Аркадий Крупняков - Марш Акпарса

—    Мы слушаем тебя, Акубей,— ответил Чапкун.— Зачем при­шел сюда?

—    Я пришел сказать, что русские согласны отступить от Ка­зани, если вы дадите откуп семьсот двадцать шесть шапок золота. Вы слышите. Семьсот двадцать шесть! Всего семьсот двадцать шесть — и ни шапки больше. Вы поняли меня?

Акпарс повернулся и тем же ровным шагом пошел обратно. В отполированных планках гуслей, повешенных за спину, отра­жались лучи восходящего солнца.

—    Почему именно семьсот двадцать шесть шапок и не больше и не меньше?— тихо произнес Чапкун.— Какую-то тайную весть хотел сказать он этим, но какую?

И вдруг мурзу осенило! Он ожег плетью первого попавшегося под руку стрелка и крикнул:

—    Какой я безмозглый ишак! Он считал шаги, этот презрен­ный волкодав, а мы, развесив ослиные уши, слушали его »пру.

—    Его надо убить,— предложил кто-то.

—    Убить! Убить! Он так орал, что было слышно в Свияжске. Русские уже знают, что до стены семьсот двадцать шесть шагов. Убейте его!

Дрогнули, зазвенев, струны от первой стрелы, вонзившейся в гусли. И тогда Акпарс побежал, низко наклонив голову. Тучи стрел летели вслед ему. С печальным звоном лопались струны, в гуслях торчали десятка два стрел. Но хозяин их был невредим. Широкие двойные стенки инструмента надежно защищали его спину и голову...

...За бруствером сначала тоже не поняли слов Акпарса.

—    Какие шапки? Какое золото?— спросил царь, глянув на Старицкого.

—    Я думаю, условный разговор...

—    Пищальников сюда!

Около бруствера появились трое с пищалями.

—    Убить!

Стрелки положили оружие на мешки с землей, прицелились. И тогда Ешка подбежал к царю, крикнул:

—    Стойте! Погодите! Я понял! Шаги! Не шапки! Семьсот двадцать шесть до стены шагов. Вели, Иван Василич, готовить мину. Мамлейка! Иди сюда.

—    Смотрите, он бежит назад!— закричал Санька.— О гос­поди! Упал и не встает!

Снова появилась Ирина. Она перелезла через вал, бросилась в лощину, Санька побежал за ней.

—    Чья эта жёнка?— спросил царь.

—    Сестра ему,— сказал Микулинский.

—    А воеводе — кто?

—    И ему — сестра,—сказал Ешка.

—    Как? Он черемсин.

—    Теперь, Иван Василич, мы все родные. Едину чашу крови пьем. Все братья мы и сестры.

Через несколько минут Санька и Топейка перетащили через вал Акпарса, положили на траву.

—    Убит?—-спросил царь.

—    Ранен.

—    Семьсот двадцать...

—    Знаем. Спасибо, князь,— Царь склонился над Акпарсом.— Да ты совсем седой.

—    Вот гусли жалко,—промолвил Акпарс, приподнимаясь...

Наступило время решительного штурма города. Штольня бы­ла увеличена на двадцать шесть шагов, расширено горно, в ко­торое внесли двести пудов пороха. Акпарс лично сам по совету минного мастера разместил бочки. Помня неудачу при подрыве водяного тайника, взрывать зелье решили не пороховой дорожкой, а оставленными в горне свечами. За определенное время до взры­ва надумали внести в горно свечу, зажечь ее и поставить на порох. Когда свеча догорит, огонь коснется зелья—и стена взлетит на воздух.

Через два часа полк встал на новое место—недалеко от нача­ла подкопа к Аталыковой башне. Туда же вскоре перенесли цар­ские шатры. Сигналом к началу штурма должен был служить взрыв Ногайских ворот.

Все было готово к решительному штурму, и на рассвете второ­го октября 1552 года Василий Серебряный и Алексей Адашев подожгли запал первого порохового погреба. Взрыв огромной силы раздался над Казанью. Взлетели обломки крепостных стен, через широкие проломы русские ворвались в город. Казанцы защища­лись храбро и отчаянно, и настал такой момент, когда они стали теснить наступающих. Ратники хлынули вон из города, и вспыхну­ла у татар надежда на победу. Думали: нет больше у русских сил, не взять им город.

Царь в походной церкви закрылся, богу молится. То один вое­вода подскочит к шатру, то другой.

—    Силы, государь, на исходе!—кричит.—Пускай в дело царский полк. Люди в крови захлебываются.

—    Иван Васильевич, пора!—зовет подскакавший Воротынский.

Иван стоит перед лампадой, молится, а сам про себя думает:

«Слава богу, что в церкви спрятался. Не то давно уговорили бы воеводы запасный полк в бой пустить. Вот побегут наши ратнички, татары за город выскочат, вот тогда...»

Вбежал главный воевода Старицкий:

—    Государь, позволь твой полк на подмогу бросить. Беда!

—    Ты не видишь, воевода, я богу молюсь за победу. Мешать мне грех. Выйди!

Главный воевода прыгнул на коня и крикнул подъехавшему Курбскому:

—    Туда нельзя! Братец мой с перепугу в молельню спрятался.

«Ну, я тебе это припомню»,—думает царь и крестится.

И второй раз осадил коня у царского шатра воевода Воротын­ский:

— Гибнем, государь! Бегут из града. Сеча уж на воле идет!

—    Воеводу Акпарса ко мне!

—    Я тут, великий государь.—Акпарс с двумя сальными свечами в руках подбежал к царю.

—    Подкоп готов? Заноси свечи. Зажигай!

Акпарс передал одну свечу Мамлею, а сам с другой свечой спустился в штольню. Под землей было темно, однако Акпарс бе­жал по подкопу быстро—сколько раз тут хожено, каждый выступ знаком. Не доходя шагов десяти до горна с порохом, высек на трут искру, приставил к труту палочку из смолья, подул. Смола вспыхнула жирным язычком пламени, зажгла фитиль свечи. Што­льня осветилась бледным светом, слева на стене, выгибаясь, за­плясала тень. Акпарс шагнул в горно, подошел к бочке, открыл крышку. На черном, поблескивавшем от пламени свечи зелье ле­жал заранее приготовленный крестец. Акпарс взял его, накапал на середину сала, установил свечу. Подождав, пока сало остынет и укрепит свечу, осторожно поставил крестец на порох и выскочил из горна. В пяти шагах от зелья выбил подпорки, и штольня рух­нула, плотно закупорив горно.

Царь уже ждал его. Акпарс вышел наружу и увидел, что Мамлей зажег свечу.

—    Все сделано, великий государь. На порохе такая же свеча. Как догорит, и там огонь коснется зелья. И будет взрыв.

Из-за шатра выбежал Микеня, упал перед царем на колени.

—    Государь, спаси! Гибнем, государь! Воевода Шереметьев просил уж ежели не царский, то Акпарсов полк в дело пустить. Подлогу надо!

  Встань, сотник!—спокойно сказал Иван.—Беги к воеводе,

скажи: всему свое время. Пусть без меня обходится.

Микеня вытер с лица пот, пыль и копоть и бросился обратно. Не успел Микеня скрыться из виду, как с другой стороны выбе­жал воевода Микулинский.

—    Иван Васильевич! Сил больше нет, и полчаса не минет, как ратники назад побегут! Пусти запасные полки, пусти, послушай меня, старого!

Иван глядел на язычок пламени догоравшей свечи и, не пово­рачиваясь к Микулинскому, проговорил:

—    Время не приспело, воевода. Еще немного...—и махнул ру­кой в сторону битвы. Микулинский вскочил на коня, хлестнул его плеткой и скрылся за кустами. К царю подошел Сильвестр, их окружили воины из царской охраны, некоторые тысяцкие из за­пасных полков. Акпарс и Мамлей стояли сбоку. Все неотрывно глядели на свечу. Она оплыла, и фитиль, согнувшись, горел, ши­роко пуская темную струю дыма по легкому ветерку. До конца оставалось полвершка, не более.

И снова около царя осадил коня посланный воеводы Курбс­кого.

—    Великий государь! Князь Курбский просит помощи! Тата­ры вышибли нас из города! Ратники бегут. Брат князя, Семен Михайлович, тяжко ранен. Что воеводе передать повелишь?

Иван глянул на посланного, потом перевел взгляд на свечу.

—    Мгновение дорого, великий государь!

—    Замолкни, воин! Скачи, скажи воеводе, что царь с полками запасными немедля будет там. Скачи!

Умчался воин, расплылась свеча, и фитиль горел теперь на днище бочки, плавая в сале. Царь вскочил на пригорок и устре­мил взгляд в сторону крепости. Все в напряжении ждут взрыва. Но взрыва нет. Проходит минута, другая, третья... Вот прошло около десяти минут. Но нет взрыва!

Царь бледнеет, поворачивается к Акпарсу—и все видят бешен­ство в его глазах.

—    Почему нет взрыва?!—истошным голосом кричит царь и подбегает к Акпарсу.—Изменник!

—    Позволь сказать...

—    Ты погубил меня, ирод! Без взрыва башни полки спускать нет смысла! Все замыслы мои прахом пошли! Уж воины мои, на­верное, рассеяны и гибнут. И меня трусом чтут!