Аркадий Крупняков - Москва-матушка

—       Кто беспокоит добрых людей?

—       Это я — Теодоро!

—       Ах, это вы, синьор,— скрипучим голосом сказал старый слуга. — Славу богу, что вернулись целым и невредимым.

—       Синьор Андреоло дома?

—       Да, дома.

—       Он ничего не говорил обо мне?

—       Молчит с тех пор, как приехал из Тасили.

«Значит, Андреоло знает все и нечего терять»,— подумал Тео- доро и шагнул к двери.

Андреоло сидел за столиком боком к вошедшему и глядел в окно. Его длинное с редкой бородкой лицо было непроницаемым. Он как будто и не заметил брата, не пошевелился и после того, как Теодоро бросил в угол саблю и повесил плащ.

Теодоро молча сел 'в кресло, стоящее против камина. Он решил не говорить первым ни слова. «Пусть начнет мой братец, а я по его вопросам узнаю, что ему известно».

Молчали долго. Наконец Андреоло, не меняя позы, спросил:

—      Где же товар, братец? Почему Теодоро ди Гуаско является домой так скромно и тихо — без слуг, без охраны? Отчего так мол­чалив наш славный негоциант?.. Где наши общие деньги? Что мол­чишь? Говори! Говори!

—      Так ли уж я виноват? На нас набросилась многочисленная орда разбойников, и почти все слуги погибли. Меня и двух человек взяли в плен, только сегодня днем нам удалось бежать.

—      Пять или шесть разбойников — это, по-твоему, многочислен­ная орда? Он врет о гибели слуг, тогда как они все, как бараны, толпятся сейчас в Тасили во дворе отца.

—      Так почему же они убежали от пяти разбойников? Ведь их было двадцать человек, да я, да Памфило.

—      Себя ты можешь не считать- Ты спал в шатре и видел ра­достные сны! Почему погиб монах?! Потому, что он отстаивал на­ше добро, а ты сидел под кустом...

—      Неправда! — крикнул Теодоро. — Я бился рядом с монахом и, если бы не пришла к татарам подмога, я прогнал бы их.

—      А какого черта ты разлегся на этой поляне? Ты что, не мог пробыть без сна одни сутки и выспаться дома, благо тебе все рав­но где бездельничать?

—      Я не бездельничаю! — гневно воскликнул Теодоро и вскочил на ноги. — Это ты высыпаешься в курии и хоронишься в замке нашего отца, тогда как я в самом татарском пекле добываю для себя богатство!

—      Что же, по-твоему, выходит — не ты, а я трус?

—- Да! Ты трус! Трус!

—      Вы посмотрите на этого сопливого мальчишку. Он с двад­цатью вооруженными стражниками убежал от горстки вонючих татар. В твоих жилах нет капли крови от смелого ди Гуаско. Ты, как и твоя мать, был и останешься все тем же чомпи1.

Этого Теодоро перенести не мог, и братья сцепившись, покати­лись по полу.

В это время широко распахнулась дверь, в комнату вошел ста-

рый ди Гуаско. Несколько мгновений он стоял на пороге, потом подбежал к братьям, хлестнул плеткой одного, другого.

—         Какие же вы, к дьяволу, братья после этого,— мрачно ска­зал отец. — Чувствовала моя душа, что сыны мои сцепятся, когда от слуг узнал, что вы оба тут.

Антонио долго глядел то на одного, то на другого сына и мол­чал. Затем неожиданно расхохотался.

—         Вот так распотешили меня мои сынки, сто чертей вам в печенку!—сквозь смех произнес отец. — Вы посмотрите-ка на себя! Дьяволы вы и дармоеды!

—         Это ты напрасно, отец,— угрюмо произнес Андреоло, выти­рая кровь с лица. — Об этом надо сказать братцу, а не мне. Это он проспал полторы тысячи сонмов.

—         И ты тоже хорош! Может, не по твоей милости я сегодня возместил убытки господам из Лусты за овчарню, которую ты спалил? Если так пойдет дело, мои сынки пустят меня по миру, не будь я Антонио ди Гуаско. Сегодня мне следовало бы с вас обоих спустить шкуры, я с тем желанием сюда и ехал, но вижу, вы и так наказали друг друга. Так и быть, признаюсь вам, олухи, я любовался на вашу драку в окошко. Что-что, а драться вы уме­ете, накажи меня бог! Клянусь петлей, на которой меня хотели повесить, я получил большое удовольствие от тумаков, которыми вы оделяли друг друга. И знаете — я вспомнил молодость, когда свободным и сильным гулял по морским просторам. Среди «хо­зяев моря» такие презабавные сценки не были редкостью.

Антонио, все более и более воодушевляясь, начал рассказывать о прошлом.

«Раз старик предался воспоминаниям, значит, он не сердит­ся»,— с облегчением подумал Теодоро.

Наговорившись, Антонио поднялся, приказал:

—         Ну, петухи, умывайте рожи и марш спать. Завтра в Скути

поедем.

ДИ ГУАСКО ЕДУТ В СКУТИ

Еще едва светало, а старый ди Гуаско уже поднялся, оделся и разбудил своих сыновей.

—         Я забыл тебя спросить, Андреоло, где твоя жена? Я что-то не вижу ее в доме,— сказал Антонио, натягивая куртку.

—         Фракиту я отослал в Тасили. В моем погребе не осталось ни капли вина. Пусть она привезет.

—         Так-таки уж и ни капли? — недоверчиво спросил отец.

—         Ну, для завтрака, я думаю, нацежу кое-что.

—         Так какого дьявола ты торчишь на моих глазах! Марш в погреба!

Андреоло хлопнул в ладоши, вошел слуга.

—      Вина, и побольше! — последовал приказ.

Через несколько минут на столе появились большие куски ва­реной и жареной баранины, фаршированный перец, тыквенная ка­ша и мед. Посреди стола слуга поставил полуведерный кувшин с вином, принес серебряные бокалы. Посуда также вся была се­ребряная-

—      Видишь, мой мальчик,— обращаясь к Теодоро, сказал отец,— как роскошно и уютно живет твой братец. А почему? Да все потому, что он женат. Я сам женился трижды и, будь я прок­лят, если не надумаю осчастливить еще одну красотку. Наливай, Андреоло, выпьем за женатых!

Антонио поднял бокал, подмигнул сынам и опрокинул содер­жимое в свой широкий рот. Братья молча выпили тоже.

—      Это я к чему сказал? — разламывая баранью кость и от­правляя в рот большой кусок мяса, проговорил отец. — А к тому, что тебе, Тео, надо тоже жениться. Двадцать пять, а все еще один, как перст. Держу пари, что этот молокосос Деметрио тебя обска­чет в свои двадцать лет. Ты посмотри, он каждую неделю гоняет в Кафу и наверняка там подцепил достойную себя девочку.

—      Жениться просто,— ответил Теодоро. — Только вот куда я приведу жену? Уж не в замок ли Тасили?

—      А почему бы и нет? Правда, он угрюм и мрачен, но это удоб­ный для нашего тревожного времени дом. Хочешь, я отдам тебе Скути? Построй там для своей невесты дворец и женись. Если на­до, соорудим дом в Суроже. Мне ничего для вас не жалко! — ста­рый ди Гуаско начал пьянеть и потому был необычайно щедр.— Вот ты потерял гору денег, а я молчу, ибо знаю, что в торговле живым товаром риск всегда велик. Слава богу, что жив вернулся... А деньги — дело наживное. Мы их достанем еще. Расскажи, Ан­дреоло, нашему жениху, где мы достанем деньги.

Андреоло поглядел на отца, прищурил глаза и, словно излагая план, начал:

—      Я недавно узнал в курии, что на днях из нашей гавани от­ходит каторга[21] в 30 весел. На ней везут около ста невольников. Стало быть, живого товара 130 человек. Охрану кафинский консул выделил не от нас, а из Чембало[22], ибо здесь нападения не боятся. Стало быть, купец выедет из Сурожа без охраны. Отец предлагает утопить судно около Капсихоры, благо, что оно выйдет из Сурожа в сумерки, стремясь к утру достичь Чембало. Мы трое — отец, я и ты, когда судно пойдет мимо наших берегов, тихо заберемся на палубу и прикончим купца и его слуг, а невольников и гребцов раскуем, и пусть они прыгают в воду и плывут к берегу. Там их встретит Деметрио с вооруженными людьми, и все каторжники будут наши. Судно отведем в сторону Лусты и затопим в каме­нистом месте.

—      Я согласен,— сказал Теодоро.

—      Ну что ж, будем женить Теодоро,— усмехаясь, сказал стар­ший брат. — Невеста уже, по-моему, есть.

—      Кто она? Почему не знаю? — спросил отец, ставя бокал на стол.

—      Сурожского купца дочь. Русичка. Ольгой ее зовут — если не ошибаюсь...

Теодоро вздрогнул, но промолчал.

—      Правда, есть малая помеха,— не унимался Андреоло,— ее надо сначала обратить в нашу веру. Она православная. Ну, что же молчишь? Может, ты сам примешь православие?

—      Это смотря по тому, какая женщина,— неожиданно заявил де Гуаско—Надо посмотреть, стоит ли игра свеч. Ой, сынки, я-то уж наверняка знаю, что есть такие бабы, ради которых не только православную, но даже и магометову веру принять можно. И нет выше веры, чем вера в женскую красоту. Д-да, я это хорошо знаю.

В голове Теодоро слова пьяного отца взметнули целый вихрь мыслей. «Значит, отец не осуждает иноверие ради любви, а это — главное. Надо поговорить с Ольгой, а до этого ни слова никому. Если девушка и ее отец будут согласны, нужно показать ее отцу, и он поймет меня. Завтра праздник, и наверное Ольга будет на гулянии, я обязательно должен увидеть ее».