Крах всего святого (СИ) - Попов Илья В.

     В любом случае, развяжи он сейчас войну и в победителях так или иначе останутся враги Фридании, так что Матиас, уже начиная слегка выходить из себя, поставил точку в этом споре, заявив о том, что решение его окончательное и заодно намекнул на то, что маршалу не предстало спорить со своим королем – скорее это походит на поведение типичного сержанта. Топорща усы как сердитый кот, и едва ли не шипя от злости, Бруно двинулся на выход и в дверях натолкнулся на арраканца, который едва успел отшатнуться от острого локтя, чуть не прилетевшего ему в живот. Кинув в спину маршала косой взгляд, Аль-Хайи поклонился Матиасу:

     – Вы позволите, ваше величество?

     – Отставим формальности, – махнул рукой Матиас, осторожно присаживаясь на кровать. – Приношу извинения за господина Герена – не спорю, он славный воин, но в миру привык вести себя точно также, как и в бою.

     – Профессия частенько накладывает свой отпечаток на всю дальнейшую жизнь, – пожал плечами Абдумаш и указал на графин с вином, стоявший на столе. – Не возражаете?

     Моро, безусловно, не возражал и арраканец тотчас наполнил два бокала, что вскоре опустели; но ярко-алая жидкость снова заструилась по тонким стенкам, так что довольно долгое время они попросту наслаждались приятным вином и пустыми разговорами; признаться, Матиас был рад в кои веки оставить тяжелые думы о судьбах государства и вот так попросту развлечься обсуждением разных пустяков. Пускай он едва-едва знал Аль-Хайи, но чувствовал себя с ним так, точно они были добрыми друзьями уже немало лет – невзирая на разность в положении, возрасте и даже культуре – а надо сказать, это дорогого стоило.

     За столько лет Матиас с трудом сосчитал бы и по пальцам одной руки тех, кого искренне мог считать нечто большим, чем хотя бы хорошим знакомым. В бытность обучения в монастыре он проводил больше времени с писаниями, чем с другими воспитанниками – нет, не то чтобы он сторонился прочих людей, отнюдь, но все же зачастую он попросту и не знал, как завести или поддержать разговор, отвечая так невпопад, что вскоре и вовсе стал попросту отмалчиваться. Впрочем, другие послушники платили той же монетой, сторонясь нелюдимого бледного юношу, так что в этом у них возникло полное взаимопонимание.

     Приняв сан, Моро пришлось волей-неволей общаться с паствой; крестьяне, бюргеры и даже некоторые аристократы нередко смотрели на него с робким уважением и даже заискиванием, пускай перед ними и был всего лишь простой викарий, едва-едва отпустивший первый пух, так что тот мало-помалу сбросил былое стеснение. Хоть со временем Матиас и наловчился вести речи, но так и не проникся к ним любовью, предпочитая проводить долгие вечера за чтением, осмысливанием священных текстов, переводом книг и писаний на другие языки и даже сочинительством собственных трудов. Одна из самых громких его работ, целиком посвященная жизни Ливия из Сарданьи, полюбовно скроенная из разрозненных кусочков исторических хроник и мимолетных упоминаний других авторов, стала до того популярна и вызвала столько жарких споров, что долетела аж до главы королевской канцелярии, на коего произвела такое впечатление, что Матиаса немедля пригласили ко двору, дабы тот занялся обучением Лоренса II.

     Лоренс I почил довольно рано, оставив престол на молодого короля; мать его также сторонилась дворовых дел, предпочитая им вышивание и конные прогулки, так что не успел юноша принять титул, как почти все придворные, не медля, пустились в хитросплетенные интриги, желая заполучить юного государя под свое влияние. Матиас долгое время оставался в стороне, не желая принимать участия в подобных играх, но как-то вечером в комнату его скользнул Реджис – тогда еще простой писчий, с коим он до этого момента не перекинулся и словом – который показал Моро письмо, написанное рукой канцлера – капеллана Джереми, что по совместительству был духовником Лоренса. Адресовано оно было верховной жрице Беатрис – которая тогда только-только приняла эту почетный титул – и было целиком и полностью посвящено Матиасу и его деятельности при дворе; а описывались в нем столь ужасные и лживые вещи, что Моро уже хотел было тут же ринуться в спальню подлеца, дабы высказать ему все в лицо, но Пти предложил куда более тонкий и действенный план.

     Время до рассвета они провели за долгим разговором – и вскоре средь казначейских бумаг вдруг обнаружились интересные подробности и всплыло, сколько золотых, принадлежавших короне, утекало сквозь карманы канцлера; самого Джереми той же ночью обнаружили в одном знаменитом на всю столицу борделе с девушками и юношами столь юными, что могли спокойно сойти за его внуков. На следующее утро канцлер был с позором отправлен со двора в какой-то глухой монастырь, лишившись имущества, сана, поста и всех прочих заслуг, до глубины души пораженный Лоренс назначил Матиаса на место Джереми, а тот уже пригласил себе в помощники Реджиса.

     Матиас не кривя душой мог сказать как сильно он успел привязаться к Лоренсу, но был он для него скорее воспитанником, чем другом, пускай между ними сложились и весьма теплые отношения; Реджис был его главным союзником, правой рукой, той незримой тенью, прикрывающей спину, и с натяжкой их можно было даже назвать приятелями, а Беатрис… ох, сложно было назвать это дружбой…

     Так что время для Моро летело стрелой, когда он наконец-то мог попросту пропустить графинчик вина в теологических спорах или обсуждениях трудов ученых и философов, а то и вовсе делясь шуточными историями из далекой юности – хоть у Матиаса запаслось их не столь много и были они довольно скромны, но Аль-Хайи каждый раз хохотал так громко, звонко хлопая себя ладонями по коленям, что Матиас невольно и сам задавался смехом. Дело шло уже за полночь, когда Абдумаш, в очередной раз отставив стакан, вытер из уголков глаз прыснувшие слезы и произнес:

     – Великолепный рассказ, ваше величество. Не хотелось бы вас прерывать, но визит мой на самом деле вызван довольно важным делом. Не думайте, беседы с вами доставляют мне искреннее удовольствие – надеюсь, как и вам – однако у меня есть для вас довольно интересное предложение, которое, я надеюсь, вы хотя бы соблаговолите выслушать.

     – Я – все внимание, – благосклонно кивнул Матиас, уже слегка охмелевший. – Не стесняйтесь, друг мой.

     – Лучше я кое-что продемонстрирую.

     Аль-Хайи зарылся в свою сумку, с коей не расставался, достал оттуда плотно завязанный мешочек, ссыпал его содержимое себе на ладонь и протянул ее Матиасу – приглядевшись, тот увидал какой-то черный порошок, напоминающий не то мелкий горох, не то крупную соль.

     – И что же это такое? – с любопытством спросил Моро. – Очередное чудесное лекарство?

     – О, нет! Намного, намного лучше. Сейчас вы смотрите на величайшее открытие этого века, – ответил Абдумаш и медленно сжал ладонь в кулак. – Не меньше сотни ученых, алхимиков и магов трудились над его созданием – величайшие умы Арракана... нет, даже всего мира! Волею судьбы я оказался знаком с одним из главных специалистов, приложивших руку к созданию сего чуда, и подумал, что было бы неплохо добыть хотя бы щепоть для своих опытов. Увы, но рецепт – да что там, каждая песчинка – охранялись как зеница ока, так что я смог вызнать лишь несколько формул, да и то неполных; и работа над воссозданием эксперимента занял у меня не один год. Признаюсь, дело оказалось труднее, чем я думал – у тех мужей были помощники, материалы и лаборатории, у меня же – только мой ум и упорство. Но мне свезло встретить вас, а вам – меня. С моим интеллектом и вашими возможностями мы сотворим то, что когда-нибудь сотрясет целый мир – причем в буквальном смысле.