Аркадий Крупняков - Москва-матушка

Какова-то жизнь ждет ее в столь необычном месте? Задума-

лась Ольга, замечталась и не заметила, как подкрались злодеи, накинули на голову мешковину, закрутили. Темень окутала голову, духота. Сильные руки бесстыдно срывали одежду: платье, манти­лью, исподнюю рубашку. Поняла девушка, что сейчас начнется страшное, и закричала что было сил. Широкая ладонь зажала рот через мешковину, горло резкой болью сдавило ремнем, и Ольга стала задыхаться. Еще бы миг — и девушка потеряла сознание. Но ремешок ослаб и уже более не стягивался. Грубый голос по-татар­ски произнес:

—      Одежду отвези тайно на берег и догоняй.

Затем Ольга почувствовала, что ее завернули в колючий ковер, ворсины тысячами игл впивались в обнаженное тело. Ковер обвя­зали так, что не пошевелить ни рукой, ни головой. Подняли, пере­кинули через седло. Ольга поняла, что ее куда-то повезли. От кач­ки, духоты и страха девушка лишилась чувств.

Очнулась от прохладной воздушной струи, хлынувшей на лицо. Огляделась: кругом лес, она лежит по-прежнему запеленатая в ковре, но без мешковины на голове. Вверху в темно-синем небе звезды яркие, крупные. Около нее молодой татарин сидит, смотрит ей в глаза и, покачивая головой, говорит:

—      На земле звезда, в небе звезда. Которая лучше? Много звезд на небе, много красавиц в гареме хана. Ты будешь самой светлой. Спи спокойно.

* * *

Ночь южная тепла. Луна постояла немного над Девичьей баш­ней, осветила на малое время крепость Санта-Кристо и ушла за продолговатую гряду облаков.

Микаэле, разжалованный консулом в аргузии, стоит сегодня на страже у крепостной тюрьмы. Тюрьма невелика, но никто еще не убегал из нее с тех пор, как она построена. Нельзя сделать подкопа под ее стены, так как стен у тюрьмы нет. В глубокий и широкий колодец, выдолбленный в каменистом грунте, входом служит узкая траншея. В конце траншеи тяжелая дверь. Чтобы поместить узника в тюрьму, от двери до дна колодца ставят легкую лестницу. Спу­стится по ней несчастный, лестницу поднимают, и никакими судь­бами не добраться ему до двери, если даже она и не закрыта.

Тревожно сейчас на душе у Микаэле. На рискованный шаг ре­шился он. Утром встретил его Андреоло ди Гуаско и, отозвав в сто­рону, сказал:

—      Мне очень жаль, Микаэле, что ты пострадал из-за того по­хода в Скути. Поверь, в этом брат мой не виновен — он защищал свои права. Во всем виноват только консул. А я хочу тебе добра и говорю — берегись, Микаэле! Христофоро ди Негро недавно послал в Кафу своего нотариуса, чтобы добиться документа на твой арест и предать тебя суду Хазарского трибунала. Нотариус еще не вер­нулся, но я уже знаю, что ордер на твой арест получен. Беги из крепости, ищи пока убежища у татар. Вот мой совет.

Не успел Андреоло отойти, как к Микаэле подошел татарин. Он предложил аргузию много золота и защиту в Солхате у одного бея. Но за это потребовал, чтобы он помог выручить из тюрьмы сына этого бея.

И Микаэле согласился. «У татар живет немало генуэзцев, и они им неплохо платят,— подумал он,— как бы там ни было, а все же лучше, чем попасть в лапы трибунала».

Все складывалось удачно. Именно сегодня его назначили охра­нять тюрьму и расположенный рядом храм.

И вот Микаэле ждет. Вдруг он вздрогнул. Через крепостную стену перелетел камешек. Это значит — татары под стеной. Через малое время перекинулась веревочная лестница, которую Микаэле закрепил за балку. По лестнице поднялись, а потом и спустились в крепость два человека и незаметно, словно суслики, скрылись в тюремной траншее.

Микаэле стоял у входа, его зубы стучали так громко, что каза­лось, они разбудят своим клацаньем всю стражу крепости. Из глу­бины входа послышался скрежет — это ломали замок. Несколько минут тишины, и вот появился первый узник. Это, вероятно, сын бея. Пригнувшись, он перебежал к стене крепости и притаился. За ним побежал второй, третий, четвертый. Вот мимо Микаэле прош­ли аргузии, с которыми он ездил к ди Гуаскам. Все они выбрались по веревочной лестнице, спущенной в подземную тюрьму. За узни­ками спешно вышли татары, помогавшие побегу. Махнув рукой Микаэле, они тоже бросились к стене.

ДЕВИЧЬЯ БАШНЯ

Утром в крепости объявлена была тревога. Узнав, что из круг­лой тюрьмы-ямы убежали все узники вместе со стражей, что исчез и Микаэле, консул пришел в бешенство. Разослав во все стороны погоню, он ускакал по дороге на Солхат. В крепости почти никого нет. Два стражника на воротах, шестеро каменщиков заделывают стены. В замке остались трое: Якобо, Геба и Эминэ. Гебе теперь нечего делать — за молодым господином ухаживает новая служан­ка. И рассказов больше не требует юный ди Негро. Вдвоем с Эми­нэ уходят к морю или бродят по крепости, взявшись за руки. Ста­рая Геба беспокоится — недаром все время вместе молодые люди, недаром стараются они уединиться. Вот опять их нет, надо поис­кать, последить.

...Якобо и Эминэ быстро поднимаются по ступеням, вырублен­ным в камне. Девушка, как козочка, прыгает впереди, потом, оста­новившись подает юноше руку, тянет его за собой. Якобо и Эминэ взбираются к сторожевой башне, выстроенной на огромной высоте. Сразу за дверью направо вход на сторожевую площадку. Отсюда глазам открывается необозримая даль. В ясные дни море прогля­дывается на десятки верст. Сегодня дозорный с башни снят и отос­лан в погоню. Заглянув на площадку, Якобо прошел в закрытую комнату башни. Здесь прохладно.

—      Я так устала, мой господин! — воскликнула Эминэ, опуска­ясь на топчан, где по ночам опят дозорные.—Позволь мне отдох­нуть?

—      Лежи, Эминэ, лежи,— сказал Якобо и присел на край ле­жанки,— я тоже устал немного...

Когда Геба, задыхаясь, забралась на дозорную башню, Якобо и Эминэ поменялись местами. Теперь юноша лежал на топчане, устало закрыв глаза, а девушка сидела около него.

—      Ох, я не могу отдышаться,— проговорила Геба.

—      Ради бога, тише. Видите — молодой господин спит,— про­шептала Эминэ.

—      Нет, Геба, я не сплю. Зачем ты здесь? Может, вернулся отец?

—      Где же мне быть, как не около тебя, мой мальчик. Я отве­чаю за тебя перед отцом. Ты еще молод — вдруг оступишься, сде­лаешь неверный шаг.

—      Эминэ спросила меня, почему эта башная называется Де­вичьей. Ты мне рассказывала, но я уже забыл. Расскажи еще,— попросил Якобо.

Геба тронула девушку за плечо, чтобы та уступила ей место, села возле юноши и повела рассказ.

—      Об этом старина сохранила много правдивых историй. Вот одна из них, слушайте. В те древние времена, когда этой кре­постью владели греки, жил здесь суровый и жестокий архонт. И был у него единственный сын, красавец, каких не Еидывала зем­ля. Много девушек, знатных и красивых, мечтали о прекрасном Зи­фе, но ни одна из них не затронула его сердца. Никого не мог по­любить молодой сын архонта. Однажды отец, возвратившись с вой­ны, привез с собой рабыню, которая могла поспорить красотой с богиней Афродитой. Зиф увидел ее и полюбил с первого взгляда. И рабыня тоже заметила молодого хозяина. Прошло время. Ар­хонт снова уехал воевать, и тогда Зиф признался невольнице в сво­ей любви. Много счастливых дней провели они вместе. А когда вер­нулся отец, Зиф попросил у него ту рабыню в жены. Разгневался старый архонт, грубо отказал сыну. Тогда Зиф сказал, что, у них скоро будет ребенок.

Еще более озлился отец, но решения своего не изменил.

—      Дитя мы оставим себе, а она будет продана,— сказал он и настоял на своем.

Когда у рабыни появился ребенок, его отняли, а молодую мать привели к архонту. Зиф умолял отца пощадить любимую, но тот был непреклонен.

—      Мы любим друг друга,—говорил Зиф,—пойми это, отец. Не разлучай нас.

—      Сильная и возвышенная любовь живет только в сердце бла­городного человека,— надменно ответил архонт,— а раб — не че­ловек. Откуда ему знать о любви? Его дело работать, есть и пить. Рабыня будет продана.

—      Я вам покажу, умеет ли рабыня сильно любить,— сказала в ответ на это любимая Зифа и, выскользнув из рук слуг, побежала вверх по склону к дозорной башне. Зиф бросился за ней, но было уже поздно. Рабыня выбежала на эту площадку, встала на край и, крикнув: «Зиф, я буду вечно любить тебя», бросилась во-о-н туда вниз, на скалы, и разбилась насмерть. За ней хотел броситься и Зиф, но слуги удержали его. Долго, до самой смерти, помнил он девушку с мужественным и горячим сердцем, а башню эту назвал Девичьей, потому что здесь отдала ему красавица-рабыня свою девичью любовь!

Геба кончила рассказ и взглянула на Эминэ. Та стояла, сжав­шись, в углу башни, лицо ее было бледно, губы дрожали. Не ска­зав ни слова, она выбежала из башни. Якобо устремился за ней. Геба обернулась: в дверях стоял Гонфольдо. Он покачал головой и сказал: