Алесь Адамович - Я из огненной деревни…

Ивану Павочке, опытному пожилому человеку, интуиция подсказала правильно — карателям заранее прощалось все. Они оказались неспособными к борьбе против партизан и под видом партизан убивали женщин, детей, стариков.

В архивах сохранилось «Сообщение № 28 полиции безопасности и СД о результатах карательных экспедиций „Гамбург“ и „Альтона“ в районе Барановичской и Брестской областей от 22 января 1943 года». Непосредственные заправилы карателей выхвалялись перед высшими инстанциями своими «подвигами», выдавали убитых мирных жителей за партизан. Вот два отрывка из «Сообщения»:

«…Операция „Гамбург“ в районе гор. Слонима.

Эта операция была одной из наиболее успешных операций, проведенных до сих пор в Белоруссии. Данные разведывательной команды полиции безопасности и СД были такие точные, что удалось обнаружить каждый лагерь. В многочисленных боях было убито 1676 партизан. Далее было расстреляно по подозрению в связи с партизанами 1510 чел. Были захвачены многочисленные трофеи, в том числе 4 броневика и 8 противотанковых ружей, огромное количество скота и зерна. В населенных пунктах, расположенных в районе операции, кроме того, было Уничтожено 2658 евреев и 30 цыган. Потери немцев составили 7 убитых и 18 раненых.

Операция „Альтона“ в районе Коссова — Бытеня.

Эта операция была проведена с целью разгрома прорвавшегося на юг после операции „Гамбург“ большого партизанского отряда… Партизаны потеряли убитыми 97 чел. Далее в этом районе было расстреляно 785 чел. по подозрению в принадлежности к партизанам, 126 евреев и 24 цыгана. Захвачены значительные трофеи: скот и продовольствие. Оружия и боеприпасов захвачено незначительное количество»[48].

На самом деле в районе Слонима каратели даже не столкнулись с партизанским отрядом. Они набросились на близлежащие мирные деревни.

ЗВЕРЬ ОХОТИТСЯ НА ЧЕЛОВЕКА

«…Идешь, идешь, идешь, идешь, слышишь, тут треснет, так ты в другую сторону. А они в лесу ловили, по болоту… По грязи идешь, по пояс, барахтаешься, чебохаешься, а бо-о!.. Не дай божечка! Говорили:

— Будем раз в день есть, только бы из болота вылезти…»

(Из рассказа Ганны Григорьевны Тарасевич. Иканы Борисовского района Минской области.)

Человека гонят, выживают из деревни, из города — в лес. Потом идут на охоту. На женщин, на детей охотятся,

Звери идут облавой на людей.

Рассказывает Ганна Павловна Бурак. Лисна Верхнедвинского района на Витебщине.

«…В лесу мы там с неделю просидели. Муж говорит: — Поедем мы ближе к дому. Там один сосед, говорит, переехавши, дак они в деревню ходят, картошки приносят, зерна приносят, мелют, болтушку варят, лепешки пекут Вот и мы, говорит, поедем туда.

Ну что я, я ж одна не упрусь, что я сделаю одна с двоими детьми? Ну вот, приехали — наложили воз сена, повез он, и дочка поехала с ним.

— Я, говорит, пойду домой, може, принесу картошки!

Ну вот, они поехали, а я осталась так с детьми своими. Приехал, последний воз сена наложили. Он мне говорит:

— Нехай ребяты едут со мной, а то последнее будем забирать, дак некуда буде им сесть…

Там и кадушки были с жирами, там все было. И некуда будет сесть. А по озеру идти — уже было верховодье по льду, вода большая.

— Ноги, говорит, замочат, а где они тогда будут сушить, негде будет сушить.

Ну, а я думаю: неужели ж он чтобы хуже хочет? Я взяла этих ребят, усадила ему на сено, они и поехали. Он говорит:

— Приедем, сгрузим, а тогда или я, или Клавдя к тебе приедем.

Ну, вот они и поехали, а я осталась. Жду, жду, жду — их нетути. И солнце зашло — все нет, и темно стало — все их нет. Я уже — в панику, плачу. Что уже, значит, давно нетути, что уже их нет. Пошла к соседу, стала рассказывать. Они говорят:

— Ясно, что их нет, уже их немцы уловили, там бы они не сидели.

Ну и вот, утром, чуть свет, прибегает этот мой старший хлопчик ко мне. И говорит:

— Мамка, нас немцы уловили. И дедушку уловили, говорит, и Витю, и там, говорит, Кузьму с ребятами уловили, старуху одну… А я это пришел, потому что нашли двух коров и приказали одну корову мне вести, а другую — другой девочке. Ну, я, говорит он, думаю: „Буду вести эту корову до болота, а тогда, говорит, за сани привяжу, а сам — в лес“. Едем тихонечко, привязал за сани, а немец назад не глядит. Привязал эту корову — и ходу в кусты, и побежал. И эта девочка побежала за мною.

Побежал, говорит, под дерево и повалился, и лег… Отец мой был глухой, а меньший хлопчик говорит ему:

— Дедушка, а нашего Шуры уже нетути. И плачет. А немец говорит:

— Не плачь, говорит, мальчик, завтра будет и Шура вместе, и мамка будет, все будете вместе…

Ну и вот, говорит, он очередь из автомата пустил, этот немец, как раз в ту сторону, где мы лежали, в то дерево. Если б, говорит, на одну четверть ниже, он бы, говорит, убил бы меня. Две пули попали в ту сосну.

Ну, тогда они уже постреляли и поехали, а он, хлопчик, знал, что там на острове двое мужчин копали землянку себе, ну, вот он и побежал туда: може, их там найду, говорит. Прибегает туда, а они, говорит, коней выпрягли, покуривают в преспокойности. А я как закричу им, говорит:

— А, дядечки, скорей будем утекать! Уже немцы, говорит, уловили и повезли и дедушку, и Кузьму, и ребят!..

А они скоренько запрягли, один, говорит, дядька взял меня к себе на сани, в ноги ущемил, и, как могли только эти кони бежать, так они их гнали. Выскочили на озеро. Уже на середине озера, и немцы с этими людьми на озеро выехали и начали из пулемета по ним стрелять. Но они уже их не доставали, только этими осколками, льдом обсыпали их. Тогда они выехали к берегу, поставили автомат… не, пулемет, и стали по ним стрелять. Но уже их не доставали, они уже далеко были. Ну и вот, они уже тогда поехали к нам, и так вот он уже ко мне пришел и рассказал, что там случилось.

Тогда я соседям говорю:

— Ну, раз их уже сегодня уловили, то завтра нас уловят. Они сюда придут.

Ну, и так получилось. На зорьке они пришли к нам, эти немцы.

Нас много там собралось. Ну, не могли никак вопрос решить.

Один говорит:

— Поедем за озеро, за Лиснянское. А другой говорит:

— Не!..

Вопрос: — Это вы так говорите?

— Соседи. Там же много было, може, сотни две. Ну, и тогда уже они так довалтузились, и уже солнце стало всходить, уже на озеро не выедешь: видно, немцы все равно убьют. И тут слышим из-за горы шорох какой-то. Изморозь большая была и шорох большой. А людей много, не добиться толку никак.

Кричат:

— Тише, тише! Хоть узнать, какой звук!

Вот тогда несколько хлопчиков побежали на гору, и я в том числе побежала на гору, и мой хлопчик, этот больший, побежал со мною. Ну, человек нас десять и побежало. Только мы на гору взбежали — и тут, под нами такой густой, густой сосняк. И тут немцы. Идут из-под горы. Мы тогда закричали и руками замахали этим, что уже немцы, немцы… И они как стояли под горой, так и пустились вдоль болота. А мы по горе побежали. И вот мы по горе бежали, а уж немцы — их штуки три бежало за нами. По-русски уже кричали, по матушке на нас, и стреляли, а мы все бежали. На мне был полушубок надет, я расшпилилася, и полы эти махались, и пуля попала мне в полу, разрывная. Тут вырвало клок. Я тогда полушубок сняла и кинула. Все равно я с ним никуда не убегу. И у кого были там какие котомки за плечами с сухарями — все покидали. И побежали — в чем стоим. Прибежали к одному озеру и говорим:

— Или по болоту обегать, или через озеро? А я говорю:

— Не, побежим лучше прямиком через озеро. Пока будем путаться — тут они нас и настигнут.

Вопрос: — А как называлось озеро?

— Карасино. Вот. Так перебежали мы уже это озеро. Я первая побежала, и за мною все побежали. Вышли на проталину. Это дело было перед пасхой, проталины были. Стоим. Обтираемся, потому что с нас пот льется со всех. И вдруг нам наперед едут немцы на паре коней. А куда ж нам деваться? Вперед идти — тут лес редкий совсем, они нас тут убьют. Назад идти — там стреляют и люди кричат, жгут, дым столбом идет. Прямо страх невозможный! Куды деваться? И вдруг, глядим — лежит от пас так вот елка лохматая, заваленная в болото. Я говорю одному мальцу:

— Давай под эту макушку ляжем, ты с одной стороны, а я — с другой.

А эти уже мальчишки, которые были… Во, такой ельничек был, дак они его подняли и под низ полезли, и там сидели. А мы с тем мальцем — под верхушкой: он с одной стороны лег, а я — с другой. Одна только кофта была оставшись у меня, притом красная, и платок на голове теплый был. Я сняла платок с головы и накрыла так плечи, чтоб не видно было, что красное. И руки голые, и голова голая, и коленки голые. Чулки съехали, некогда было подтянуть. И так в снег легла, в этом снегу я лежала… И целый день мы отлежали. И вот они, когда подъехали к нам, эти немцы, — остановились. Ну, мы говорим, теперь тут будет наша смерть… Слезли с саней и начали глядеть, есть ли следы. Хорошо, что никуда мы с этой проталины не сбежали. Поглядели, поглядели — нетути нигде следов обратно, погаркали по-своему, вытащили папиросы, закурили, запахло ихними этими сигаретами, и сели на поле: от нас, може, метров триста отъехали и сделали засаду. Коней выпрягли, огонь развели, выстрел дали. А мы лежим, ни с места, никуда нельзя сойти. И они нам видны. Ну, и вот мы лежали целый день. Как не стреляют, — тогда мороз начинает у нас пробегать по спине, как только выстрелят — так сразу жарко-жарко станет, что кипятком кто-нибудь обварит. Ну, и вот так лежали полный день, пока солнце. Солнце зашло. Тогда они коней запрягли, выстрел дали и подались. А мы тогда уже полежали с полчаса, встали, и руки — что грабли, и ноги уже — просто движения нетути!.. В снегу отлежать босыми-голыми ногами…