старым…

Конечно, он помнил ту школу, которая в далёких семидесятых взяла над ним «шефство» – как шутили у них в отделе. На самом-то деле это, конечно, ему, оперу Иванову поручено было раз в учебную четверть проводить общешкольный «Урок правопорядка», но обернулось это почти назойливой опекой местных Тимуровцев. Вплоть до бутербродов к обеду, оставленных для него в дежурке Отделения.

Помнил он и ту торжественную линейку, на которой, по случаю присвоения очередного звания капитана милиции, подшефные вручили ему особенную, школьную грамоту. И девчонку, которая её вручала, помнил. Помнил, но не узнавал. И не узнал бы, если бы она сама не сказала.

Банальная, изъезженная метафора про лебедей и гадких утят… А только сейчас стало вдруг понятно, насколько она меткая.

Та девчонка была активисткой школы и заводилой среди тех самых дотошных Тимуровцев. И бутерброды – это наверняка её идея. Как и грамота. И та девчонка, как и большинство активисток всех времён, была какая-то блёклая и среди одноклассниц своих выделялась не миловидностью, а наоборот – несуразностью.

А Оксана… В смысле, Краснова – она вообще другая. И если бы не её дурацкий наряд сегодня…

А вот кстати, к чему такие резкие метаморфозы?

Впрочем, чего прикидываться, её цель была теперь для Андрея очевидна, не мальчик уже. Только интересно, как далеко заходят её планы? Просто постель, или о штампе в паспорте тоже мечтает?

А вообще, странно это. Молодая, красивая, умница, хотя и с характером. Зачем ей всё это? И что за нелепые одинаковые грабли порасставлены в его собственной жизни?

Из комнаты вдруг осторожно выглянула Марина.

– Иди сюда, – поманил её Андрей. – Расскажу тебе кое-что.

Взял на руки, отнёс на балкон и, усадив на подоконник, откинул с её лица волосы – целые стога золотой пшеницы… Рассказывал ей про своего отца, которого Маринка, увы, не застала, и про свою маму, которая взяла на себя все заботы о Марине, когда её собственная мама «уехала»

Наступив на горло гордости, какими-то нелепыми обиняками, пытался донести, как тяжело ему с тех пор, как и бабушки тоже не стало, и обнадёжить дочку, что скоро она вырастет и станет совсем самостоятельной. Ну а пока… Пока не получится у них без няни, вот какая штука.

– Ну скажи, чем тебя так не устраивает Нина Тимофеевна?

Маринка грызла губу и молчала.

– Хорошо, тогда скажи, какая тебя устроит. Ну? Какая она должна быть?

Маринка пожала плечами.

– Так что же получается – ты сама не знаешь, чего хочешь и просто вредничаешь, да? А мне нужно работать, ты же понимаешь. Понимаешь?

Кивнула.

– Тогда давай с тобой так договоримся – завтра мы возвращаем Нину Тимофеевну, и пока я не найду кого-нибудь ещё, ты ведёшь себя как умненькая, послушная девочка. Хорошо? Не вредничаешь, не портишь чужие вещи, не обзываешься… – с каждым его новым «не» Марина всё сильнее хмурилась. – Не учишь глупостям Тёмку и не сбегаешь из дома…

– Я не сбегала! – не выдержала Марина. – Просто Тёмка просился гулять, а Нина Тимофеевна кричала, чтобы он отстал. И я сама его отвела! И мы не прятались, мы просто на качелях качались!

Андрей нахмурился.

– А Нина Тимофеевна чем занималась, когда вы уходили?

– Ничем! Она вообще всегда только телевизор смотрит и кричит, когда ей мешают. – Помолчала, наматывая на палец локон. – А ещё она Тёмку за уши треплет и дебилом обзывает!

Андрей нахмурился ещё сильнее.

– И давно она так себя ведёт?

Маринка затравленно глянула на него исподлобья, словно боясь признаться.

– Всегда.

Андрей поиграл желваками. Вот как тут поймёшь – правда это, или очередная диверсия против няньки?

– А почему ты мне раньше об этом не рассказывала?

Маринкин подбородок вдруг задрожал, и она вцепилась в Андрея, повисла у него на шее, шепча:

– Папочка, не уезжай, я больше так не буду! – и заплакала.

– Куда? Эй, глупыш, – обняв ладонями, заглянул он в её личико, – куда я должен уехать?

Она пожала плечами.

– Не знаю. Как мама…

А вот это интересно. Тему мамы не поднимали очень давно – как-то само собой так получилось, словно Марина однажды сама отсекла от себя эту болячку. И вот, на тебе!

– Кто тебе такое сказал, дочь?

Она молчала. Боялась, Андрей видел. И уже точно знал, что никакие это не козни.

– Нина Тимофеевна? Марин, говори, не бойся.

Она кивнула. У Андрея аж кулаки сжались.

– А что ещё она говорила?

– Что мама уехала, потому что я дрянная девчонка. И что если я тебе про Тёмку расскажу, то она тоже расскажет тебе, что я дрянная девчонка, и ты тоже уедешь!

Говоря, цеплялась за него так отчаянно, словно кто-то большой и невидимый держал её над пропастью, и она боялась упасть. Андрей прижал её к себе, успокаивая.

– Хорошо, что рассказала! Молодец!

– Ты не уедешь?

– Без вас с Тёмкой – ни за что на свете!

– А Нина Тимофеевна говорит, что если я буду много языком трепать, то ты влюбишься и родишь себе других деток: послушную дочку и нормального сына. И уедешь от нас. Как мама! А мы с Тёмкой в детский дом отправимся.

Андрея разрывало от злости, но он только вздохнул как можно небрежнее:

– Я эту вашу Нину Тимофеевну завтра, пожалуй, выпорю, чтобы глупости не говорила!

Маринка хрюкнула, слёзы в глазах тут же сменились ажиотажем:

– Правда? Я тоже хочу!

– Нет уж, знаешь… Хватит с тебя! Ты ей и так сегодня сумку испортила. А могла бы просто раньше мне всё рассказать!

– Это не я! Это Тёмка!

Андрей строго нахмурил брови.

– Опять врёшь? Не стыдно тебе? Тёмка ножницы даже взять не сможет правильно, не то, что там резать. Разве что палец поцарапать.

– А это уже не он! – деловито замотыляла ногами Маринка. – Это нянька ему поцарапала!