Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Но те, петербургские безвинные офицерики... — их не забыть... Безвинные, своей нелепой смертью они взывали к мести. И недаром месть и жестокость несла белая армия по всей родной, истерзанной и опустошенной земле. И сохранили те, что уцелели, эту ненависть в себе и по сей день.

...Да, юные офицерики... Сначала им всем предложили явиться на регистрацию. И в этом еще не было ничего необычного: чиновничья Россия обожала списки и повестки, всевозможные регистрации и перерегистрации. Немногих смущала фраза о том, что неявившиеся будут объявлены вне закона и каждый, став человеком вне закона, уже враг и такого следует убивать на месте. Вероятно, и тут какой-нибудь ретивый чиновник просто перегнул палку, — успокаивали они друг друга. Ведь повсюду красовалось слово «мир» и нарисованные ярко призывы «штыки в землю!». Но вскоре начались повальные аресты. А потом и вовсе непостижимое: всех офицеров принялись вывозить на берег финского залива и расстреливать из пулеметов между Петергофом и Мартышкино. Белопольскому часто вспоминалась эта страшная цепь и щуплый юнкер, стоящий на левом фланге. Недоумение, растерянность, испуг выражало его юное лицо. Он озирался, будто нечаянно угодил в незнакомую компанию, и ветер ерошил рыжеватый хохолок на его затылке. Внезапно юнкер взбодрился: среди солдат и пулеметов он заметил знакомого.

— Дядя Ваня! — радостно закричал он. — Посмотрите! Я — Сева Решетов: Вы у папы в магазине работали.

Мрачный бородатый солдат поднял голову, вгляделся:

— Какой еще Сева?!

— Неужели вы не помните? Как же! Я же...

— Смир-р-на! — пронеслась грозная команда. Солдаты упали возле пулеметов. Справа протакала короткая очередь и с десяток пуль, цвикая, прошли над головами строя офицеров.

Белопольский перекинулся коротким понимающим взглядом с соседом справа — пожилым офицером с «Георгием» на груди. Погоны его кителя были вырваны с мясом.

— До встречи на том свете, капитан, — сказал он. — Прощайте.

— А как вы догадались, что капитан? — спросил Андрей.

— Не знаю. Так, показалось...

— Ну, тогда еще раз прощайте, — Андрей, сунув пальцы в рот, засвистел издевательски громко и бесстрашно.

— Гото-всь! — раздалась новая команда.

Полковник перекрестился. Несколько голосов поблизости, справа, неслаженно затянули «Боже, царя храни!» И тут же случилось непредвиденное: юнкер Решетов, не владея собой, упал на колени, вытянув вперед руки в короткой ему гимнастерке (эти короткие рукава гимнастерки и запомнились Белопольскому больше всего), выкрикивая жалобно, по-детски:

— Дядя Ваня! За что вы меня? Дядя Ваня!

Сосед Андрея передвинулся к нему, злой и грозный.

— Встаньте, юнкер! На вас все смотрят, стыдитесь! — сухо и требовательно сказал он. — Разве вас не учили, что русский офицер принимает смерть, стоя лицом к врагу?!

— Простите, гос-да... Простите!.. Он повалился на землю, закрыв голову руками, подтянув колени к груди. А потом стал кататься, захлебываясь словами и слезами, умоляя поскорее убить его, и все призывал дядю Ваню и искал у него заступничества.

Пулеметные очереди косили офицерскую цепь без промаха. Андрея спас его сосед, убитый первым. Его тяжелое тело сбило Андрея с ног, навалилось сверху тяжким грузом. Стоны, крики, треск пулеметов лишили Андрея сознания на какое-то время, а придя в себя, он догадался, что не должен шевелиться, не обнаруживать, что жив. Так и лежал до темноты, придавленный остывающим мертвым телом, и чувствовал, как чужая кровь сначала стекает, а потом застывает на нем.

Эти часы, полные ужаса, страха, бессилия остались навсегда. Уже в кромешной тьме он выбрался из груды трупов и пополз к кустарнику, где дождался рассвета. Потом снял шинель с убитого солдата и пробрался в город. Нашел друзей однополчан. Стал добровольцем в белой армии.

...Они катились по стране, оставляя за собой разоренные города, опустошенные деревни, убитых, увечных.

Кто был более жесток, более страшен — белые, красные?

Разбираться в этом не было времени. Вначале было желание все вернуть «на круги своя» — прежнюю жизнь, покой, благоденствие. Чем дальше, тем невозможней казалась эта цель. И хотелось уже только мстить, убивать, платить ненавистью всем этим взбунтовавшимся хамам. Они захотели изменить Россию, а пока только погубили ее...

После боев в армии Слащева в роли его адъютанта Белопольский понял: обратно пути нет, он такой же вешатель и палач, как его шеф. И чем хуже, тем лучше: их выкинули из России, заставили вволю нахлебаться и горя, и позора. Сколько презрительной ненависти к себе пришлось им испытать — и от своих собственных солдат, и от турок, и от нищих славян-братушек, которые при первой же возможности выгнали врангелевцев из Болгарии. Такие, как он, ничего кроме жалости не вызывали. И миру не было до них никакого дела. Одно понял Андрей четко: в русских стрелять его больше никто не заставит. Никакой силой. Никакими деньгами и обещаниями будущей райской жизни...

Была возможность стать солдатом Иностранного легиона. С красочного плаката, призывающего записаться в самый прекрасный из всех полков мира, глядит солдат на фоне синего моря, яркого солнца над стройными пальмами песчаного пляжа... Но ведь и это уже было. Он подходил однажды к воротам и этого рая. Белопольский вспомнил вербовочный пункт в Константинополе. Устрашающего вида верзилу-сержанта с бульдожьей челюстью, ширококостной фигурой и головой с тупым затылком, без шеи. Сержант был издевательски груб и все время как бы между прочим демонстрировал свою бычью силу: легко сломал толстую сучковатую палку, перенес небольшой сейф из угла на подоконник, сказал «так» и криво усмехнулся, поинтересовавшись, хорошо ли подумал парень, прежде чем приложить руку к контракту. Белопольский ответил сержанту на французском, и это, несомненно, подняло акции будущего новобранца. Гордясь и не скрывая этого, сержант принялся рассказывать о своем непобедимом легионе, который украшает Францию, и столь необходимом, чтобы держать в узде всех этих дикарей в Африке и Индокитае. Как оказалось, в Иностранном легионе, кроме пехоты и кавалерии, имелись саперы, артиллерийские и бронетанковые части. Все солдаты и многие сержанты набираются исключительно из иностранцев. Командный состав — только французы. Верзила пристально, косым взглядом осмотрел Белопольского и, снова усмехнувшись, добавил, что случается, правда редко, что наиболее ловкие выбиваются и в офицеры. Но он такого не видел за десять лет бессрочной службы. «Договор подпишешь на пять лет, — сказал он голосом басовитым и глухим, точно из глубокого колодца. — И каждый день будет радость: станешь отмечать его, когда получишь свои сто монет и порадуешься, что еще сотня переводится на твой счет. Так что если останешься жив, считай себя богачем и ломай голову, какое дело открыть, чем заняться на старости, когда подойдет пора стричь купоны. Только не вбивай себе в голову, баран, что твой полк наподобие курорта. Забудь, выбрось из головы! Твоя фамилия останется тут, — кивнул он на сейф. — Ты получишь номер и, если подойдешь, поедешь к месту службы в тропические пояса среди таких же скотов, как сам. — «А что это — тропические пояса?» — не удержался от вопроса Белопольский. — «У нас не так спрашивают, — прорычал сержант. — Не знаешь, как это положено в армии, ублюдок?! Ты служил?». — «Я — капитан русской армии». — «Теперь это не имеет значения, заруби себе на носу, козел! Ты — солдат и служить тебе пять лет в Африке, Мадагаскаре, Марокко, Индокитае и других колониях. За нарушение дисциплины — карцер и плети. За невыполнение приказа — расстрел. Понял?» — «Так точно!» — «У нас отвечают: понял, господин сержант, — он ударил обломком палки о стол. — Повтори-ка». — «Понял, господин сержант». — «Ну то-то. Бери договор, подписывай: мы заболтались», — он сплюнул далеко в угол и кинул в лицо Андрею бумагу. Тот поднял договор, пробежал глазами и передал сержанту. — «Ну? — сказал тот с угрозой, приближаясь. — Чего копаешься, ублюдок?» — «Я должен подумать, господин сержант. — Андрей сделал шаг назад, к двери. — И мне не нравится, как вы меня называете — я не ублюдок, не подонок, не бастард». — «Какие нежности, — криво усмехнулся легионер. — Придется тебе помочь, русская сволочь!» — резким коротким движением он нанес удар в челюсть, и Белопольский, не успев сообразить, что происходит, отлетел к двери, ударился о косяк и осел на пол, мотая головой. — Хочешь подумать? Это тебе, надеюсь, поможет. Сегодня дядюшка Шарль добрый. Я ничего тебе не сломал?» — «Все в порядке, господин сержант. — Андрей поднялся, ощущая свое полное бессилие. — Желаю вам получить чин генерала. Служить под вашим руководством — одно удовольствие. Мы намного увеличим колонии французской республики». — «Вон! Вон отсюда, собака, пока я не сделал из тебя бифштекс с кровью... Старайся больше не попадаться мне на глаза — вот тебе последний совет. Подыхай с голоду под забором, трус проклятый!..»