Скверная голубая кровь (ЛП) - Станич К.М.

Директор Коллинз подходит, чтобы встать рядом с мисс Фелтон, и откашливается. В комнате уже тихо, если не считать сплетничающего шёпота некоторых студентов, но при звуке её голоса всё погружается в гробовую тишину.

— С возвращением, — начинает она, её серые глаза осматривают толпу. Когда её взгляд скользит по мне, в нем мелькает лёгкая искорка сочувствия и сожаления. Я вижу это на лицах каждого взрослого здесь, и меня тошнит от этого. Мой рот сжимается в тонкую линию, когда я переключаю своё внимание на Зака. Его слова внезапно приобретают для меня гораздо больше смысла.

«— В Бёрберри только я против всего мира; я уже смирилась с этим.

— Я бы так не сказал».

Интересно, как долго Зак планировал это?

— Как, я уверена, большинству из вас известно, — продолжает директор Коллинз, двигаясь по сцене медленными, неторопливыми шагами, — то, как закончился прошлый год, стало позором для звания нашей Академии Бёрберри, пятном на наших традициях и ужасающим примером неограниченных привилегий. — Она останавливается на самом краю сцены, и я определённо не пропускаю момент, когда она ненадолго обращает своё внимание на Галерею и собравшихся Голубокровных. Я ёрзаю на скамье; я чувствую в миссис Коллинз возможного союзника. Мне придётся быть осторожной, чтобы развить эти отношения. — В этом году мы больше не повторим тех же ошибок. Ознакомьтесь со школьным руководством, потому что вы несёте ответственность за то, чтобы быть в курсе всех изменений в нашей академической политике. Тем, кто нарушит, грозит временное отстранение от учёбы или отстранение, без каких-либо исключений.

Она делает паузу, ещё раз окидывает взглядом толпу, а затем переходит к обычным объявлениям первого дня.

Но в этой комнате нет ни одной пары глаз, которая не была бы направлена на меня.

Хорошо.

Пусть они посмотрят.

Там будет на что посмотреть.

Глава 3

К концу первого дня я измотана, и в моём уме крутятся всевозможные варианты, отчаянно ища какой-нибудь способ исправить ущерб, который был причинён мне. У меня уже есть преимущество, мои летние планы воплощаются в великолепное действие. Но не сейчас. Ещё не время.

Я направляюсь в столовую и сажусь у окна за столик, который раньше делила с Мирандой. Похоже, в этом году у нас довольно разные графики, так что, если она хочет найти меня, это её шанс. Я не собираюсь преследовать её, если она не готова.

Итак, я сажусь, не обращая внимания на взгляды и перешёптывания, на то, как за столом Идолов воцаряется тишина, когда я достаю блокнот (не тот «Месть», а другой), кладу его на стол и оставляю там, пока просматриваю меню. Сделав заказ, я наклоняюсь и начинаю писать.

Тристану Вандербильту требуется всего две минуты, чтобы подойти ко мне.

— В этом году тебе сюда вход воспрещён, — говорит он мне мягким, как шёлк, голосом. Я практически чувствую, как он растекается по моему телу, пробуждая каждое нервное окончание на моей коже. Мои руки покрываются гусиной кожей, но я не обращаю на это внимания. Похоть — это эмоция, которую я смогу игнорировать, если потребуется. К чёрту Тристана Вандербильта. — Ты слышала меня, Черити? — он наклоняется и кладёт локти на стол. Я удивляюсь отсутствию группы поддержки за его спиной, но пользуюсь этим, поднимая голову и встречаясь с его серыми глазами. — Я знаю, что тебе разрешили принимать пищу в своей комнате. Подними свою задницу и иди засунь туда свою жирную рожу.

Его слова жалят меня, как будто я бегу по полю крапивы, маленькие колючки впиваются в мою кожу. Я отмахиваюсь от боли, захлопывая блокнот и щёлкая замком сбоку. Тристан замечает это действие, а затем снова сосредотачивается на мне.

— Ты знал, что они сломали мне рёбра? — спрашиваю я, и он смотрит на меня с пугающей бесстрастностью. Там нет и намёка на какие-либо нормальные человеческие эмоции, только холодная сталь и лёд.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, и мне всё равно. Вставай и возвращайся в свою комнату, пока я не заставил тебя это сделать. — Я улыбаюсь ему, но я не боюсь, совсем нет.

— Харпер, Бекки, другие девочки… — я замолкаю, указывая рукой в их сторону. — Ты знал, что они собирались зайти так далеко? — Тристан прищуривает глаза и хмуро смотрит на меня, но, по крайней мере, в этом жесте есть доля человечности; я поймала его.

— О чём ты вообще бормочешь? — он огрызается, но я явно задела его за живое, потому что Тристан уже злится на меня, а я только начала.

— Когда девочки загнали меня в угол за кулисами перед моим соло на арфе, ты знал, что они изобьют меня так сильно, что я сломаю себе рёбра и выбью зуб? — мои глаза прикованы к нему, поэтому, когда его глаза незаметно расширяются, я замечаю это. Он быстро берёт себя в руки, выпрямляется и проводит ладонью по своему красному галстуку. Но это было там, та маленькая подсказка, которая даёт мне всю необходимую информацию: он не знал. Тристан, самопровозглашённый король Академии, не знал о плане девочек.

Первое семя сомнения было посеяно.

— Это твоё последнее предупреждение: забирай свою еду и возвращайся в комнату.

— Или что, Вандербильт? — спрашивает тревожно мрачный голос у него за спиной. Мы с Тристаном оборачиваемся и видим Зака Брукса, прислонившегося к стене с прищуренными глазами и криво нахмуренным ртом. — Ты изобьёшь её, как это сделала твоя подружка? Оставишь её покрытой синяками и кровью?

Всё тело Тристана настолько одеревенело, что я задаюсь вопросом, не болят ли его мышцы от того, что их так долго держат в напряжении. Он просто смотрит на Зака сверху вниз, а затем, наконец, подходит на несколько шагов ближе. Эти два парня стоят лицом к лицу, и, честно говоря, мне приятно за этим наблюдать. Может быть, они побьют друг друга прямо здесь, на глазах у всех, а затем начнут год с предупреждения в их записях?

— Ты думаешь, что так отличаешься от нас, — мурлычет Тристан, протягивая руку, чтобы провести длинными пальцами по своим иссиня-чёрным волосам. — Ты думаешь, что из-за того, что тебе жаль, ты в чём-то лучше нас?

Руки Зака сжимаются в кулаки по бокам.

— Я никогда не говорил, что я лучше; я лишь говорю, что я на стороне Марни. Вот и всё. — Он переводит взгляд за плечо Тристана, чтобы встретиться с моим. — Я и так мудак. Я уже запятнан. Я не позволю ей запятнать себя попытками сразиться с тобой. Сначала я уничтожу тебя.

Тристан поворачивается ко мне, ухмыляясь и приподнимая брови.

— Ты? Сразишься с нами? — смех, вырывающийся из его горла, разрывает моё сердце пополам, но я позволяю этому случиться, позволяю себе истекать кровью. Он никогда не заботился обо мне, ни когда целовал меня на пароходе, ни когда дарил мне ожерелье, ни когда защищал меня в кабинете заместителя директора. Каждая секунда была фальшивой… но так ли это? — О, пожалуйста. Какими средствами? Той мелочью, которую я бросил в твою копилку?

— Я заставлю тебя пожалеть, — шепчу я, но не потому, что боюсь, а потому, что мой голос хриплый от решимости и угрозы одновременно. Тристан просто смеётся надо мной.

— Так и где же твоя армия?

— Здесь, — выпаливает Миранда, и я подпрыгиваю на своём месте. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на неё, и у меня отвисает челюсть, когда я понимаю, что она зашла внутрь, пока я была занята парнями. Её сумка с книгами перекинута через плечо, голубые глаза суровы, рот сжат в тонкую линию.

Крид стоит позади неё, застыв в дверном проёме, его глаза перебегают с меня на Тристана, Зака и, наконец, на Миранду. Его рот кривится в хмурой усмешке.

— У моей семьи больше денег, чем у тебя, Тристан, — огрызается Миранда, бросая сумку на бок и вальсируя в комнату, такая же Голубокровка, как и все остальные. Её глаза сверкают от разочарования. — И, если мне придётся отдать Марни все до последнего цента, чтобы победить тебя, я это сделаю.

— Крид, натяни-ка поводок на своей сучке сестре, — протягивает Тристан, рассеянно махая рукой. Лицо Крида напрягается, и я вижу, как напрягается мускул на его шее, когда он пытается подавить ярость. — Если ты этого не сделаешь, значит, она вне Внутреннего круга. Я покончил с этим дерьмом.