Клубника на десерт (ЛП) - Секстон Мари

– Послушай, дорогой, ты совершенно очарователен. Правда. Но дело в том, что мне нравится быть в центре внимания самому. Особенно на свидании.

– Тебе необязательно уходить…

– Но. Я был бы не прочь как-нибудь попробовать снова. – Он протянул мне визитку. На черном поле не было ничего, кроме имени и номера телефона. Он позволил челке упасть на глаза и помахал мне ресницами.

– Звони. Желательно в день, когда сможешь оставить свой телефон дома.

Он ушел, а я остался в одиночестве доедать ужин.

Мой телефон до конца вечера больше не зазвонил. Он проснулся только на следующий день в 5:13 утра, когда я уже был в аэропорту.

Глава 3

17 апреля

От Коула Джареду

Ох, сладость. Как же я зол на тебя! Следуя твоему совету, я позвонил Джонатану, и он явно был ни сном ни духом, кто я такой. Если уж ты меня с кем-то сводишь, то будь добр, первым делом сообщай бедному дурачку мое имя, хорошо, солнце? Но мне-таки придется простить тебя, ведь я знаю, что твой большой плохой бойфренд ни за что не разрешит тебе должным образом загладить свою вину. А жаль…

Мы с Джонатаном встретились за ужином, и, милый, это была катастрофа. Я совершенно уверен, что оказался не в его вкусе. И хотя он невероятно мил, но у него нет чувства юмора, он зажат и тотально помешан на своей карьере. К твоему сведению, сладость, когда устраиваешь свидание вслепую, эти моменты не лишне упоминать. Боюсь, я повел себя не лучшим образом, и в Финиксе, скажем так, по-прежнему депрессивно сухо. Я оставил ему свой номер, однако подозреваю, что скорее в аду похолодает, чем он позвонит. Хорошо, есть деньги, потому что дело идет к тому, что мне, похоже, придется лететь в Париж, просто чтобы потрахаться.

***

В следующий выходной отец повел меня на игру «Даймондбэкс». Я не был фанатом бейсбола, но он настаивал, чтобы несколько раз в год мы вместе выбирались на стадион. Там мы покупали чересчур дорогие хот-доги и дрянное пиво, которое, тем не менее, продавалось по восемь долларов за стакан. Отец рассказывал о статистике и тонкостях игры, а я притворялся, что мне интересно, хотя мы оба знали, что это не так. Я, в свою очередь, половину времени отвечал на звонки по работе, а он притворялся, что не сердится, хотя мы оба знали, что это именно так. Нелепое соглашение, однако оно помогало сохранить мир.

В начале второго иннинга, когда я только что закончил разговор с боссом, отец вдруг спросил:

– Как прошло твое свидание?

Моя голова все еще была занята мыслями о телефонном звонке – Маркус проинформировал меня, что в понедельник я снова улетаю в Лос-Анджелес, – и потому вместо ответа я глупо спросил:

– Мое что?

Отец наградил меня своим отцовским взглядом – как раньше, когда я приносил из школы плохие отметки.

– Ну, ты знаешь, – с сарказмом ответил он. – Свидание. Ужин, напитки, беседа о том о сем. С другим человеком.

Я почувствовал, что краснею. Я терпеть не мог, когда давал ему шанс бросить мне в лицо мои же слова.

– Все прошло плохо.

– Почему?

Мне не хотелось рассказывать ему о том, что случилось. Он часто ругал меня за то, что я позволяю работе управлять своей жизнью. Я бы соврал, но увы, мне никогда не удавалось своевременно сочинить правдоподобную отговорку, к тому же по моему лицу он все равно заметил бы, что я вру, поэтому я собрался с духом и сознался, пусть и не глядя ему в глаза, а отвернувшись к полю:

– В тот вечер я часто отвлекался на телефонные звонки. Ему это не понравилось. И он ушел.

Я приготовился выслушать лекцию, но отец молчал. Подняв голову, я увидел, что он смотрит на меня с печальным выражением на лице.

– Мне жаль, Джон.

– Неважно, – проговорил я с напускной небрежностью, потому что до сих пор чувствовал себя немного задетым из-за того, что он просто взял и ушел. – Все равно он был не в моем вкусе.

– Ты встречаешься с кем-то еще?

– В данный момент нет. – И уже депрессивно долго.

Он замолк на минуту, и когда я взглянул на него, то буквально увидел витающих вокруг него призраков. Не настоящих, конечно. Не как в кино.

Они существовали только у него в голове. Но я научился распознавать моменты, когда его начинало преследовать прошлое.

Когда-то у меня была сестра. Я не помнил ее – в сознании остались только размытые образы, сформировавшиеся, очевидно, по фотографиям. Когда она умерла, ей было шесть, а мне около двух. Она утонула, плавая в бассейне у нас дома, когда мы с мамой прилегли вздремнуть, а отец разговаривал по телефону с поставщиком кондиционеров. После этого бассейн засыпали, а ее имя, если и упоминалось в нашем доме, то не иначе, как шепотом. С тех пор прошло тридцать лет, но отца до сих пор тенью преследовало чувство вины, не всегда очевидное, но иногда, как сейчас, проскальзывающее у него в глазах.

И еще была моя мать. Я знал, что он до сих пор постоянно о ней тоскует. Она умерла девять лет назад от рака поджелудочной железы. Несколько лет, предшествующих ее смерти, мы с отцом почти не общались. Он никак не мог принять мою ориентацию, а я был молод и не осознавал, что семья не всегда будет со мной рядом. Мамина смерть была тяжелым ударом для нас обоих. Мы поняли, что, пусть мы и не близки, но, кроме друг друга, у нас никого не осталось. И тогда я уехал из Колорадо и возвратился в Финикс.

Я все ждал, когда он заговорит. Он явно хотел что-то сказать, но никак не мог подобрать слова.

– Джон, – начал он нерешительно, – у нас на работе есть одна девушка…

– Нет.

– Я понимаю, что ты чувствуешь…

– Тогда зачем поднимать эту тему?

– Оно ведь не навредит, Джон. Ты сейчас ни с кем не встречаешься. Почему бы не познакомиться с ней и не посмотреть, куда оно приведет?

– Нет.

– Просто… – Его голос сошел на нет. Плечи поникли, а лицо стало печальным. Мне даже показалось, что он сражается со слезами. – Семьи должны расти, Джон, – сказал он тихо. – А не уменьшаться.

В этом и заключалась сокровенная суть вопроса. Дело было не в том, одобрял ли он, что я гей, или нет. Просто отец желал большего. Он тосковал по семье, которую у него отняли, и мечтал о внуках, которых у него никогда не будет. И за это я не мог его осуждать.

– Я знаю, пап, – ответил я мягко и отвернулся к полю, чтобы он смог, не стесняясь меня, вытереть глаза.

Мы замолчали и не разговаривали до самого пятого иннинга, и хотя досидели на игре до конца, я понятия не имел, кто там в итоге выиграл.

***

Я проходил с визиткой Коула две недели. Мне потребовалось некоторое время, чтобы признаться самому себе в том, что меня тянет снова его увидеть. Он был надменным, несносным, жеманным и абсолютно не в моем вкусе. С другой стороны он был умным, веселым, симпатичным и безусловно интригующим. В конце концов я сошелся с собой на том, что по крайней мере задолжал ему извинение.

Когда я позвонил, он ответил мне по-французски.

– Allô?

– Привет, Коул. Это Джонатан.

– Привет-привет, лапа. Какой приятный сюрприз. Как поживаешь?

Полсекунды я обдумывал, не напомнить ли ему свое имя, но потом решил, что не буду. У меня было предчувствие, что в конечном итоге мне придется смириться с этими прозвищами.

– Я бы хотел извиниться…

– Даже не думай переживать, прелесть. Справедливости ради скажу, что мы с тобой оба были хороши. Так что, забудь. Проехали.

– Я хотел спросить, не хочешь ли ты сделать еще попытку.

– С удовольствием. На сей раз, надеюсь, нас будет лишь двое?

– Я не могу не взять с собой телефон. Но сейчас ни один из моих клиентов не переживает кризис, так что все будет не настолько плохо, как в прошлый раз.

– Что ж, удовлетворимся хотя бы этим, – сказал он со смешком. – Сегодня вечером?