Аркадий Крупняков - Москва-матушка

Мерно покачиваясь в седле, всадник задремал. В минувшую ночь ему не удалось поспать ни одной минуты. Вечеринка в доме Кончеты была веселой и шумной, гости разошлись по домам, когда солнце уже взошло над городом. Поездка в Кафу прошла для Де­мо с пользой и весьма приятно. Кончета была с ним нежна как ни­когда, а поручение отца он выполнил блестяще. Антониото ди Кабела обещал семье Гуаско всяческую поддержку, а на вечеринке сказал, что будет рад видеть Деметрио в числе своих помощников. О, если Демо попадет в Кафу, он сумеет выдвинуться, и тогда...

Демо вспомнил вечер, проведенный во дворце консула. Приняли его здесь с великим почетом. Шутка ли — он спас честь жены кон­сула. Джулия заверила Демо, что она теперь неоплатная долж­ница славного ди Гуаско и он может рассчитывать на ее помощь в любое время. О, это немало значит. Правда, дружба эта не де­шево обошлась Демо, но он уверен, что отец похвалит его и без возражений оплатит вексель, данный Хозе Кокосу. Андреоло, ко­нечно, будет ворчать, как всегда, но ему недолго осталось хозяй­ничать. Только бы попасть в курию, Демегрио покажет, у кого в руках сила.

Около полудня Демо подъехал к корчме Геворока. Слуга при­нял у него коня и повел на конюшню. Демо пошел за ним.

У входа в корчму Демо встретила пожилая гречанка и до­вольно чисто по-итальянски спросила:

—      Синьор желает подкрепиться и отдохнуть, не правда ли?

—             Да,— ответил Демо. — Принеси мне горячий обед и хороше­го вина. Потом я посплю у вас часок-другой, если найдется постель.

—      Хорошо, я скажу об этом хозяйке.

Войдя в большую комнату, Демо увидел несколько человек. Все они сидели за столом. По скромной пище которую они ели, и

по мутному вину в их бокалах, а еще более по одежде, он понял, что это простые, случайные путники. Они сразу потеснились, осво­бодили место богатому синьору за длинным, единственным столом, и Демо сел на скамью, не снимая плаща и шляпы.

Через минуту к нему подбежала служанка и тихо произнесла:

—  Хозяйка сказала, что такому знатному синьору не пристало обедать вместе с бедняками. Она просит зайти в ее горницу, где синьора ждет достойный прием.

...Проснулся Демо в полутемной спаленке хозяйки. Сон был долгим и сладким, вероятно, Демо спал бы еще, если бы его не разбудили громкие голоса в соседней комнате. Услышав в голосе Торы тревогу, он спешно оделся и не успел застегнуть пуговицы рубашки, как в спаленку проскользнула служанка.

—      Ради бога, синьор, скорее одевайтесь,—зашептала она.— Приехали татары и с ними больная женщина. Ее велят положить в эту постель. Идемте, я вас проведу в спальную покойного хо­зяина.

Открыв боковую дверь, служанка потянула Демо за руку. Ос­тавив его в совершенной темноте, она неслышно вышла, и уже через минуту в спаленке Торы раздались грубые мужские голоса. Прош­ло полчаса, и, наконец, в комнату, где находился Демо, снова не­слышно вошла гречанка.

—      Не беспокойтесь, синьор, все обошлось благополучно. — Прилягте на кровать, через час они уедут. Вы очень полюбились моей госпоже, она велела не отпускать вас без нее.

—      Что это за люди? — спросил Демо.

—                                       Какой-то знаменитый вельможа. Они едут из Солдайи и везут девушку необыкновенной красоты. Говорят — купили, а я знаю, что они ее украли. Девушка в дороге потеряла сознание — ее   везли завернутую              в ковер. Сейчас она пришла в         себя                                                              и    лежит

на    постели хозяйки.      Приказано покормить, но пищу          принять         она

отказалась. Когда все ушли, она попросила меня, сообщить о своей судьбе ее отцу — солдайскому купцу Никите Чурилову. Обещала много денег за это.

--    Боже мой, это       же Ольга! — воскликнул Демо.

--    Тише, синьор,      вы ее знаете?

—      Я хочу поговорить с ней.

—      Как можно! Вас убьют, если увидят. Да и мне несдобро­вать. Нет, я не пущу вас. — И служанка загородила собою дверь. Демо понял, что силой тут ничего не сделаешь.

—      Скажи, сколько ты у хозяйки получаешь за работу?

—      Пять золотых в год, готовую пищу и одежду.

—      Как тебя зовут?

—      Энея.

—      Послушай, Энея. Я хочу дать тебе столько денег, сколько тебе не заработать у Торы и за тридцать лет. Я дам тебе сто сонмов. Вот они, в этом кошельке.

—      Что я должна сделать?

—      Мы развяжем синьориту, и ты поможешь вывести ее через эту комнату во двор.

—      Ни за что на свете! Меня татары убьют тотчас же.

—      Сто сонмов немалые деньги, Энея.

—      Зачем они мне, если я буду убита.

—      Ты будешь жива,—убедительно заговорил Демо. — Татары не тронут тебя, ибо им нужно будет спешить в погоню. А ты пре­спокойно возьмешь сто сонмов и откроешь свою лавочку в Кафе или в Суроже.

—      Нет, нет! Я боюсь и ни за что не соглашусь на это.

—      Двести сонмов, Энея! Сто сейчас и сто после удачи.

—      Простите, синьор, я не хочу умирать. Я ухожу.

—      Что ж, иди. Согласившись, ты будешь иметь двести сонмов и девяносто девять шансов из ста на то, что останешься живой. Первый же шаг, который ты сделаешь, уходя от меня, будет шагом к твоей смерти.

—      Синьор хочет убить меня?!

—      Нет, что ты. Я просто напишу татарам записку, что ты вы­дала мне их тайну, а сам поеду в Сурож и сообщу купцу о том, где его дочь. Татары и без меня за милую душу снесут тебе голову.

—      О, святая Деспина, какой вы жестокий человек,— простона­ла женщина, поняв, что у нее нет выхода. — Я подчиняюсь, но моя смерть ляжет тяжелым грехом на душу синьора.

—      Нам не следует бояться, Энея. Я еще не раз побываю в твоей лавчонке в Кафе. Вот, держи твои сто сонмов и принеси для девушки какую-нибудь одежду.

Удача всюду сопутствовала молодому ди Гуаско. В течение десяти минут Ольга была развязана.

Не потревожив спавших на сеновале татар, Деметрио взял хозяйское седло, оседлал запасного вороного коня' и тихо вывел его из конюшни. Посадил на него Ольгу, вскочил на своего серого, и через минуту всадники растворились в темноте ночи.

* * *

Полуденным зноем дышит летний день. Дорога от монастыря до города словно посыпана солью. Из-под ног коня клубится пыль и тяжелыми тучами ложится на без того серые листья кустарника. Горячий воздух струится перед лицом Теодоро волнистыми ручья­ми, и очертания впереди лежащих предметов колеблются, как живые.

Теодоро не замечает жары. Только что закончился обряд кре-

щвния, и он теперь человек православной веры. Последняя пре­града к сердцу возлюбленной снята, ничто не помешает ему же­ниться на Ольге. Сейчас он снова увидит ее — от этой мысли серд­це Теодоро наполняется радостью. Покачиваясь в седле, он поет:

До свидания, Тереза,

Тереза, прощай!

Я скоро вернусь

 И женюсь на тебе!

Около дома Никиты Чурилова, своего будущего тестя, Теодоро сошел с коня и постучал кольцом в створку резных ворот. Подож­дал малость, еще постучал, но на дворе никто не появился. Нако­нец заскрипел засов, Теодоро толкнул створку ногой и оказался перед матерью Ольги.

—      Простите меня за беспокойство,— смущенно произнес Тео­доро. — Я думал, что мне откроют слуги. А вы сами...

—      Слуг-то нету, голубчик мой,— сквозь слезы проговорила Ки­рилловна,— в поисках все.

—      В каких поисках?

—      Беда великая пришла в наш дом. Ведь Оленька пропала!

—      Как пропала?

—      Вчера пошла по цветы с Василисой-подружкой, и до сей поры нет. Никитушка со слугами весь город обшарили, нигде кровинушки нашей не нашли,— Кирилловна опустилась на сту­пеньку крыльца и, закрыв лицо, залилась слезами.

—      Куда же она могла деваться? — тревожно спросил Теодоро и тут же вспомнил: «Святых отцов берегись, сынок». «Неужели так скоро? — произнес он про себя. — Но если это дело святых отцов, значит, Ольга жива, они не могут ее убить, она не виновата. Они просто решили ее спрятать».

—      Не плачьте, я уверен, что Ольга жива, и даю слово — найду ее. Мне кажется, я знаю, где ее надо искать. Подождем синьора Никиту, посоветуемся, и все будет хорошо.

—      Дай-то бог, дай бог,— шептала старая мать. — Мне, греш­ным делом, худые думы в голову идут — уж не руки ли на себя наложила, сердешная.

—      Не говорите так, дорогая. Я не вижу причины... по-моему, Ольга добровольно согласилась стать моей женой.

—      Так-то оно так,— вздыхая, промолвила Кирилловна.

Скрипнули незапертые ворота, и во двор вошел отец Ольги,