Бесишь меня, Ройс Таслим - Лорен Хо

и меня тоже, хотя я никогда по-настоящему не беспокоился о результатах расследования, поскольку вообще никак финансово не связан с Frisson. И потом, у меня дружеские, – Питер бросает взгляд на меня, – но в высшей степени профессиональные отношения с генеральным директором и его командой. Кроме того, Ульрих, генеральный директор, сказал мне, что у его команды уже есть электронные письма, в которых они обсуждали увеличение спонсорской суммы, чтобы подтвердить независимость этого решения. Фактически вся дискуссия возникла из-за предложения их стажера по маркетингу, который с самого начала увидел потенциал увеличения числа конкурсантов в свете интереса со стороны соцсетей, так что это полезно. – Питер Таслим делает глоток воды и продолжает: – И буквально вчера Ульрих также упомянул, что им удалось найти другого спонсора, который заинтересован и готов принять на себя их обязательства, так что все выйдут из этой истории без особого ущерба для репутации. На самом деле Frisson, вероятно, даже сделает из нее хороший пиар, как только станет ясно, что они ни в чем не виноваты. – У него добрые глаза. – Послушайте, просто дайте нам еще один день, чтобы разобраться во всем, без необходимости делать какие-либо публичные заявления, хорошо? Через день-другой мы перегруппируемся.

Я сглатываю, и глаза у меня наполняются слезами.

– Спасибо.

– У вас есть какие-нибудь доказательства, что все подстроил этот парень, Верн? – резко спрашивает Минг.

Я открываю рот, затем закрываю его, прежде чем покачать головой.

– Ну, тогда можете быть свободны, – говорит Минг.

В этот момент ее телефон вибрирует, и она достает его, скорчив гримасу. Я вздрагиваю, когда узнаю чехол – гладкий корпус из матового металла с выгравированными внизу слева инициалами РТ и гербом нашей школы.

Это телефон Ройса.

Минг набирает пароль и быстро нажимает на экран. Гримаса отвращения искажает ее идеальные черты.

– Еще одно личное сообщение от какой-то девицы, предлагающей показать свои фото моему едва достигшему совершеннолетия сыну. Замечательно, просто чудесно. Слава богу, что Нина быстро сообразила и разумно предложила проверять все его сообщения и аккаунты в соцсетях! Кто знает, какие еще ошибки он мог совершить ради… – Она замолкает и с любопытством смотрит на меня: – А какой у тебя ник в соцсетях?

– Зачем вам? – спрашиваю я.

– Просто скажи мне, – на лице у Минг появляется приторно-сладкая улыбка, – пожалуйста.

– Я там… ReallyAgnes.

– А какие-нибудь еще ники у тебя есть, может, в других приложениях? – тихо спрашивает она.

– Э-э… н-нет.

Во всех приложениях у меня один и тот же ник.

– А в чем дело? – перебивает Стэнли, его терпение на исходе.

– Просто пытаюсь установить личность девушки, которая писала Ройсу сообщения в тот самый день, когда появились эти новости. Мне удалось увидеть лишь уведомления о них, потому что Ройс переписывался в защищенном чате. И я никак не могу заставить его показать мне всю историю. – Минг машет рукой, будто то, в чем она признается, совершенно нормально, а не полное нарушение доверия. – Но, думаю, у этой девушки и моего сына были какие-то отношения, не соответствующие возрасту, потому что она все время спрашивала, как у него дела, и умоляла позвонить ей. Только, конечно, Ройс сохранил ее под каким-то кодовым именем.

– Да? – небрежно спрашиваю я, и ладони у меня потеют.

Пока она говорит, я засовываю руку в сумку, чтобы выключить телефон, на случай если она решит позвонить.

– И что за ник?

– Вспышка-малышка.

Стэнли тихонько хмыкает рядом со мной, но берет себя в руки.

– А вы уверены, что знаете своего сына так хорошо, как можно предположить, судя по вашей слежке? – шутливо спрашивает он.

Взгляд у Минг превращается в резак для стали.

– Полагаю, что вы пошутили, мистер Мориссетт.

– Я бы не осмелился, – отвечает Стэнли с непроницаемым лицом. – В любом случае уже поздно и мы больше не хотим отнимать у вас время. Поэтому я предлагаю вам позволить мне связаться со школой, чтобы объяснить ситуацию.

После прощания с Таслимами Стэнли ждет, когда мы усядемся в машину, и затем поворачивается ко мне.

– Это вовсе не значит, что тебя сняли с крючка, Вспышка-малышка.

Затем он как будто слегка вздрагивает и его захлестывает волна заливистого смеха. Никогда не думала, что человек может так хохотать, но вот тебе, пожалуйста, – смотри-любуйся. Наверное, когда ты как родитель оказываешься так близок к катастрофе, тебе волей-неволей приходится обращать внимание на смешную сторону происходящего, иначе можно так обделаться – простите мне мой французский, – что с воплями уткнешься лицом в пресловутый тортик, чтобы больше никогда не глядеть на свет божий.

Глава 42

Когда мы возвращаемся домой, мама еще не спит, и мы вкратце рассказываем ей, как все прошло.

– Будем надеяться, что в ближайшие дни все благополучно разрешится.

У меня сжимается сердце от разочарования в ее голосе. Я опускаю взгляд.

– Может… может, мне стоит отказаться от участия в конкурсе…

– Глупости, – твердо говорит Стэнли. – Ты упорно трудилась, чтобы выйти в финал, и мы считаем, что лишить тебя этой возможности будет уж слишком жестоко.

Как бы мне хотелось, чтобы это сказала мама. Она кивает, но я не уверена, что мама на самом деле согласна со Стэнли.

– А еще родители, между прочим, отменили наш семейный отпуск на Лангкави в следующем месяце, чтобы у тебя были деньги на развлечения в Нью-Йорке, потому что там все дорого и они не хотят, чтобы ты просто валялась на диване, – добавила Рози.

Именно это я и планировала. Основные дорожные расходы оплачивали спонсоры. Но даже со всеми деньгами, которые я откладывала, четыре дня в Нью-Йорке обойдутся очень дорого, особенно при фиговом обменном курсе ринггита. А еще мне придется заплатить за проживание и купить все необходимые виды страховки.

– Мы переведем деньги на твой банковский счет в следующий понедельник, – произносит мама тихим голосом. – Сюрприз!

Я издаю тяжелый стон, чувствуя себя еще больше виноватой.

– Мам! Пап! Они же были отложены на бэбимун[55] для нашей малышки!

– Мы что-нибудь придумаем позже, – говорит Стэнли, целуя меня в макушку. – А теперь иди и отдыхай. Последняя неделя у тебя была очень напряженной.

Я поднимаюсь в свою комнату, забираюсь в постель и зарываюсь под одеяло, мысленно готовя себя к худшему.

Могут ли мне предъявить обвинение за то, что я сделала? В качестве соучастника, как говорят в юридических шоу. И в чем меня обвинят? В клевете? Ложных обвинениях? Во всем сразу?

Я представляю себя распростертой на полу одиночной тюремной камеры: вокруг моего гниющего тела кружат