Джон О'Хара - Время, чтобы вспомнить все

— Что было? Первоначально?

— Да, до того как ты заговорил об этих клубных делах, которые мне, скажу тебе, ничуть не по душе. Три сотни долларов. Давай составим список того, на что эти три сотни можно употребить, и посмотрим, на каком месте окажется этот клуб. Страховка, дантист, медицинские счета, одежда для подрастающих детей, деньги на отпуск, десять платьев для меня, четыре костюма для тебя, военные облигации, новая стиральная машина — после войны. Чем длиннее список, тем ниже в нем опускается клуб.

— Они хотят, чтобы мы вступили в частный клуб.

— После войны, если еще будем здесь, мы вернемся к вопросу о частном клубе. Членами клуба быть совсем не плохо. Дети могут плавать в бассейне, играть в теннис, но давай подождем и посмотрим, останемся ли мы в Гиббсвилле — в этом занятном городке.

— Именно об этом я и говорил.

— Знаю. И мы наконец к этой теме вернулись. Ты говорил о том, что это город профессионалов.

— Точно, — сказал Карл. — Так вот, например, Шенектади в штате Нью-Йорк — город профессионалов, там живут инженеры-электрики и разные другие подобного сорта люди. А Гиббсвилль интересен своим разнообразием, и мы с тобой этого не ожидали. Ты знаешь, сколько в этом городе пивоваренных заводов?

— Много.

— Пять.

— Это много, верно же?

— Конечно, много, — сказал Карл. — Я думаю, что после войны этот город расцветет. Сначала, конечно, дела пойдут на спад. После войны это обычная история. Но все будет не так уж плохо, как могло бы сложиться, если б город рассчитывал только на угольную промышленность. По всей стране пойдет большое строительство, и здесь тоже. А что это значит? Как это отразится на нас? Школы в стране станут больше и лучше, и работа заведующего школами будет считаться куда более значительной. А в наших краях и подавно, потому что с таким количеством специалистов и людей с высшим образованием школьное образование станет необычайно важным. Если бы мы жили в фабричном городке, где большинство людей заняты физическим трудом, то есть жил бы в основном рабочий класс, то, как ты сама понимаешь, все сложилось бы по-иному. Меньше интереса к образованию. А каждый человек с высшим образованием хочет, чтобы и у его детей было высшее образование, и на меньшее он не согласен. Так что люди начнут проявлять активный интерес к образованию.

— И думать, что разбираются в этом лучше тебя.

— Пусть они так думают; главное — чтобы дали мне возможность этим заниматься, — сказал Карл.

— Ты впервые с таким энтузиазмом живописуешь Гиббсвилль. С чего это вдруг? Ты давно вынашивал эти мысли или они вдруг ни с того ни с сего на тебя снизошли?

— И то и другое. Я ко всему присматривался, изучал, прогуливался по городу, разговаривал с людьми. Но наверное, вдохновил меня все-таки сегодняшний поход на похороны. Этот человек ничего особенного не сделал, ничего существенного не добился и, судя по тому, что я слышал, не был особенно популярен… и тем не менее ты видела эти похороны. Это было впечатляющее зрелище. Я спросил себя: «Что, если бы я умер? Сколько бы людей пришло ко мне на похороны?» Так вот, если отставить в сторону мрачность самого события, меня все это вдохновило. Это хороший город, Эми. И даже если нам придется здесь прожить до конца своих дней, это будет не так уж плохо.

— Возможно.

— Неужели ты не в силах проявить хоть немного энтузиазма? Я многого не прошу, но хотя бы немного.

— Я сохраню свой энтузиазм для тех времен, когда он тебе понадобится. А сейчас тебе его и так хватает.

— Да?

— Я сегодня тоже кое о чем размышляла — если, конечно, тебе интересно знать о чем.

— Конечно, интересно.

— Так вот: я поставила себя на ее место — на место миссис Чапин. Пришло множество людей, пришли влиятельные, уважаемые лица, собрались толпы на улицах, было все, кроме разве что духового оркестра. Но что у нее осталось? У нее нет теперь мужа, ее дочь, насколько я понимаю, нечто вроде нимфоманки, у нее сын, который ничего в жизни не добился и скорее всего не добьется. Тебя все это вдохновило, а на меня, если хочешь знать, все это произвело гнетущее впечатление.

— Ну да?

— И что самое худшее, я не испытываю к ней ни капли сочувствия.

— Почему же это?

— Я скажу тебе почему, — ответила Эми. — Я ее совершенно не знаю, но я почувствовала, что в этой семье она самый сильный человек и все, что в этой семье случилось, результат ее действий.

— Ее бездействия?

— Нет, это как раз ее действий. Это ее вина. Я бы не хотела иметь такого врага, но я бы не хотела иметь и такого друга.

— О, кажется, вернулись домой девочки, — сказал Карл.

И громко крикнул:

— Карли, Инг! Идите сюда, поцелуйте папу.

— Девочки, мы на кухне, — позвала дочерей Эми.

На кухне дома номер 10 по улице Северная Фредерик Мэри Лаулэн беседовала с поварихой Мариан Джексон и ее мужем Гарри Джексоном — дворецким и шофером в одном лице. Гарри сидел развалившись на стуле «Моррис» — самом комфортабельном стуле на кухне, — курил трубку и потягивал из чайной чашки водянистое виски. На нем были брюки от его шоферской ливреи, белая рубашка и черный галстук. На одном конце большого стола сидела, скрестив руки, его жена, на другом конце стола, вертя в руках пустую чашку, — Мэри Лаулэн.

— А расстройства в ней ни на каплю, что при таких обстоятельствах просто невероятно, — сказал Мэри Лаулэн. — И стоит ей коснуться головой подушки, она тут же крепко засыпает, но…

— Откуда ты знаешь?

— Откуда я знаю? Да я уже служу тут не один год. Стоит мне утром посмотреть на вмятины и контуры подушки, и я уже знаю, как человек на ней спал, знаю лучше того, кто спал в этой же комнате, и даже тех, кто спал в той же постели. Спроси у Мариан, так это или нет.

— Это правда, — сказала Мариан Джексон.

— Если кто использует свою необычайную наблюдательность, которой его одарил благословенный Господь, то чего только этот человек не заметит. Глянешь утром на постель, и все тайное становится явным, а так как я все это время была при ней и ее покойном благоверном, я много чего интересного узнала за эти годы.

— Тебе бы надо было идти в сыщики, — сказал Гарри Джексон.

— Именно этим я в каком-то роде и была, — сказала Мэри Лаулэн. — Спроси свою жену, так это или не так.

— Так, — подтвердила Мариан.

— Я могу почти точно назвать день, когда они прекратили свои отношения как муж и жена.

— Назови этот день, — сказал Гарри.

— Сейчас не могу, но тогда могла, — сказала Мэри. — И это было не тогда, когда они поставили односпальные кровати. Это случилось уже потом.

— А ты об этом знала? — спросил Гарри жену.

— Хм. В то время — да.

— Как часто Дж. Б. вставал ночью помочиться? — спросил Гарри.

— Нет никакой нужды в такой вульгарности, — сказала Мэри. — Совершенно никакой. Но я могла бы тебе сказать и это тоже.

— Да брось. Сколько раз он вставал за ночь?

— Я знала, что у него проблема с почками, правда же, Мариан?

Мариан хмыкнула.

— Об этом можно узнать по состоянию постели?

— Этого я не говорила, но мы с Мариан знали, правда, Мариан?

— Как же это вы знали?

— Пусть Мариан расскажет тебе, когда я уйду. Мне не хотелось бы продолжать эту беседу, — сказала Мэри. — Джоби нужен ранний завтрак. Он уезжает завтра утром семичасовым поездом. Еды, он, наверное, никакой не захочет, только крепкий кофе.

— Пьяный щенок.

— Я удивляюсь, что он не запил намного раньше, — сказала Мэри. — И лучше уж он там один наверху, в своей комнате, чем где-нибудь в клубе «Гиббсвилль», или в баре отеля, или где-нибудь еще, бог знает где. По крайней мере он уснул, а не отправился куда-нибудь шататься. Если б он в такой вечер отправился шататься по городу, это было бы уже последней каплей. Она бы уж ему дала прикурить. А так она делает вид, что понятия не имеет, в каком он состоянии. Она все знает, но виду не подает. Положиться-то ей в общем-то не на кого… тут ей, пожалуй, надо отдать должное. Но за последние четыре дня самый приятный сюрприз — Энн Чапин. Я бы ей за поведение поставила самую высшую оценку.

— А чего ты от нее ожидала?

— То, что я от нее ожидала, и то, что она делала, две совсем разные вещи, такие разные, что их нельзя и сравнить. Да, Энн Чапин Мазгроув, надобно тебе отдать должное. В тебе все же есть кое-что стоящее, пусть даже оно вышло наружу только после такой беды.

— Стоящее, стоящее. Да я знаю эту семью всю свою жизнь. Конечно, в каждом из них есть что-то хорошее, — сказал Гарри.

— А я что, сказала обратное? — спросила Мэри.

— Не нравится мне твоя критика.

— А кто только минуту назад назвал парня пьяным щенком?

— Я говорю про Энн. За все время, что тут работаешь, ты уж могла в ней разобраться, — заметил Гарри.

— У него к Энн слабость, — сказала Мариан. — При Гарри никогда не говори о ней ничего плохого.