Письма в пустоту (СИ) - Ино Саша

То есть ты… Хм, я запутался, как мне писать письмо… Ну ладно, Диего, я продолжаю.

— Зачем ты приехал в Москву? — спросил я.

— Дурачок… Ты не понимаешь?

— Не требовалось. Я не хотел тебя здесь видеть.

— Извини, разочаровал! Испортил вашу с Гленорваном идиллию.

— Не понимаю, почему ты злишься. Для твоей безопасности правильнее было бы остаться в монастыре.

— А мне наплевать на пресловутую мою безопасность!!! — ты разозлился, Диего.

— Детское безрассудство.

— Нет! Аль! Это любовь.

— Хм…

— Неужели не понятно, что я злюсь, когда ты себя оговариваешь, когда спешишь оказаться с Гленорваном, а не со мной, когда болеешь или ранен. Я выхожу из себя только потому, что ты мне небезразличен, я люблю тебя, одноглазый дурачок.

— Диего, — я обнял тебя, — Я не заслуживаю… Ты не должен мне прощать ситуации с Винченцио.

— Не напоминай! До сих пор руки на него чешутся. Я ему зубы выбил!

— Диего!!!

— Аль, не удивляйся. Никто не смеет причинять тебе боль.

Неожиданно мне стало так смешно, что я не смог подавить смешка, нелепо вырвавшегося у меня изо рта.

— Ты смеешься… Жаль, что этому научил тебя не я, а змей Акведука… — с заметной печалью проговорил Диего.

— Я смеюсь, потому что ты делаешь столь громкие заявления, будучи прикованным к трубам на потолке, стоя в тюрьме врагов и фактически абсолютно беспомощным.

— Да, смешно прозвучало, — согласился ты, нарочито веселым тоном.

— Тебе Рауль помог попасть в Москву?

— А есть еще кандидаты на роль помощника?

— Вот он дурная голова. Столько проблем себе нажил.

— Да, я поступил эгоистично, прося у него помощи… Надо будет извиниться.

— Если выберемся отсюда живыми.

— Я пойду на все, чтобы спасти тебя! — рявкнул Диего.

— На что? — выразил я скепсис, — Разве ты что-то знаешь?

— В смысле? Знаю, о чем?

— О покушении на Буденброка… О нашем шпионе в Акведуке…

— Покушении? Как? Меня еще не допрашивали, я не в курсе произошедшего. Но…

— Что но?

— Я точно знаю, что все монахи были отозваны. Мне проболтался проводник вагончика.

— Значит, не все. Некоторые получили новое задание, как мы видим.

— Но я ничего не знаю…

— И я. Поэтому тебе не на что идти ради моего спасения…

— Аль!

Диего резко повернул голову ко мне и наши лица встретились. Меня ждал страстный поцелуй оголодавшего по душевному теплу человека. Но я не противился, не знаю почему, я предпочел подчиниться потоку чужого сладострастного желания. Точнее, вовсе не чужого, а твоего, мой ненаглядный Диего. Ведь я тоже люблю тебя…

Раздался тяжелый стук двери, и в камеру ввалились двое охранников, они скрутили меня и, снабжая свои действия издевками над увиденным действом, приковали к трубам на потолке точь-в-точь, как Диего.

— Не трогайте его! — завопил мой друг.

— Заткнись, кучерявый! — в ответ кинули суровые конвоиры и удалились.

Я прекрасно понял их. При Джордже никто не смел нарушить его просьбу, поэтому изначально со мной обошлись с долей обходительности, не как с пленником и злейшем врагом. Но стоило Гленорвану удалиться, как меня поспешили вернуть на мое истинное место. Как и полагается, я вновь стал грязным отбросом ордена «розы и креста».

— Аль, потерпи, главное не обращать внимания на затекшие плечи, — ты, Диего, пытался изо всех сил меня успокоить.

— Да все нормально, ничего страшного. Это не то, из-за чего можно и нужно переживать.

— Аль… Даже я вчера выдавил из себя слезу! Я знаю, как тяжело терпеть…

— Ты? — всерьез обеспокоился я, — Неприятная новость. Но я привык к неудобствам гораздо больше твоего, так что не волнуйся за меня. Тебе приходится гораздо хуже.

— Ничего подобного!!!

— А вот и да!

— А вот и нет. Для меня никого важнее тебя в целом мире не существует, даже я не в счет.

— Диего… Да я не заслуживаю и частички твоей любви.

— Брось. Выкинь эту ерундовину из головы! Я же видел, как ты улыбался тогда в зоопарке… И потом много раз, когда сопровождал Джорджа.

— Ты следил… Я знаю… Прости, что доставил тебе столько неприятностей.

— Прощаю, — Диего рассмеялся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Странно…

— Что?

— Неужели ты готов мне все простить? Так легко?

— Ты ничего не сделал…

— Ты действительно так полагаешь? Диего, но я ведь ушел из монастыря, бежал к врагу Гленорвану, я фактически предал братство.

— Которому никогда не служил? — с вызовом произнес ты, — Никого ты не предал. Ты ведь сам много раз говорил, что служишь только наставнику, гореть ему в аду, Игнасио. А значит, после того, как он от тебя отказался никаких обязательств перед братством у тебя и быть не может. Ты им ничего не должен!

— А Гленорван… Ты прощаешь мне Джорджа?

— Эмм, ну, признаться честно, я ревновал поначалу. Но потом, увидев тебя счастливым, я рассудил, что ты так долго страдал, что заслужил минуты радости, пускай и с другим человеком. Предъявлять тебе претензии было бы эгоистичным капризом.

— Диего… — мне стало грустно, — А Винченцио… Прощаешь и такой постыдный поступок?

— Забудь! — оборвал меня Диего. Тебе видимо тема была крайне неприятна, впрочем, как и мне.

— Так просто…? Ты не можешь меня простить за такое!!!

— Сказал же, забудь. Ничего не было и точка.

— Но…

— Все! Для меня так… Если хочешь себя терзать лишний раз, то делай это молча, и чтоб я не видел! Но я честно говорю, проблема яйца выеденного не стоит.

— Ты светлый человек, Диего…

— Но я тебя не заслуживаю, — перебил и продолжил за меня ты, конечно же, в шутку, — Да, слышал я уже. Уволь. Ты можешь быть хоть триста раз недостойным моего, как ты говоришь, света, мне все равно. Для меня ты навсегда останешься самым лучшим!

— Какой же ты… Упертый!

— Да. А знаешь почему? Я люблю тебя, и мое чувство придает мне силы. Понял?

— Хм.

— Теперь ты далеко, — недовольно протянул Диего, — Не могу тебя поцеловать.

— Конь… итальянский.

— Нет, трактор.

— Беларусь?

— Ха, шутишь… Мне так приятно, теперь даже легче стоять.

— Ты невозможен.

— Аль, скажи, что ты ко мне чувствуешь?

— Что за вопросы!

— Но мне надо знать. Очень важно.

Что чувствую… я задумался. А ведь я и, правда, не размышлял еще ни разу над этим вопросом. Я, вспоминая Диего-маленького, с замиранием сердца произношу слова любви, но к тебе взрослому, я и понятия не имею, что чувствовать. Да, конечно, в тебе есть мой любимый друг, он растворился в твоем сердце и пророс новой личность. Но ведь прежний Диего изменился, и все что произошло между нами в недавнем прошлом, лишний раз свидетельствует о моей правоте.

Так что же я все-таки чувствую?

Неприязни точно нет. Равнодушие? Не думаю. Когда мы рядом, мое сердце бешено стучит, когда мы дотрагиваемся друг друга я готов расплакаться от нежности твоих прикосновений и от счастья испытывать их на себе. Мне хорошо… И я не мыслю свою жизнь без тебя, ведь только ты на протяжении бесконечно долгих лет моей муки в руках Игнасио оставался путеводной звездой среди мрака и боли. Диего, ты дорог мне.

Похоже, на признание в любви…

— Аль, — ты перебил мои мысли, — Неужели, я настолько тебе безразличен?

— Э… ну… — я понятия не имел, как правильно себя вести, точнее как признаться в любви. В письмах я уже сто раз открывал сердце, но реальность не письма, рожденные моим сознанием, здесь я пасую.

— Раз так… Тогда прости меня… — опечалился ты.

— За что? Я? Тебя? Ты в своем уме?

— Да. Прости, что принудил тебя тогда в поезде… И до того тоже, нагло воспользовался ситуацией!

Принудил? Воспользовался? Не было ничего такого. Только не ты, Диего, к тебе нельзя отнести выдуманные тобой же определения. Ты не виноват… Это все я. Я сам… хотел…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Меня словно прошибло током, я вздрогнул.

Все так и есть, я сам хотел быть любимым тобой, Диего.

— Не смей извиняться, — строго приказал я, — Я не стою твоих сожалений. Ко всему прочему, не вижу твоей вины, я сам… Сам не был против.