Джина Лагорио - Она и кошки

Впрочем, парикмахерша небось и загнула, рассказывая о собрании: она ведь особа желчная — и по натуре, и от жизни со своим бабником-супругом. Считает себя великомученицей, а клиентки в толк не возьмут, как такой обходительный мужчина мог взять в жены эту зануду. Сколько уж лет они ощущали на своих висках и на шее ловкие и нежные поглаживания мастера Лоренцо, сколько сердечных тайн ему поверили; он был и другом, и утешителем, а подчас и героем их коротких летних романов. Взгляд его ласковых и чуть-чуть насмешливых глаз неизменно навевал приятные воспоминания о лете, о молодости, о любви.

До всего этого Тоска доходила чутьем: как человек нездешний, она была не в курсе городских сплетен и не вписывалась ни в суету курортников, ни в замкнутый круг местных жителей — рыбаков, лавочников, молодежи, работавшей в соседних центрах и возвращавшейся домой только к вечеру. В мертвый сезон, начиная с конца сентября, все сидели больше по своим углам, видно приберегая силы к лету, когда их выселят из собственных домов отдыхающие и им ради денег придется ютиться в купальнях и лодочных станциях. А как только курортники разъезжались, городок снова становился недоступен для тех, кто не жил здесь с самого рождения.

4

Она вздохнула, раздвинула ветки и присела на корточки возле кошки. Та вся обмякла, словно растеклась по земле, и напоминала рваную тряпку или слежавшуюся подушку из-за огромного живота, сильно изуродовавшего тело. Кошка настолько обессилела, что даже не подняла мордочки, которую свесила на передние лапы.

— Ну что, бедняжка, получше тебе на холодке-то?

Та как будто обрадовалась знакомому голосу. Ей явно было приятно, как хозяйка гладит поредевшую от такой тяжести шерстку.

— И скольких же ты мне принесешь на этот раз? Поторапливайся, Поппа, уж все сроки прошли! Может, опять вызвать ветеринара? Только ты ведь у меня дикарка, пожалуй, он и не захочет идти к тебе. Ну же, не мучай меня! А то не миновать нам скандала, сама знаешь, как они все ненавидят животных.

В знак согласия Поппа слегка шевельнула длинным пушистым хвостом, который, точно надувная камера, обвился вокруг расплывшегося тельца.

Тоска встала, в нерешительности потопталась на месте — то ли уйти, то ли посторожить кошку, чтоб ее кто-нибудь не потревожил. С тех пор как умер ее любимец, все заботы она перенесла на Поппу. Неожиданно она заметила рядом с собой красивую женщину — жену журналиста, из третьей квартиры, что по другой лестнице. Поговаривали, что она ему не настоящая жена, и слухи эти подтвердила отдыхавшая здесь нынешним летом их соседка по дому в Боккадассе. Ну и что, рассуждала Тоска, какая разница, женаты или нет, живут они, сразу видно, душа в душу: всегда улыбаются, никаких тебе ссор, и даже на лестнице наговориться друг с дружкой не могут. Увидев кошку, женщина отпрянула.

— Ой, чуть не наступила на бедняжку! А что это с ней?

Тоска благодарно ей улыбнулась.

— Да вот, пора бы уж родить, а все никак. Не пойму, что с ней такое.

— Вы извините меня за любопытство, а почему вы все время стоите в подъезде?

Тоска сообразила, что опять сделалась объектом пересудов: всех так и подмывает узнать, отчего это консьержка целыми днями торчит в парадном и разговаривает сама с собой. Она быстро пригладила волосы и приготовилась оживленно рассказывать, а то и оправдываться: вот и снова она станет действующим лицом, а не просто сторонним наблюдателем. Однако же не скоро они раскачались: уж середина июля, все жильцы на месте, а никто до сих пор не спросил ни о ней, ни о ее любимце Миммо. Только дети поинтересовались, что с Поппой, и то потому, что на нее было неприятно смотреть — до того она сделалась толста и свирепа: стоило кому-то подойти поближе, шерсть на спине вставала дыбом, Поппа начинала яростно шипеть и только что не выгибалась — мешал живот. Прошлым летом подруга журналиста Тони (так он ее называл, хотя почта была адресована Антонии Дасте) подобрала на улице еще слепого котенка, и Тоска на первых порах помогала ей ухаживать за ним. Когда котенок после тщательного ухода и кормления молоком из бутылочки, которую одолжила Тоска, открыл глаза и стал уверенно передвигаться, журналист с подругой пригласили привратницу на бокал вина. Он был очень любезен, много расспрашивал, а на прощание подарил бутылку заграничного розового вина такой необычной формы, похожую на флягу; уж потом она узнала, что это какой-то очень ценный сорт. Тоска, конечно, отказывалась, но он с улыбкой разуверил ее: «Вы не волнуйтесь, мне столько дарят этих бутылок! Главная проблема в моей профессии — как их все выпить».

Оказалось, что он работает консультантом по гастрономии в одном шикарном журнале с цветными фотографиями на глянцевой бумаге (один номер подарил в придачу к бутылке). Тони тоже писала, правда, Тоска так и не поняла о чем. Их квартира состояла из одной большой комнаты — все перегородки они снесли, — где у противоположных стен стояли два стола с пишущими машинками. Тоска часто потом вспоминала свой визит: никогда прежде она не видела такого дома — безалаберного, но очень уютного, приветливого, веселого, со множеством картин, подушек, корзин, забитых журналами, бутылками и стаканами; в этом доме жили взрослые люди, так и оставшиеся детьми, и все свободное пространство заполняла музыка, потому здесь не было места ссорам и неприязни. Когда Тоска сказала, что с Миммо никогда не чувствует себя одинокой, они и не подумали смеяться. Одним словом, она ушла очень довольная.

Сейчас Тони протянула ей пачку «Муратти», щелкнула плоской зажигалкой, эмалевой с золотом. Потом внимательно заглянула Тоске в глаза: было видно, что ей в самом деле интересен разговор, что это не просто притворство из вежливости.

— Простите, что раньше к вам не подошла, но мы заскочили сюда всего на несколько дней. Джиджи был на съезде виноделов и меня взял с собой. Ох, вы не представляете, как мы намучились в дороге с Лопаткой! Так намучились, что от поездки в Рим мне пришлось отказаться, Джиджи поехал один…

Лопатка была тем самым спасенным котенком. Ее так окрестила младшая дочка женщины с тремя детьми, которую Тоска недолюбливала из-за ее вечной спешки и недовольной мины. Когда Тони принесла в сад дрожащего котенка со слезящимся глазиком и таким худеньким тельцем, что страшно было в руки взять, малышка неожиданно назвала его Лопаткой. Тем летом трехлетняя девчушка открывала для себя мир и непрестанно повторяла слова, как-то связанные с морем. Она лопотала слова, не выговаривая «р» и «л»: «пьяж, ейка, уодка, ведейко, уопатка». И Тони приняла это имя — такое же случайное, каким было появление котенка у нее в доме. Имя пришлось как нельзя лучше: со временем выяснилось, что это кошечка, а Лопатка звучало как любое женское имя. Тони сообщила Тоске, что купила для Лопатки новую дорожную корзинку. Они часто разъезжали, но с появлением Лопатки многие планы стали рушиться, поскольку та не переносила езды в автомобиле.

— А в воздухе что было… кошмар какой-то! Ведь смотря на какой самолет попадешь. Некоторые авиакомпании требуют, чтобы животных сдавали в багаж, представляете, как бедняжка без нас плачет.

— Повезло ей, — заметила Тоска, — что попала в такие руки. А знаете, я ведь никогда не летала на самолете!

— Да уж, повезло, — засмеялась Тони, — воспитатель из меня никудышный. Помните, какая худющая она была прошлым летом? Видели бы вы ее сейчас! Если соизволит скушать ветчину, то только без жира, а рыбу предпочитает отварную, причем головы оставляет в миске.

Тоска была ужасно довольна, что наконец можно кому-то излить душу; она даже прикурила от окурка «Муратти» одну из своих сигарет.

— А моя Поппа… — с готовностью подхватила она, — в ее положении нужно хорошо питаться, а в эту жару у нее совсем пропал аппетит. Я покупаю ее любимую треску, варю, выбираю кости. Да и раньше всегда так бывало. Эта негодница пошляется где-нибудь, как бездомная, и бегом ко мне. Но если в тарелке что-то вдруг окажется ей не по вкусу, то и не притронется. Знает, как я страдаю, когда она не ест, вот и вьет из меня веревки. Сейчас-то ей тяжело, конечно, но как только окотится — все пойдет по-прежнему, я просто уверена. Стану опять готовить, бегать за ней повсюду и выполнять все ее капризы. Чуть что не по ней — только ее и видели!

Тони опустилась на ступеньку.

— Садитесь, неужто вы не устали? Я в такую жару и уснуть не могу, и ноги не держат — хоть ложкой с полу собирай.

Тоска улыбнулась.

— По вас этого не скажешь, вы так прекрасно выглядите.

Тони, видно, хотела что-то возразить, но про-молчала, и Тоска вдруг заметила, как сразу потухли, погрустнели ее глаза под накрашенными ресницами.

После небольшой паузы Тони задала вопрос, которого Тоска ожидала с начала сезона:

— А где же Миммо?