Пауль Куусберг - Происшествие с Андресом Лапетеусом

— Кое-что еще надо сделать, — сказал он, — Но в основном все готово. Жена у меня молодец — ее работа. Удержать трудно, ты ведь знаешь женщин. Для меня бы вполне подошла и более будничная обстановка. На не столь модном диване мягче лежать, но если уж все так, то к чему ссориться.

— И ты чувствуешь себя здесь хорошо?

«Наверно, Лапетеус не понял, к чему я гнул, — размышлял Паювийдик. — Иначе он не сказал бы, что начинает привыкать».

— А я чувствовал бы себя здесь чудно! — совершенно серьезно ответил Паювийдик на слова Лапетеуса. — Пригласил бы, подобно тебе, друзей в гости. Пусть посмотрят, как будет жить советский человек при коммунизме. Пусть учатся у маяков.

Вспоминая вчерашний вечер, Паювийдик упрекал себя — нужно ему было так поддразнивать. И затем выпалить Лапетеусу в глаза, что он позвал их не ради них, а ради самого себя.

Но Паювийдик и теперь не мог объяснить, почему это они понадобились Лапетеусу после десятилетнего перерыва. А вдруг у него было что-то на душе? Мало ли что могло его мучать. Жизнь — не свадебный пир даже для таких людей, как Хаавик.

В свое время они хорошо ладили с Лапетеусом. Конечно, тот был начальство — сперва командир взвода, потом роты; он — подчиненный, красноармеец, впоследствии — сержант и старшина взвода. Порой Лапетеус крыл его вовсю, но в целом относился к нему, как мужчина должен относиться к мужчине. Как будто бы даже немного берег его. Особенно после глупой атаки, когда остальные роты не выдержали и их взвод попал в окружение.

Позднее… да, позднее. В первые послевоенные годы, встречаясь случайно на улице, немного болтали. Разок даже посидели где-то, заказали кое-чего покрепче и вспоминали прошлое. В гости друг друга не приглашали, хотя Андрес каждый раз обещал это сделать. Лапетеус как-то держался в стороне от других. Да и держался ли? Просто жизнь тащила каждого в свою сторону; работа требовала своего, появились новые знакомые и друзья.

В конце пятьдесят второго или в начале пятьдесят третьего он как-то ходил поговорить с Лапетеусом, но это было, так сказать, официальное дело, и Лапетеус принял его в своем кабинете. И тогда они вспоминали войну и свою роту, но уже скорее только для того, чтобы наладить беседу. Больше Лапетеус о приглашении в гости не говорил, хотя жаловался, что ощущает, как ему не хватает прежних боевых друзей. «У тебя в руках сила и власть, разошли приказ, и те, кто настоящие гвардейцы, явятся в мгновение ока». Так он, Паювийдик, сказал, а Лапетеус в ответ скривил рот и вздохнул: мол, со стороны глядя, власти и силы кажется много больше, чем в действительности. Паювийдику еще показалось, что на недостаток власти и силы Лапетеус жалуется скорее для того, чтобы дать понять: от него в вопросе, приведшем Паювийдика в областной исполком, помощи ожидать не очень-то приходится.

Единственный из их роты, с кем Лапетеус сохранил связь, был Виктор Хаавик. Теперь он лежит в гробу, Лапетеус виновник его смерти. По мнению Паювийдика, Хаавик и жена Лапетеуса не случайно оказались в одном «Москвиче». Паювийдик считал очень важным то, что жена Андреса сидела в машине Хаавика.

Вчера вечером Лапетеус был не в себе, теперь Паювийдик все больше убеждался в этом. Андрес вообще очень изменился. Все время говорил, словно был недоволен чем-то, и тут же пытался понравиться им. Держался совсем иначе, чем в прежние времена.

Хоть бы он остался в живых, думал Паювийдик. Решил, что навестит Лапетеуса в больнице. Ведь Лапетеус, несмотря ни на что, фронтовой товарищ. И к тому же сейчас в еще более паршивом положении, чем много лет назад, когда они попали в окружение…

И Оскара Пыдруса майор Роогас застал дома.

— Разрешишь войти?

Строевая манера держаться вошла в Роогаса до мозга костей.

— Прошу, прошу.

Роогасу показалось, что Пыдрус, увидев его, несколько смутился.

— Проходи. У меня уже есть один гость, но хороших овец много вмещается в хлев.

— Прости, если я пришел в неподходящее время, — извинился Роогас. — Может быть, мы поговорим здесь? У меня несколько особый разговор.

— Ты знаешь ее. Мне не простят, если мы будем шептаться тут с глазу на глаз.

Майор Роогас, как человек деликатный, почувствовал себя неловко. Он понял, что Пыдрус смутился из-за своей гостьи.

В комнате сидела Хельви Каартна.

Роогас хорошо скрыл свое удивление и приветствовал Каартна, щелкнув каблуками.

Уютно устроившись на диване, она перелистывала какую-то толстую книгу. Хельви протянула ему руку.

— Я хотела сказать — носить мундир..

Посмеялись.

Хельви Каартна все еще выглядела очень молодой. С годами только возмужала. И осталась таким же простым товарищем, каким была раньше. Ее непринужденность, то, что ее абсолютно не потревожило его неожиданное появление, — все это хорошо подействовало на Роогаса. Тут же он вспомнил, ради чего пришел. И то, что когда-то Хельви Каартна любила Лапетеуса.

Пыдрус подмигнул Роогасу:

— Не пойти ли нам теперь снова в прихожую?

И весело захихикал, будто удачно напроказничал.

Роогас не знал, с чего начать. У Паювийдика было проще. Заметив на диванном столике стопку тетрадей, спросил:

— Ты не собираешься бросать преподавание?

— С какой стати?

— Ты говорил, что приступаешь к научной работе.

— Уже начал, — подтвердил Пыдрус. — Второй год тружусь. Но от преподавания не думаю отказываться.

— Извини, — сказал Роогас, — не пойми превратно.

Хельви Каартна с любопытством следила за ними. Так это казалось Роогасу.

Пыдрус усмехнулся.

— И ты не пойми неправильно. Почему бы мне не быть учителем? У нас появились какие-то глупые предрассудки. Один из них — снисходительный взгляд на людей, делающих конкретную работу. Понятие «конкретная работа» не очень точно, но я сейчас не нахожу более меткого. Ну ладно. Преуспевающим и влиятельным человеком считают того, кто крутится в министерстве, командует в комитете, хлопочет в аппарате или интригует в институте. А к учителю или к врачу в поликлинике относятся как к неудачнику.

Роогас ощутил неловкость.

— Я думал…

Пыдрус не дал ему возможности ответить.

— Все причитают: школа не делает того, школа не делает этого, — продолжал он. — Кто должен работать с молодежью? Теперь такая мода: кто считает себя хотя бы в какой-то степени филологом или литератором, тот старается попасть в институт, а по меньшей мере в издательство или в какую-нибудь редакцию. Для художника должность учителя рисования оскорбительна. Счастье еще, что руководители хоров не стремятся стать людьми свободных профессий и не лезут в профессиональные ансамбли. Математики думают только о кибернетике. В свое время никто не считал зазорной должность школьного учителя. А теперь хотят только обобщать, только давать директивы!

Хельви Каартна весело засмеялась.

— Сохраняйте спокойствие! Оскар атакует не вас, а меня. Мы спорили перед вашим приходом.

— Благодарю, — попытался ответить шуткой и майор Роогас. — А я уже чувствовал себя разгромленным.

Пыдрус успокоился.

После недолгого молчания Роогас произнес:

— Я принес вам печальное известие. Умер Виктор Хаавик.

Хельви Каартна содрогнулась.

— Как?!

— Он же вчера вечером звонил из Раквере!

Это сказал Пыдрус.

— Автомобильная катастрофа, — пояснил Роогас. — Лапетеуса в тяжелом состоянии отвезли в больницу. Он-то и налетел на машину Хаавика.

Хельви словно застыла. Она вопросительно смотрела своими большими серо-голубыми глазами на майора Роогаса.

Роогас рассказал о столкновении. Избежал неприятных подробностей, не сказал и о том, что врачи почти не дают надежды на выздоровление Лапетеуса.

— После моего ухода он остался дома, — подумал вслух Пыдрус. — И не выглядел очень уж пьяным. Я ушел около двух часов ночи.

— Авария произошла чуть-чуть после четырех.

— Вся эта история выглядит совершенно невероятно, — заключил Оскар Пыдрус.

Хельви молчала.

— Он восемь лет водил машину, — заметил Роогас. — Сперва они купили «Победу», потом приобрели «Волгу». До сих пор у него даже талон не меняли.

— Когда вы ушли, мы обсуждали разные вещи, — вставил Пыдрус. — Говорили о времени и о поведении людей. Мне показалось, что он подозревает, будто прежние товарищи держатся от него в стороне. Он так и выпалил: мол, старые дружки обвиняют его. Я еще успокаивал его, хотя и не совсем понял, что он хотел сказать.

Некоторое время они сидели молча.

Потом Хельви сказала:

— Андрес очень любит свою жену. Наверно, ему сейчас ужасно тяжело.

Роогас опять отметил, что никто не говорит о Хаавике. И он сам тоже.

— Лапетеус знает, с кем он столкнулся? — спросил Пыдрус.

— Вероятно, нет. Ему скажут это не раньше, чем разрешат врачи. Иначе это может стать роковым. Сам он не мог узнать людей, сидевших в «Москвиче». Все произошло в одно мгновение. Свет ослепил. Лапетеус сразу же потерял сознание.