Плюсы неразделенной любви - Бекки Алберталли

красивая.

У него такой мягкий голос… У меня перехватывает дыхание. Потому что за всю свою жизнь я посмотрела кучу романтических фильмов и тысячу раз видела похожее выражение на лицах у кинопарней. Но никогда еще никто не смотрел так на меня.

– Ты тоже, – говорю я быстро.

Он смеется.

– Ну спасибо.

Джулиан с Картером уже принесли всю еду на столик для пикника: тут и грудинка, и кукурузный хлеб, и роллы, и овощи, жаренные на гриле. Здесь и кошерная еда, и веганская, и без глютена. И все аккуратно подписано. А рядом стопка пластмассовых тарелок, сделанных под фарфор. Такая вот у нас свадьба с самообслуживанием.

Еще рано, но несколько гостей уже танцуют возле качелей Ксавье.

Играет медленная песня, не могу понять чья. Точно какой-то знаменитый британец. Может, Сэм Смит[60].

– Голодная? – Рид касается моей руки.

– Наверное?

– Или хочешь поболтать с Эбби?

– Можно.

– Тебе сегодня легко угодить. – Он широко улыбается.

– Не говори!

Просто я безумно счастлива, как будто счастье льется через край. Сейчас я могу делать что угодно, и все равно все будет так, как нужно. Неуязвимое счастье. Его не испортить, даже при всем желании.

Мы садимся на краю одного из столов, рядом с Эбби и Ником.

– Посмотри, какие они славные, – произносит Эбби.

Мамы сидят на заднем крыльце, держатся за руки и о чем-то разговаривают. И в эту секунду они не замечают никого. Я вижу, как к ним крадется Оливия с камерой. Они даже не видят, как она тычет в них камерой, настраивает объектив и щелкает затвором, словно какой-то папарацци.

Потом она идет к Кэсси и Мине, которые сидят на траве, и, улыбаясь, показывает им получившиеся кадры.

Кэсси сияет.

– А еще циником себя называет, – бормочу я.

– О да. Вообще-то из нас четверых Кэсси самая сентиментальная. Жутко мягкосердечная нюня. – Эбби хохочет. – Слушай, пока не забыла, посмотри, кто пришел.

Она приподнимает подбородок, указывая куда-то мне за спину.

Я оборачиваюсь, и от удивления у меня буквально отвисает челюсть.

– Боже мой.

Эбби улыбается.

– Ага!

– Ты знала, что она приедет?

Эбби качает головой.

– Пойдем поздороваемся? Чуваки, мы оставим вас на минутку, ладно?

Ник с Ридом переглядываются.

– Конечно.

Наши парни.

Я поднимаюсь и разглаживаю платье. Эбби берет меня за руку, и мы шагаем по лужайке.

Тетя Карен сидит за столом одна со скрещенными на груди руками. Ей как будто неуютно и неловко, и, сказать по правде, выглядит она почти недовольной.

И все-таки она здесь.

Черт возьми.

При виде нас она сияет:

– Привет, малышки! Боже мой. Вы только взгляните на них – какие красотки! И уже такие взрослые.

Она обнимает нас обеих, и мы садимся рядом.

– На заднем дворе теперь совсем по-другому. Вы его озеленили?

– Э-э, ну да. Года два назад, – отвечаю я.

Тетя Карен кивает.

– Так… Э-э… Как поживают собачки?

Она слегка оживляется.

– О, у них все хорошо. Очень хорошо. Сейчас они с моей подругой Мадж, и ее муж сегодня готовит стейки. Стриплойны[61].

– Э-э… Для собак? – уточняет Эбби.

– Угу. Они обожают стейки.

– Очень необычно, – говорит Эбби, скосив на меня взгляд.

Тетя Карен улыбается.

– Ну, это ведь особенные собачки. Эбби, я тут рассказывала твоей маме про нашу Дейзи, помесь овчарки, и она сказала…

– Тетя Карен, я думала, ты не придешь, – выпаливаю я.

Воцаряется тишина.

Наконец тетя Карен говорит:

– Знаешь, я просто не смогла это пропустить.

– А Надин знает, что ты здесь?

Тетя Карен поджимает губы.

– Полагаю, что да.

– А ты… Хочешь я ее приведу?

– Ой, нет, не надо, – быстро отвечает она. – Будет слишком… Ну, ты понимаешь. Это ее вечер. И Патти тоже, – неловко добавляет она.

И я вдруг понимаю, что она впервые назвала Патти по имени.

– А я не хочу ничего усложнять, – продолжает тетя Карен. – Разумеется, нам с Дини о многом нужно поговорить, и я должна… – Она умолкает на полуслове и качает головой. – Но не сегодня. Сегодня я просто хотела быть рядом.

– Ну, тогда спасибо, что пришла.

– Мейделе, это ты?

Я кручу головой в поиске бабушки Бетти. А вот и она. В руках у нее какая-то фотография в рамке, которую она вытащила из украшения на столе. Бабуля кладет ее на стол изображением вниз и садится рядом со мной.

Боже мой. У меня семейный передоз.

– Привет, бабушка.

Я ловлю себя на том, что втягиваю живот. Наверное, иногда рядом с ней мне стыдно. На долю секунды я жалею, что не надела утягивающее белье.

– Ты знакома с тетей Карен? – быстро спрашиваю я. – Эбби ты уже знаешь.

– Конечно. Рада видеть вас обеих.

Я стучу пальцем по рамке.

– Что там такое?

– Одна моя очень нелестная фотография. Хотела бы я знать, кто ее отобрал и поставил на стол. – Она качает головой и улыбается. – Требую жалобную книгу.

Вот так поворот. А я и не догадывалась, что пожилым людям тоже может быть неловко из-за подобного. Теперь, само собой, мне дико хочется посмотреть на фотку, и я уверена, что у Эбби на уме то же самое.

– Бетти, покажите нам, пожалуйста! Мы никому не скажем.

– Если покажешь, я ее спрячу, – добавляю я.

Бабуля изображает недовольство, но все-таки переворачивает фотографию.

Эбби охает.

– Боже мой! Какая отпадная фотка!

Так и есть. Бли-и-и-и-ин. Ну и снимок!.. Он черно-белый, и Патти здесь совсем еще ребенок, значит, это конец шестидесятых. Однако глаз я не могу отвести от бабули – ей здесь чуть за двадцать. Она нежно улыбается, держит Патти у себя на бедре и смотрит в объектив.

И выглядит она в точности как я – только старомодная и красивая.

А еще она толстая.

Я поднимаю на нее взгляд и вижу, что она смотрит на меня с каким-то странным выражением, которое я не могу расшифровать.

– Я слишком строга с тобой, правда?

Я краснею.

– Не знаю.

– Я ненавидела свой лишний вес. Набрала тридцать килограммов, пока носила твою мать. И чувствовала себя как в чужом теле.

Я молчу. Вдох.

– Понимаю. – Выдох. – Но я же себя так не чувствую.

– Знаю, и это хорошо. Прости меня, мейделе. Нельзя перекладывать свои проблемы на тебя. – Она берет меня за руку и сжимает ее. – Ты невероятно красивая.

У меня горят щеки. Тут вот какая штука: мне часто говорят, что у меня красивое лицо. Или волосы. Или глаза. Но когда меня называют красивой, все иначе. Просто красивой, без каких-либо уточнений. Почему-то слышать это от бабули еще более странно, чем от Рида.

У меня