Дневники Красной Шапочки, или Cказки на ночь для очень плохих девочек - Саша Шу

тестерах и призывает отбросить в сторону ханжество и лицемерие. Именно так и прописали наши копирайтеры. А слова «наслаждение» и «экстаз» встречаются в речи ведущей чаще, чем все остальные. Я попросила Старкова поставить Сержа Генсбура с Джейн Биркин, общий свет во всех залах приглушается, и я стою в своём уголке под пальмой, со стороны наблюдая, как начинают расслабляться пьяные гости. И если в самом начале это были высокомерные знающие себе цену селебрити, то сейчас – это многоликая и тысячерукая человеческая масса, двигающаяся и шепчущая в едином ритме. Мы не даём официантам и барменам и секунды передышки, и они продолжают разливать, подливать и обносить гостей алкогольными напитками непрекращающимся потоком, а скрытые под масками лица и желания развязывают руки. Сейчас десять вечера, мои ноги на каблуках гудят, а Оксана Лошак делает своё последнее за вечер объявление со сцены, что гости, которым требуется уединение, могут обратиться к нашим хостес за ключами от верхних комнат, которые я распорядилась оборудовать кроватями и личными замками. Но как я вижу, сейчас это многим уже не особо нужно. Во всём огромном особняке свет максимально приглушен, в саду сверкают гирлянды, и теперь лица, и без того скрытые масками, стираются окончательно.

Пока основная часть гостей танцует в главном зале и бродит по саду, я начинаю свой рабочий обход. Я незаметно захожу в самую дальнюю комнату нашей чилаут-зоны, где, скрытая колышущейся занавеской, наблюдаю, как на мягком пуфе лежит на спине, широко раскинув ноги, в задранном на живот кружевном платье, известная блогерка, продвигающая феминистские взгляды, а над её пушистым холмиком склонился один популярный в своё время писатель, немного потрепанный жизнью, но всё еще доедающий объедки своей былой славы. Стоя на полу на коленях, он двумя пальцами раскрыл её скрытую в чёрных зарослях киску, и лижет её торчащий маленький пестик, как какая-то гигантская пчела в сползшей на лоб маске Венома. Его длинный язык касается алой пуговки и вновь скрывается во рту, и со стороны это выглядит, как будто гигантский монстр пьёт сладкий нектар из экзотического живого цветка, который стонет и извивается под его острым хоботком. Похоже, что девушка получает настоящее удовольствие, потому что даже сквозь орущую изо всех динамиков громкую музыку я слышу её мяукающие стоны, которые она не в силах сдерживать: верхняя часть её лица скрыта кружевной маской бабочки, а во рту она обсасывает кончик пальца партнёра, который он до этого проталкивал в её дырочку, а потом дал ей его облизать. Движения её бедер вверх-вниз навстречу быстро мелькающему язычку ускоряются, она уже не просто стонет, а плачет, и, зависнув на пару секунд в воздухе, начинает извиваться, скребя по полу длинными ногтями на руках. Писатель сначала зачарованно смотрит на её судороги, а потом быстро расчехляет свои штаны, достаёт готовый лопнуть от напряжения фиолетовый член, натягивает на него гондон, которые мы щедро предлагаем всем гостям вместе с нашими чудо-таблетками, и всаживает его, как обнажённую саблю, по самую рукоятку в истекающую мёдом стонущую бабочку. В ритме пульсирующей и чавкающей плоти он совершает свои жёсткие толчки завоевателя, а блогерка всё плачет и плачет от наслаждения, и даже после того, как её партнёр, наполнив резиновый мешочек своей белёсой спермой, выходит из неё, всё еще извергает липкие ручейки экстаза. «Ещё, ещё, ещё…», – шепчут её пересохшие губы, и я вижу, как из-за драпировки выходит высокий мужчина в маске Микки Мауса в расстёгнутых штанах и с эрегированной толстенькой дубинкой в руке: по всей видимости, он, как и я, наблюдал эту сцену из укрытия, и теперь, не в силах себя сдерживать, наваливается всем своим большим телом на девушку, размазывая её по плюшевому пуфику, пока она стонет и кричит под ним: «Да, да, да! Сильнее!», а он заталкивает ей в рот почти все пальцы руки, которые она кусает в приступе бесконечного наслаждения. Писатель, только что снимавший гондон, уже снова налился желанием, и сидит тут же рядом, поглаживая свой глянцевый торчащий стебель, а потом просто придвигается ближе к кричащему рту бабочки и проталкивает свою пунцовую головку в её раскрасневшиеся губы. Я покидаю это причудливое трио, где почти известный актёр (а в моей памяти художника хранятся все лица и маски) трахает кружевную бабочку в её непрекращающемся оргазме, а Веном заталкивает ей в глотку свой космический член.

В тягучем и плотном полумраке я чувствую, как стонут и дышат стены коридоров и комнат. Заглянув за другую занавеску, я наблюдаю, как на низком маленьком журнальном столике лежит жена Петухова в одном бюстгальтере, а её обрабатывает ведущий одного из телеканалов Иван Бернтштейн, одетый в шотландский килт. Ему даже не пришлось снимать свою юбку: и пока девушка растекается влажной лужицей по гладкой столешнице, пьяного Ивана сзади имеет уже сам месье Петухов в царственной львиной маске и с раскачивающимися, как огромный дряблый маятник, седыми яйцами. Я смотрю с ужасом на этот ящик Пандоры, который мы невольно открыли с Фёдором. Стоны, всхлипы и рычание продираются через непрекращающуюся музыку, и теперь я уже стараюсь осторожнее выстраивать свой маршрут, чтобы не упасть на распластавшиеся здесь и там парочки, трио и группы целующихся, лижущих, сосущих и трахающихся людей.

Я на ощупь прохожу по коридору, и десятки липких и потных рук тянутся ко мне, залезают под юбку, пытаются ухватить за грудь и провести ладонями между ног. Я ловко уворачиваюсь от назойливых щупалец невидимого похотливого осьминога, и аккуратно обхожу статую Венеры на одном их глухих проходов, облокотившись руками на которую стоит начинающая модель Саша Романова в белом коротком облегающем платье, с белоснежными крыльями ангела, торчащими из острых лопаток и в кукольной маске на кукольном же фарфором личике, из под которой уже текут черные ручейки потёкшей туши. Её крошечное платьице задрано до поясницы, и огромный Роман Верейко – известный режиссёр в японской маске кабуки, загоняет свой поршень в розовую, как сахарный леденец, попку девушки, вцепившись большущими волосатыми ручищами в её аппетитные, как французские бриоши, ягодицы. Саша, по всей видимости, уже успевшая принять наши Cinq Minutes, тихо стонет пьяными слезами, пока её престарелый бойфренд, почувствовавший былую молодость и мощь, раздирает её шёлковое лоно своим тёмным, как коряга, членом. «О, дорогой!» – шепчет пьяная девочка, трепеща своими ангельскими крылышками, пока лауреат государственных премий насаживает её на свой кряжистый сук, словно пытаясь разорвать её нежное тонкое тельце пополам. Я даже не сомневаюсь, что очень скоро отечественный кинематограф ждёт восхождение ослепительной