Аркадий Крупняков - Москва-матушка

Ватага спала весь день непробудно. Люди отсыпались за дол­гие бессонные ночи страшного пути.

Наступил длинный южный вечер. Ночь входила в лес как бы нехотя, долго не исчезала за горами светлая полоска вечерней зари. Тихо и неторопливо меркла ясная синева небес.

Атаману так и не удалось поспать в этот день. Долго он сидел с Ольгой, вел с ней нескончаемые разговоры, радостные, светлые. Затем вспомнили, что людей надо кормить. Может, и не пришло бы это на ум, если бы сами не проголодались. В двух мешках, притороченных к седлам (в тех, что подняли на месте стычки), обнаружили крупу.

Сокол вбил две рогульки в землю, приладил перекладину и подвесил на нее котел. Пока Ольга ходила к ручью за водой, Ва­силько набрал сухих сучьев и развел под котлом огонь. Соли в сумах не нашли, посмеялись над тем и согласно решили, что голод не тетка, каша пойдет и несоленая.

Сокол смотрел на Ольгу, хлопотавшую у очага, и радостно улыбался. «Какая бы хорошая жена в доме была,— подумал он и сразу спохватился. — Где тот дом, где жизнь, где свобода!»

Разве отдаст сурожский купец свою единственную дочь за не­го? Да и за кого отдавать-то? Кто он? Ни воин, ни разбойник, ни раб, ни слуга. Даже звания у него теперь не стало.

Нет, хотя звание есть. Можно прийти и сказать сурожскому купцу: «Утеклец я, лесной бродяга, не отдашь ли за меня свою дочь?»...

А может, бросить ватагу и стать холопом сурожца? Нет, тоже негоже, никогда не слышал Василько, чтобы богатый человек от­давал свою дочь холопу. И не только в этом дело: ватагу остав­лять нельзя. Как покинуть друзей, которые так доверчиво вручили ему свои судьбы, свои жизни. Бог знает, как сложится их доля, если поведет ватагу Филька Черный, тот самый цыгановатый па­рень. Горячий и легкодумный человек погубит в разбое людей. Нет, ватагу Сокол не бросит!

И как знать, может, именно здесь найдет Сокол свое счастье! Если девушка любит по-настоящему, не оставит она любимого. Дорога в лес ей известна... А вдруг забудет? Сердце девичье пе­ременчиво.

—      О чем задумался, Вася? — спросила Ольга.

—      О словах твоих.

—      Много говорено — напомни.

—      Чтоб к отцу твоему идти.

—      Надумал?!

—      Нет, Ольга. Не могу я холопом, особливо, если ты будешь рядом. К горю и беде приведет это. Холопом не буду!

Гордый ты. Оставайся атаманом. Кем бы ты            ни           был — я

буду любить только тебя. Любить вечно, всегда. Буду ездить к тебе в лес.

—      А потом?

Бог даст — вместе будем. Обоим надо думать об               этом.

Если бы! — Василько привлек к себе Ольгу.

Ужинали недолго. Ватажники, сорвав каждый по лопуху, под­ходили к очагу, и Ольга накладывала им в листы по две большие ложки каши.

Скоро двинулись в путь. Впереди Козонок, за ним атаман. Третьим шел Ивашка, держась за стремя седла, в котором сидела Ольга. Ватажники шли следом.

Ночь, как и прошлая, была лунной, светлой. Атаман и Ивашка перед тем, как двинуться в путь, долго говорили с Козонком, ко­торый места окрест Сурожа знал хорошо. На куске полотна обуг­ленной головней Федька довольно верно изобразил берег моря, точками указал Кафу, Сурож и Солхат, извилистыми змейками нарисовал дороги и тропы, а затем предложил места, где можно разбить стан для ватаги.

Велики и суровы приморские горы, поросли они дремучим ле­сом на много верст вокруг — есть где укрыться.

Выбрали Черную скалу. К ней и идет сейчас ватага.

* * *

На живописных холмах, что раскинулись правее большой до­роги на Солхат, стоит татарский аул. Сакли неумело приткнуты на пригорках. Неуютны они, мало пригодны для жилья. Это и понятно — не умеют татары строить, совсем недавно их предки — кочевники — свободно и хорошо обходились шатром или юртой, а то и вовсе ночевали в степи под открытом небом.

Широко разбросанный аул издали походил на кочевье. Только в одном месте, где начиналась узкая горная дорожка на Сурож, сакли стояли теснее. Здесь находилась старая корчма, вокруг ко­торой и разрослось селение.

Низенький, сложенный из камня дом с двумя подвалами стоит на пригорке, над плоской крышей длинный шест. На шесте раз­вевается конский хвост, чуть ниже укреплена половина выдолб­ленной и засушенной тыквы. На безмолвном языке дорог это оз­начает: «Путник, стой! Здесь найдешь ты стойло для коня и смо­жешь утолить свою жажду соками земли». На Солхат ли, на Ка­фу или на Сурож едет путник — ему не миновать корчмы. Всем — пешим и конным—дают здесь приют. Хозяин корчмы, хитрый старый армянин Геворок, не то шутки ради, не то ради приманки каленым гвоздем выжег на двери пять слов: «Еда, вино во втор­ник даром». Эта шутка запросто разорила бы Геворока, если бы он во вторник каждой недели не уезжал в Сурож или Солхаг за товарами и провизией, запирая наглухо двери корчмы.

Многие путники знали это и по вторникам, минуя корчму, сме­ялись про себя. Татары прозвали корчму «салы», что значит —

вторник. И прилепилось это имя к заведению Геворока, а затем и к селению.

Если идти от аула Салы на юго-восток через лес, то, пройдя верст пятнадцать, а может, и немного более, выйдешь к невысокой горе. Стоит она в низине одна, как в гигантской чаше, а вокруг высокая гряда гор-утесов. За ними — море. У основания горы воз­вышается скала. Издалека она похожа на стену крепости, которая полукругом обнимает гору с запада. Вершина скалы ровная, словно руками человеческими обтесанная.

Камень в скале черный с красными прожилками, потому и назвали люди это место Черным камнем. В редких щелях растут цепкие сосенки, да кое-где пробивается зеленая трава. За скалой гора вся поросла густым могучим дубняком да орешником. Между скалой и склоном горы широкая поляна. На поляне всегда тихо: ветру не пробиться сюда — с запада поляна, как щитом, прикрыта скалой, с севера и с востока — горой. Только к югу открыта эта благословенная полоска земли.

Если сойти с поляны вниз, увидишь: в густом зеленом кустарни­ке журчит быстрый ручей.

Лучшего места для ватажников не найти.

Ватага шла неспешно, с предосторожностями. Через дороги перебегали скрыто, по одному. К Черному камню подошли после полудня. Сокол собрал людей и разослал их во все стороны.

—      Пусть каждый отойдет от поляны на две-три версты и ос­мотрит, что там есть. Вам здесь жить, вам и место облюбовывать. Потом решим — быть тут или иное искать.

—      Лучшего не найти,— сказал Козонок, когда люди разош­лись. — В скале пещера есть на случай непогоды. Обживай место, Василько, а нам пора и честь знать. Ольгу, поди, отец заждался, затревожился, да и меня хозяин за задержку не помилует.

—      Пойдем, Оленька, соберу тебя в дорогу,— сказал Василько, и они пошли к стоянке лошадей.

Козонок подошел к Ивашке. Тот снова лежал, прислонившись спиной к дереву, и о чем-то размышлял.

—      Тяжелую думу думаешь, Иване,— произнес Козонок. — И знаю какую. Я вот что тебе скажу: оставайся ты пока здесь. Я тоже у Негро недолгий жилец — при случае к вам в ватагу махну. Ты здесь нужен. Атаман молод, хотя и смел. Мудрость ему твоя будет полезна. О сем подумай.

—      Позови ко мне Ольгу,— попросил Ивашка.

Ольга и Сокол подошли к нему вместе.

129

—      Ты прости меня, Оленька, за то, что звал. Болен я и далее идти не могу. Я здесь покамест останусь, а поправлюсь ужо и у вас побываю. Спаси бог твоего отца, что не дал умереть в неволе. Особливо тебя благодарю. Если б не ты да не Козонок... Всю жизнь помнить буду вашу доброту. Кланяйся отцу, скажи, земной поклон, мол, шлет.

—      Спаси тебя бог, дядюшка Иван,— ласково проговорила Ольга. — Не тебе, а мне благодарить надо. Если бы не ты, не наш­ла бы я радость мою. — И она прижалась к руке Василька.— Выз­доравливай скорей, ты в нашем доме всегда будешь желанным. Приходи.

Сборы были недолги. Переседлав коней, слуги поехали вперед. За ними, распрощавшись с Ивашкой, двинулся Козонок. Ольга и Василько шли последними. Шли и молчали. Когда тропинка при­вела к ручью, Федька оглянулся, усмехнувшись в бороду, крикнул:

—      Я у дороги ждать буду! — и пустил коня рысью.

—      Уезжаешь?.. — тихо сказал Сокол. — Я всегда буду думать о тебе, каждый день к себе ждать.

—      Василек ты мой... Жди! — с грустью сказала Ольга. — Я тя­теньке все расскажу, он поймет меня.

—      Ты што! — встревожился Сокол. — Да разве можно тятень­ке! Подумай сама. Для твоего отца я разбойник, беглый. Он, поди, не такого в женихи тебе готовит. Он все сделает, чтобы помешать нашему счастью. Не говори, приезжай тайно.

—      До каких пор таиться будем?

—      Пока богатым не стану!

—      Грабить начнешь! — испугалась Ольга.