Пауль Куусберг - Происшествие с Андресом Лапетеусом

Когда открывались съезды, конференции, активы, Андрес Лапетеус всегда немного волновался: выберут или нет? На районных конференциях он сидел в президиуме постоянно. На городских собраниях свою фамилию среди выдвигаемых в президиум он слышал реже, но все же достаточно часто. Случалось это и на мероприятиях республиканского масштаба. На двух последних даже подряд. Что было сегодня, этого Лапетеус не знал. И беспокоился. Ведь не годилось спрашивать у соседа: будь добр, скажи, выбрали меня в президиум или нет. Такое нельзя спросить даже у самого хорошего знакомого или друга, вроде Виктора, который сейчас поднялся и поспешил куда-то с блокнотом в руке. Хаавик всегда суетился: то и дело мелькает перед сценой, в перерывах снует по коридорам, хлопочет в комнатах отдыха президиума, толчется в буфете.

Хорошо бы, конечно, если какой-нибудь толковый человек подошел и сказал: что за демонстрацию ты здесь устраиваешь, почему не идешь в президиум? Тогда все сразу же стало бы ясно. А теперь… Дурацкое положение.

Что делать?

Лапетеус огляделся и обнаружил, что сидит бок о бок с Пыдрусом, который с сосредоточенным видом слушал выступавшего. Он сильно постарел. В уголках рта появились резкие морщины. Все это Лапетеус приметил с одного взгляда.

Лапетеусу было немного неловко, что он сразу не узнал Пыдруса. Но ведь он не успел и оглядеться-то. А Пыдрус заметил его? Несомненно. Мелькнула мысль, что Пыдрус восстановлен в партии. Где он теперь работает? Видимо, на очень-то высокое место его не назначили, не то было бы известно.

Некоторое время Лапетеус слушал докладчика, потом, словно придя к какому-то решению, шепнул, протягивая руку Пыдрусу:

— Здравствуй.

— Добрый день.

Он крепко пожал руку соседа. Энергичным пожатием ответил и Пыдрус. Они посмотрели друг на друга, улыбнулись и одновременно снова перевели взгляд на выступавшего.

Лапетеус удовлетворенно подумал, что все получилось естественно. Ощущение неловкости прошло. Но по-прежнему тревожила неизвестность — выбрали его в президиум или нет? Он, правда, слушал докладчика, и весьма внимательно, но в то же время старался угадать: обошли его на этот раз или нет?

В перерыве Лапетеус разговаривал с людьми, у которых надеялся выяснить тревоживший душу вопрос. Началось собрание, и он вернулся в зал, так ничего и не узнав. Теперь он мог бы пересесть на другое место, впереди, потому что, как всегда, некоторые после доклада ушли (обычно Лапетеус, если не был в президиуме, сидел именно в первых рядах), но как-то некрасиво было уйти от Пыдруса.

Усевшись снова рядом с ним, Лапетеус сказал:

— Опоздал я. На комбинате проверочная бригада, столько возни.

Он подождал, что на это скажет Пыдрус. Для него, впервые после долгого перерыва принимавшего участие в республиканском активе, это дело еще новое, уж наверняка он выслушал внимательно и фамилии людей, выдвинутых в президиум. Если в их числе было и его, Лапетеуса, имя, то и оно не проскользнуло мимо ушей Пыдруса.

— И я едва не опоздал, — произнес Пыдрус, — затянулся педсовет.

Тогда Лапетеус сделал еще одну попытку:

— В президиуме все знакомые лица.

— Партийный актив сильно изменился, — ответил Пыдрус. — И задние ряды президиума тоже.

Лапетеус понял, что на этот раз его не выбрали. Иначе Пыдрус сказал бы.

Начались выступления.

Лапетеус успокаивал себя: нельзя ведь каждый раз сажать в президиум одних и тех же людей. И работает он не на таком посту, который уже, так сказать, номенклатурно входит в состав президиума. Его и то выдвигают чаще, чем многих других директоров. В конце концов, это не имеет никакого значения. До сих пор он справлялся со своей работой, вот что самое существенное.

Пыдрус что-то сказал ему, и он кивнул головой, хотя и не расслышал слов соседа. Видимо, Пыдрус работает где-нибудь в школе, подумал Лапетеус. В институтах ученые советы, а педсоветы в школах. Наверно, назначен директором какой-нибудь средней школы. Скорее всего, так, обычно рядовых учителей на республиканские активы не приглашают. Из директоров учебных заведений — тоже только наиболее выдающихся.

Что делает Хельви? Все еще парторг на текстильной фабрике?

Слово дали Юрвену.

Лапетеус с удивлением заметил, что Юрвен также не сидел в президиуме. Он поднялся из десятого или одиннадцатого ряда и торопливо прошел на сцену. Лапетеусу вспомнилось, что Юрвен особо яростно нападал на Пыдруса. Припомнил он и собрание актива, с которого выгнали Пыдруса.

Лапетеусу стало немного не по себе.

Юрвен говорил сперва о проявлениях в партийной пропаганде догматизма, идущего от культа личности, назвал решения Двадцатого съезда историческими и сверхважными и начал докладывать, что делает их партийная организация для выполнения решений съезда.

После речи Юрвена Лапетеус заметил Пыдрусу:

— Двадцатый съезд был действительно историческим.

Пыдрус сказал:

— Многие, кто это утверждают, в действительности очень мало понимают смысл и дух Двадцатого съезда.

Лапетеусу показалось, что Пыдрус намекнул не только на Юрвена, но и на него. Все же сказал:

— Что верно, то верно.

И подумал: Пыдрус не имеет ни малейшего права плохо думать о нем. Вдруг ему показалось крайне важным, чтобы Пыдрус полностью понял его.

После собрания он пригласил Пыдруса к себе домой.

— Между прочим, я хорошо помню, как Юрвен вызвал меня и хотел получить кое-какие сведения о тебе и Хельви.

Это он сказал уже дома. Реэт накрыла на стол и поднялась наверх. Ей нужно было позаботиться о подруге, которая пришла к ней. Гости бывали у Реэт непрерывно.

— Юрвен спросил, какие отношения у тебя с Хельви. Смешно, не правда ли? Объяснил ему, что о Хельви, с которой я был очень близок во время войны, не скажу ничего. Он должен был понять, но он ни шута не понял — твердолобый ортодокс, не видевший за догмами людей. В этом отношении ты прав. Кстати, теперь он изменился.

— Все мы изменились, — вставил Пыдрус.

Эти слова пришлись по душе Лапетеусу.

— Разреши, я расскажу до конца, что тогда произошло. Когда он спросил, какие отношения были у тебя с Хельви, я спокойно ответил, что вы знали друг друга.

— А что ты еще мог сказать?

— Ты прав. Но главное впереди. Выпьем-ка рюмочку, прежде чем я доскажу.

Лапетеус оживился, настроение улучшалось. Опасение, что Пыдрус замкнулся и ожесточился, оказалось необоснованным. Он держался, как всегда. Слегка резковат на словах, несколько ироничен, чуточку задирист. И водку пьет, не кривляется и не ломается.

— Советую попробовать угря, — Лапетеус пододвинул блюдо с рыбой к Пыдрусу. — Сам ловил и коптил. У меня перемет на двести крючков. Маловато, но поленился возиться. И так полдня насаживаешь наживку. Зато коптильня хорошая. Дрова ольховые, дают приятный цвет. Попробуй, нежно и сочно… На чем же я остановился? Ах, да. Юрвен посверлил меня взглядом — ты заметил несоответствие между колючим ястребиным взглядом Юрвена и его срезанным детским подбородком? — уставился на меня и многозначительно выпалил: знаю ли я, что ты — я говорю его словами — рекомендовал товарищ Каартна в партию.

Лапетеус увидел, что Пыдрус слушал с дружеским любопытством, и это подстегнуло его.

— Я ответил, что ты и меня рекомендовал в партию.

Лапетеус захохотал. Он ожидал, что и Пыдрус засмеется, но тот как будто стал еще серьезнее. И Лапетеус осекся. Он не знал, что говорить дальше.

— Для чего ты мне все это рассказываешь?

Вопрос Пыдруса охладил Лапетеуса. Он ткнул вилкой в мясо, отрезал кусок, сунул в рот.

— Просто так. К слову пришлось. Тогда много глупостей делали.

— Кто делал эти глупости? Мы сами. Если уж ты начал, то скажи, не поделился ли Юрвен с тобой своими подозрениями о том, почему не расстреляли моего отца?

— Поделился, — горячо заверил Лапетеус. — Но об этом он говорил не в пятидесятом году, а гораздо раньше. Нет, я путаю. Это, кажется, все же было или в начале пятидесятого года, или в конце сорок девятого. Да, примерно в то время. Он спросил. Я ответил ему коротко — сказал, что и моих родителей не убили.

На этот раз Пыдрус расхохотался.

— Нужно отдать тебе должное. Меня он сбил с толку, ничего умного мне в голову не пришло.

— Да, так я ответил. Иногда озаряет. Бери еще угря. Коптил дня три назад. Я на них везучий. В прошлом году Реэт замариновала шесть кило. Угорь и минога — лучшая закуска. И лосось, конечно. Лосося я сам не ловлю. Жена привозит с побережья. Особенно люблю лосося холодного копчения. Сочный, нежный, прямо тает во рту. Жаль, что не могу тебе предложить, нет сейчас. Есть только соленый. Как-нибудь в другой раз, когда зайдешь.

Пыдрус положил на тарелку еще кусок угря, и Лапетеус снова почувствовал себя свободно. Наполнил рюмки и потянулся за салатом.