Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья

— Чрезвычайное известие, ваше императорское высочество.

— Говорите, поручик.

— Тридцать первого августа великим князем Кириллом в Кобурге, в замке Эдинбург опубликован Манифест, — он достал из голубой сафьяновой лапки листок, прочел: «Всем чинам армии и флота, всем верным подданным и всем объединениям, верным Долгу и Присяге, присоединиться к законопослушному движению, мною возглавляемому, и в дальнейшем следовать моим указаниям».

Обедающие застыли. В наступившей тишине нестерпимо громко звякнула вилка, выпавшая из руки Анастасии.

— Есть еще что? — погасшим голосом спросил Николай Николаевич.

— «Положение о корпусе офицеров императорских армий и флота». Газеты, указывающие на сообщение великого князя о получении им больших денежных сумм без указания источника.

— Да он — что?! Рехнулся? — подняла голос княгиня. — Я предупреждала: добром его происки не кончатся!

— Анастасия, прошу вас, — сказал хозяин Шуаньи, начиная подниматься. И, встав, постучал ладонью по столу: — Все ясно, господа! Прошу высказываться. Кратко — ввиду внезапности положения, могущего стать чрезвычайно серьезным. Слово вам, генерал.

— Благодарю за доверие, ваше высочество, — Лукомский встал. — Первостепенным делом считаю созыв Военного совета. Он определит реальные силы, активизирует их. Известно, наших неизмеримо больше, но необходим смотр, — Лукомский произнес все эти слова одним махом, задохнулся и заторопился еще больше:

— Совет потребует решительного отзыва сторонников князя Кирилла и окончательно определит позицию Врангеля в этом вопросе, — генерал щелкнул каблуками, кивнул и опустился на место.

Барон Вольф оказался еще более краток:

— У великого князя Кирилла, по моим данным, серьезных денег нет. И получить их неоткуда. Свой бюджет он тратит на себя и на двор. Его партии остаются крохи.

— Благодарю, — кивнул милостиво Николай Николаевич. — Вы, граф Шереметев.

— Считаю необходимым совместное выступление с вдовствующей императрицей, направленное против действий, не совместимых с вековыми устоями самодержавия. Пригвоздить к позорному столбу, опубликовать воззвание к русским людям.

— Хорошо бы одновременная публикация от имени Высшего монархического совета, — подсказал кто-то.

— Совершенно согласен, — продолжал Шереметев. — Позволю добавить: и заявление православной церкви. Это уничтожит узурпатора окончательно!

— Права на вашей стороне, ваше высочество. Настало время кричать, бить в колокола, звать народ на площадь, — надсаживаясь от показного восторженного подъема, сказал Трубецкой. — Стоит прозвучать вашему слову — и русские люди отдадут себя беззаветному служению вам! Скажи слово, вождь!..

Его нетерпеливо перебила великая княгиня:

— Вспомните тезоименитство великого князя! Были генералы, митрополит Евлогий, премьер Коковцев! Три великих князя, два посла!

— Помним, помним! — раздались голоса.

— И море телеграмм. От четырех королей, от Марии Федоровны, от Марии Павловны!..

— Герцога Орлеанского, — подсказал Лукомский.

— Кирилл прискакал, будто его звали! Какая бесцеремонность, какое нахальство! Разве не так, господа?

— У Кирилла была одна задача, — сказал Шереметев. — Если бы вы, ваше императорское высочество, согласились с его «местоблюстительством», он готов был отказаться от всякой военной и гражданской деятельности. Он говорил мне. — Почувствовав, что сболтнул лишнее, Шереметев поспешил пояснить: — Не понимаю, почему именно меня он избрал для своего посольства. Вероятно, встретился на пути первым.

— А подумай, — безжалостно сказал Николай Николаевич. Все это время он стоял, опершись кулаками о стол, а тут сел, закинув нога на ногу, барабаня пальцами. Не спуская тяжелого взора с графа, добавил, произнося слова медленно и с ударением: — Потому, граф Георгий, что почувствовал: тебе может довериться. А почему — не знаю. И удивляюсь более твоего (в минуты сдерживаемого гнева великий князь неизменно переходил на «ты», и этого обращения боялись все). Подумай, может, еще чего вспомнишь?

— Все сказал, ваше высочество! Как на исповеди — вот святой крест!

— Допустим, — многозначительно сказал Николай Николаевич. — Но впредь па-а-прашу! Докладывать обо всем вовремя! Тэк-с!.. А что мы знаем о его ближайших соратниках? Прошу высказываться. Поручик Оболенский, фамилии!

Все напряженно молчали.

— Главнейшим сторонником является граф Алексей Бобринский, бывший губернатор Галиции.

— Алешка шумен, но бездельник, за что и получил кличку «барабан», — сказал Николай Николаевич и недобро оглядел собравшихся. — Далее.

— Генерал Доливо-Долинский, — провозгласил поручик.

— Прозвище «барбос», — сказал Николай Николаевич. — Славен службой в контрразведке украинской, польской и других. Имеет опыт.

— Камергер Мятлев...

— Боже! — воскликнула княгиня. — Он же рамолик, у него разжижение мозга!

— Стана, — с упреком остановил жену Николай Николаевич, довольный тем, что именно она оказалась самой сообразительной и поняла, чего он хочет. — Зачем же так уничижительно?

— Да, да! — продолжала Анастасия, и темное лицо ее стало злым, ожесточенным. — Нам не пристало их уважать. Кто еще? Да! Этот чухонец, граф, сухопутный моряк!

— Он и русского языка не знает, — добавил Шереметев.

— Его на флот не пустили!

— Генерал Бискупский...

— Могу сказать, — вступил в разговор Лукомский. — Ему дела до России, как до Абиссинии.

— Красавчик!.. И мезальянс с этой певичкой Вяльцевой, вспомните! Он давно сам себя скомпрометировал! — послышались голоса.

— Между прочим, — закончил Лукомский, — весьма характерен и другой факт. Он, Врангель, Скоропадский — однополчане, все офицеры лейб-гвардейского конного полка.

— И все — немцы! — воскликнула Анастасия.

— Ну, почему же немцы? — удивился великий князь.

— Да по всему! — отрезала жена. Немцы и немцы!

Против такой убедительной логики возразить было трудно.

— Князь Ширинский-Шахматов, — читал список Оболенский, — сенатор Корейво, граф Остен-Сакен, газетчик Снесарев...

— Продажная душа! Такого и за две копейки любой купить сможет! — закричала потерявшая над собой контроль Анастасия и, не ожидая грубого окрика мужа, которого знала достаточно, быстро вышла из столовой.

— Господа! — великий князь снова встал, выпрямился, но сделал паузу, ожидая, пока за женой закроется дверь. — Сообщаю, что я намерен действовать. Наш адмирал совсем потерял голову. Ему, пьянице, на бочке только и плавать. Мы должны остановить его. И обдумать план немедля. Прошу проследовать в кабинет. Необходимо подвести итоги. Сделав шаг, Кирилл, несомненно, пойдет дальше.

— Позволю спросить, что имеет в виду ваше императорское высочество? — осторожно спросил Трубецкой.

И тут, нарушая этикет, за хозяина внезапно ответил барон Вольф — голосом спокойным и уверенным:

— Он объявит себя императором России. И доберется до денег, принадлежащих Романовым. Да-с, господа. У кого власть, у того и деньги. У кого деньги — у того и власть. Это мнение, не раз проверенное историей.

Гости перешли в кабинет — большую комнату с двумя окнами и застекленной дверью, выходящей на зеленую площадку, имевшую справа плавный пандусовый спуск. На площадке были высажены кусты и деревья, стояли несколько плетеных кресел и круглый столик со стульями под матерчатым грибком, где князья, если позволяла погода, пили по вечерам чай с вареньем.

Три стола находились в кабинете. Первый, рабочий, напоминал стол в Ставке верховного главнокомандующего в Барановичах. Второй, с лампой, блокнотами, карандашами, папиросницей и пепельницей. — посередине кабинета, на большом ковре, окруженный тремя глубокими кожаными креслами. В углу — двухтумбовый стол с документами и корреспонденцией. Рядом — книжный шкаф. На стенах — виды России в гравюрах и литографиях. К чему такое количество столов в одном помещении, — не знал никто. Все же он был чудной, «дядя Николаша»...

На совещании решили: великий князь выступает с протестом против узурпаторских действий Кирилла («Кирюха» есть повелитель банды пьяниц и дураков», — прозвище данное противнику, употреблялось все чаще и чаще), обращается с письмом о необходимости совместных действий к матушке-императрице. Верным соратникам Николая Николаевича поручается налаживание связей с монархическими кругами. Общие усилия «николаевцев» должны быть направлены на разоружение и перевербовку «кирилловцев».

Барон Вольф решительно напомнил о Врангеле и получении возможно большего количества денежных сумм — задаче наипервейшей. И заметил с усмешкой: «Филипп Македонский считал, что даже осел, нагруженный золотом, может перешагнуть стены любой неприступной крепости».

Высказывание знаменитого грека, прозвучавшее несколько двусмысленно (почему осел? Имел ли барон в виду нечто конкретное?), задело собравшихся. Но каждый успокоил себя: к нему это не относится, у Вольфа в голове на первом месте всегда деньги. Финансист! Они всегда себя умнее остальных считают...