Аркадий Крупняков - Москва-матушка

Изим ничего не ответил, что-то сказал по-своему и ушел. Девка сначала чем-то обмазала ногу густо. Не то глиной, не то снадобь­ем. Сильно вонючим. Потом обмотала тряпками, обложила мхом, завернула в дубовый твердый лубок, перетянула крепко-накрепко веревками. Боль сразу утихла, и Иван Рун уснул...

Томительно потянулись дни. Сгоряча Иван болей не почувство­вал. Но на второй день понял, что побит конем крепко. Болели кости в руках, ломило поясницу. Раны и царапины гноились, вы­вихнутая нога сначала непрестанно ныла. Так пролежал пластом более месяца. Потом начал садиться. Девка соорудила в сарае нары и спала неподалеку. Она поила его, кормила, смазывала ра­ны. Ухаживала за конем. Ночью отпускала его на траву. Часто приходил Тугейка к Ивану, и от нечего делать принимались они учить язык. Рун клал руку на лоб, произносил:

—       Го-ло-ва.

—       Вуй,— произносил Тугейка.

—       Это нос.

—       Нер,— говорил Тугейка.

—       Нога.

—       Иол, по-нашему.

—       Палец.

—       Парня.

Пампалче слушала и тоже вслед за мужиками шевелила гу­бами.

А однажды, когда остались они вдвоем, вдруг впервые загово­рила:

—       Твоя баба есть? В Москве?

—       Нету,— пробасил Рун и рассмеялся. — А у тебя каче есть?

—       Моя жених нету,— ответила Пампалче.

Для начала этот разговор Ивану сильно понравился, но потом девка надолго словно в рот воды набрала.

К осени Рун вполне выздоровел, лубки с ноги сняли, и он, слегка припадая на ногу, стал ходить. Й тут случилась беда.

Вся горная черемисская земля была разделена на лужаи. По- русски это вроде бы округ. В Нуженале живут люди рода Изима. Эго шкемын лужай — свой округ. Глава его — лужавуй Изим. 10— 12 таких лужаев составляют малый округ. Во главе — лужавуй Ярандай. Все малые округа горной земли составляют Кугу лу­жай — Великий округ. Во главе его никто не стоит, потому как хозяином всего края считается казанский мурза Мингалей. Его Тугейка не видел ни разу. А Ярандая знает хорошо — татарский прихвостень. Не любит Тугейка Ярандая. А еще больше не любит его сына Мырзанайку. Повадился этот кособрюхий медведь в Ну- женал ездить. Приедет и пристает к Пампалче. Не сватается, а так — ради баловства. Тугейка однажды накостылял ему по шее— все равно тому неймется. Недавно приехал с подарками, пошел Пампалче искать. Наверно, кто-то из илема сказал, что она теперь в гончарном сарае живет. Он туда. Как всегда к девке приставать начал. Появился Рун, взял Мырзаная за ворот, поднял, вышвыр­нул из сарая. А через день появился в Нуженале Ярандай. Велел собрать старейшин, велел привести русского. Велел его связать и закричал на Изима:

—      Ты тайно на русский базар с горшками ездил — я молчал! Ты своих молодых охотников от ясака отводил — я молчал! Ты тайно от мурзы лютей своего рода женил—я молчал! Теперь ты прячешь русского воина с конем. Если мурза об этом узнает, а он узнает, у нас у обоих головы полетят! И я больше молчать не могу — мне моя голова нужна еще.

—      Ты не кричи,— сказал Изим спокойно.—Что ты хочешь?

—      Надо русского вместе с конем увести в Казань и отдать мурзе. Он воин и...

—      В Казань вести?! — крикнул старший сын Изима. — Две недели зря потерять, себя мучить, коня мучить?

Себя мучить не надо. Мой сын Мырзанай как раз в Казань едет — он уведет пленника и коня.

Изим смотрит на карта1 Топкая и про себя думает: «Хитрость твоя у всех на виду, Ярандай. Пленника до Ачкареня не доведут и убьют, чтобы конем его завладеть. А конь дорого стоит». Топкая тоже глядит на Изима и мысли его читает. Потом говорит:

—      Кто тебе, Ярандай, сказал, что этот человек — воин? Во время ветра на него упало дерево, выбило из седла, мы нашли рус­ского без оружия, с вывихнутой ногой. Он умирал. Нет, он не воин. А по закону наших предков род может принять в свой илем чело­века иного племени, если какая-нибудь женщина захочет взять

‘Карт (мар.)— жрец.

его в мужья. Тут собрался почти весь Нуженал. Может, найдется женщина, которая возьмет русского в мужья?

От женщин отделилась Пампалче и твердой походкой подошла к Ивану. Положила руку на плечо:

—      Я беру его.

—      Человек чужого племени — ты хочешь стать мужем Пам­палче?

—      Хочу стать мужем,— четко ответил Иван Рун по-черемисски.

—      Отныне ты под защитой нашего рода,— сказал карт и раз­вязал Ивашке руки.— Ты, Ярандай, я думаю, не будешь оспари­вать законы наших предков?

—      Не буду,— зло ответил Ярандай. — Но мурзе Мингалею я все-таки сообщу, что вы приняли к себе русского лазутчика.

В К Ю С О Т О'

И стал Иван Рун заводить себе хозяйство. Силушки хоть от­бавляй, топором работает играючи. Для начала срубил избушку и перебрался туда из сарая с молодой женой. Пампалче вроде от­таивать начала. Разговорчивее стала. Потому как полюбила силь­но, а в сердце сомнение.

—      Может, ты живешь со мной из-за того, что я от плена тебя спасла? Может, не любишь?

—      Люблю.

—      Давно?

—      С тех пор, как Мырзанайку из сарая вышвырнул. Сначала болел, не до того было, да и ты молчала все. А как пришел этот хлюст... «Ну,— думаю,— уведет он тебя и пропаду я без твоих лас­ковых рук».

—      Я еще раньше... Как кровь с твоего лица смыла... Там, в лесу. Если ты меня бросишь, уйдешь если...

—      Не брошу.

—      Однако веру нашу принять не хочешь.

—      Да не знаю я вашей веры. В священную рощу я ходить бу­ду, а бог, я думаю, один для всех. Только у вас он юмо называется, а у нас...

—      Пока сын не родиться — не уходи. Рунка ты мой,— и при­пала к широкой груди мужа.

Так и перекрестили друг друга новыми именами. Он для нее стал Рунка, она для него Палашка.

Когда к ним в избушку приходил Изим, разговоры иные шли. Тут сомненья Рунка высказывал:

—      Я все думаю — для чего ты меня сохранил, в род свой при­

нял, жену красивую дал? И все это с риском для себя. И ответа не нахожу. Какая тебе корысть от меня? Сначала думал я — сильного работника заиметь хочешь. Но ты меня выделил, землю дал. Даже коня вернул.

—      Какая корысть, говоришь? Слушай. Ты пока дальше нашего илема не хажквал, как люди живут — не знаешь. А живем мы бедно, плохо и в страхе. Раньше лучше жили. Дед мой, отец и я горшки делали, возили их на лодках на русский базар, и были у нас деньги. Другие шкурки возили: лису, белку, рысь, зайца, вол­ка, медведя. Сильно хорошо меняли на муку, железо... Теперь ту­да Казань ход закрыла, шкурки отбирает, считай, задаром, а гор­шки делать перестали. Кому их продавать? Каждый год раза по два, а то и по три поднимает нас мурза для отпора русским. Рань­ше Москва сидела смирно, а теперь то с одной стороны рать на Казань шлет, то с другой. Ты слышал, как Ярандай меня упрекал? Я и верно, на русский базар тайно езжу и слышу, какие там идут разговоры. Москва под свою руку берет лужай за лужаем, а Ка­зань только и знает ханов менять, да земли наши грабить.

—      Не пойму, к чему ты это все говоришь?

—      Как твоего московского лужавуя зовут?

—      Иван — великий князь.

—      Передай ему, что на Казань надо зимой ходить. И не кругом через Нижний Базар, а прямо через Большой Сурский лес на Сви- ягу, а там Казань рядом. Зимой и по болотам можно идти, а через реки никаких переправ не надо.

—      Этак-то бы больно хорошо, однако тех прямых путей-дорог мы не знаем. Леса нас поглотят...

—      Скажи князю Ивану, что я его рать поведу по таким мес­там, где не только казанцев, а ни одной живой души не встретишь. Зимой если...

Такие разговоры привели к тому, что стал Рунка готовиться в Москву к великому князю. Жена снова стала грустной, молчали­вой. Плакать не плачет, а на душе, видать, боль.

—      Брось ты,— утешает ее муж. — Пойдем вместе, Москву уви­дишь. Жена печально качает головой.

—      Никуда я не пойду. Сына твоего под сердцем носить буду.

* * *

Мурза Мингалей, как только получил известие Ярандая, сразу позвал сотника Гадиата и приказал:

—      Бери двенадцать джигитов и поезжай к Ярандаю. В его лужае русского лазутчика прячут. Если Изим его защищать станет и сил у тебя не хватит — пусть Ярандай тебе из своих черемис помощь даст. Привези лазутчика в Казань. Живого.

Гадиат приехал к Ярандаю и дословно передал приказ мурзы. Ярандай сразу смекнул — Руна будут защищать всем илемом, и помощь казанцам, конечно, понадобится. Идти на своих соседей Ярандаю не хотелось. И он сказал Гадиату:

—      Зачем нам русского силой отнимать? Зачем нам с родом Изима ссориться? Ждите ночи, потом идите в Нуженал, накройте лазутчика спящим, свяжите и тихо увезите. Дом его как раз на отшибе. Сын мой Мырзанай пока факелов наготовит и проводит вас. Понятно?