Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ

на которых еще остались синяки. Мне было больно, но я промолчала. Боялась, что, если заговорю, он уйдет и я больше не почувствую тепло его объятий. Его подбородок коснулся моей щеки – щетина щекотала кожу. Но мне было хорошо и спокойно в его руках.

– Пусть все и осталось в прошлом, но рано или поздно тебе придется что-то сделать. Ты не сможешь прятаться под крыльями семьи до конца своей жизни. – Он посмотрел мне в глаза и строго сказал: – Отныне ты моя ванфэй, и я намерен провести эту жизнь с тобой. Я не позволю тебе сдаться!

Отчуждение

С самого моего рождения на всем пути взросления меня всегда поддерживали только родные – и больше никто. Когда я узнала правду, поддерживающая меня сила рухнула.

Некогда идеальный и хрупкий мир рассыпался на осколки в день церемонии бракосочетания, а сегодня окончательно обратился в пыль. Я до сих пор помнила дворцовые покои – их великолепие оставалось неизменно годами. Помнила разноцветные пиалы – пестрые, яркие, словно собравшие в себе все морские цвета, – как мы пили из них и болтали обо всем на свете… Все это никогда не станет прежним.

Все изменилось в один момент. За всю свою жизнь я не плакала так сильно, никогда не выглядела так жалко. Даже когда умерла бабушка, и мне, безусловно, было очень грустно и больно от этого, я уже понимала, что в мире существовала боль куда сильнее. Тогда у меня еще был Цзыдань, родные мои были рядом… но теперь у меня остались только объятия человека, которого я совершенно не знала.

Я не помню, что говорила в ту ночь. Не помню, что говорил мне Сяо Ци. Помню только, что он не отпускал меня, а я рыдала в голос, как маленькая. Свернувшись в его объятиях, я постепенно успокоилась, мне больше не хотелось шевелиться или открывать глаза…

Следующим утром я проснулась в своей постели, Сяо Ци уже тихо ушел – куда, я не знала. Я продолжала лежать, сжимая край его накидки. Неудивительно, что во сне я была уверена, что он рядом. Вдруг на сердце у меня стало пусто. Как будто чего-то не хватало.

Я позволила служанкам помочь мне встать, умыться, причесаться и поесть. Я растерянно смотрела на себя в отражении. Еще совсем юная служанка с круглым лицом и большими глазами опустилась перед кроватью на колени и двумя руками подала мне поднос, на котором стояла миска с лекарством.

Она была невысокой – примерно такого же роста я была до дня моей свадьбы. Некоторое время я смотрела на нее, затем не выдержала и попросила ее встать. Она еще ниже наклонила голову и начала осторожно подниматься, вдруг она выронила поднос – миска перевернулась, а лекарство немного пролилось на меня.

Остальные служанки перепугались и бросились наводить порядок. Каждая кричала: «Рабыня заслуживает смерти!» Маленькая служанка припала к земле – она была так напугана, что потеряла дар речи.

– Вставай, – вздохнула я, беспомощно оглядела мокрые пятна на одежде. Затем я посмотрела на перепуганных дрожащих служанок и задумалась о собственном положении. Я опустила голову и горько улыбнулась. Я тоже была молодая женщина, а старалась выжить, как мелкое насекомое. Кто сказал, что я должна отказаться от себя и своего будущего?

Я еще очень долго не вставала с постели. Ежедневно мне обтирали кожу распаренным полотенцем, но я так ни разу нормально и не помылась. К счастью, на северных землях был прохладный климат. Если бы стояла жаркая погода, было бы гораздо хуже. В эти дни я особо не разглядывала себя в зеркало и не знала, в кого превратилась. Даже если родные бросят меня, а остальные перестанут любить… я должна была беречь себя.

Никто не увидит моих слез – только улыбку и ямочки на щеках. Как в день свадьбы, я зашла в церемониальный купальный зал. В клубах водяного пара я запрокинула голову и улыбнулась, позволяя влаге скрыть мои слезы. Здесь не было горячего источника, не было и ароматов коричного дерева и агара – только простая бочка для купания, но она была чистой и почти новой. Когда я смыла с себя пыль и грязь, на душе стало легко, а в теле появились силы.

Служанка принесла чистый наряд – увидев его, я обомлела. Ткань была яркая, невероятной красоты, вот только… где такое носить?

– Кто приготовил это все?

Я небрежно приподняла золотое платье, расшитое ализариновыми пионами, и бросила взгляд на лежащий на подносе изумрудный браслет. Едва сдерживая смех, спросила:

– Я должна в этом играть на сцене?

Красивое лицо юной служанки раскраснелось, она склонилась в коленях и поспешно извинилась.

– Не нужно! – Я подняла руку, чтобы она прекратила церемониться. Смотреть на эту одежду я уже просто не могла. – Найдите что-нибудь попроще.

Я развернулась, распустила еще влажные волосы и медленно подошла к зеркалу. Женщина передо мной была одета в белоснежное шелковое платье, длинные волосы ниспадали с плеч, как черный атлас. Кожа была нежная и белая, локоны высоко взбиты на висках, брови тонкие… все было по-старому. Только лицо немного вытянулось и побледнело, к тому же я заметно похудела. Но эти глаза… Ресницы пушистые, взгляд глубокий, но не такой, как прежде. Что именно изменилось, я не могла сказать, но увидела в этих черных, как смоль, зрачках дымку. Глаза были уже не такие яркие и ясные. Я улыбнулась – женщина в зеркале улыбнулась в ответ. Но во взгляде ее не было и тени улыбки.

– Ванфэй, посмотрите, подойдет эта одежда?

Юная служанка вернулась с новым нарядом и робко склонила голову. Я оглянулась и невольно улыбнулась. Она принесла небесно-лиловое платье с широкими рукавами и белоснежной газовой накидкой. Выглядело очень утонченно и просто – мне понравилось.

– Как тебя зовут? – Переодеваясь, я бегло оглядела юную служанку. Она же всегда опускала глаза, не смея посмотреть на меня.

– Рабыню зовут Юйсю.

– Сколько тебе лет? – спокойно спросила я, завязав мокрые волосы и воткнув яшмовую заколку.

– Пятнадцать.

У нее был тонкий голосок, как писк комара.

Я все присматривалась к ней, сердце сжалось от досады… Когда я вышла замуж, мне тоже было пятнадцать лет… Эта девочка была, может, и не такая красивая, как Цзинь-эр, но очень милая, и было в ней что-то особенное.

Стоило подумать о Цзинь-эр, как печаль снова одолела меня, а я ведь с таким трудом только подавила ее… Несмотря на то что я была ее хозяйка, а она