Шах и мат - Эли Хейзелвуд

Спустя несколько недель я все еще не уверена в ответе. Я сижу на кухонном столе и наблюдаю, как Нолан стоя поглощает еду – быстро, по-деловому, будто забрасывает уголь в топку. Очевидно, мыслями он все еще в партии, которую мы анализировали.

Его дисциплина, конечно, впечатляет.

Он просыпается раньше, ложится позже и работает усерднее, чем все, кого я знаю. Он относится к себе со всей строгостью. Целеустремленный, исключительно упорный в разборе чужих партий: препарирует каждый ход, постоянно возвращается к тому, что уже пройдено, смотрит несколько партий сразу и продумывает ходы наперед. Нолан никогда не устает и ни в чем не сомневается. Он упорный, даже одержимый. Его воля тверда как сталь, и, как бы странно это ни звучало, этим он привлекает.

Вряд ли ему недостает чего-то еще.

У него есть пять секундантов: Тану и Эмиль, которые тоже сейчас живут с нами, и трое гроссмейстеров, каждому из них за тридцать. Они специализируются на дебютах и пешечной структуре и приезжают несколько раз в неделю. Нолан тренируется с каждым из нас: придумывает выходы из сложных ситуаций, анализирует партии Коха, пересматривает свои старые партии в программе и изучает мои на предмет слабостей. Но сейчас остальные люди кажутся ему неважными. Они лишь капли в бездонном океане дней, которые он проводит со мной.

Остальные многого не видят. Комбинации и идеи, которые ускользают от других, имеют смысл в наших с Ноланом головах.

– Пойдем посмотрим «Роковой патруль», пока мама с папой работают, – предлагает Эмиль в один из вечеров, когда становится ясно, что никто не может за нами угнаться.

В наших отношениях есть что-то еще, кроме шахмат. После пробуждения я босиком иду по деревянному полу, зная, что найду его там, где он обычно завтракает. Я готова рассказать ему о мыслях и идеях, которые пришли мне во время сна. Его глаза сканируют каждую комнату, в которую он входит, и он успокаивается только тогда, когда замечает в ней меня. Иногда мне хочется подойти к нему вплотную, чтобы выпрямить кудряшки, растущие у него на затылке.

Мы все еще не сыграли друг против друга. Мы вместе изучаем информацию, анализируем, разбираем и воспроизводим чужие партии, но ничего больше. И все же… Что-то происходит, я не могу точно сказать, что именно. Наши взаимоотношения состоят из множества слоев, они многогранны, разбиты на мелкие фрагменты – в моей прежней жизни не было ничего подобного. Для дружбы в них недостаточно уюта, для интрижки – легкости, для всего остального – дистанции.

Может, мне стоит воспринимать Нолана просто как парня – не врага, не друга. Не больше чем друга. Он просто парень, который круто играет в шахматы. Парень, который застрял у меня в голове и ведет себя так, будто я застряла у него в мыслях.

– Можно взять твою машину на завтра? – спрашиваю я.

Мы находимся в часе езды от Патерсона. Я езжу домой где-то раз в неделю. Рождество, Новый год. Когда нужна маме – что теперь случается не очень часто, потому что мы можем позволить себе новые лекарства. Она думает, что я хорошо зарабатываю и не возвращаюсь домой, потому что беру дополнительные ночные смены в центре для пенсионеров. По крайней мере, история про деньги – это правда. Нолан платит своим секундантам очень даже щедро.

– Конечно. Куда поедешь?

– Домой. Вернусь вечером. У Дарси день рождения.

Нолан тянется за булочкой:

– Можно мне с тобой?

– Разве тебе не нужно анализировать картинку из макарон, которую Капабланка сделал в первом классе?

Он пожимает плечами:

– Устрою себе выходной.

– И хочешь провести его на дне рождении тринадцатилетки?

– А там будет мясной рулет?

– Уверена, мама сделает его для тебя, если попросишь, – я изучаю лицо Нолана. Красивое, уже такое знакомое лицо. – Провел бы этот день с Тамилем, например.

Нолан выглядит разочарованным:

– Давай хотя бы ты не будешь их так называть. И вообще, наши комнаты рядом. Сомневаюсь, что они успеют соскучиться.

Эмиль и Тану снова встречаются – об этом знают все, у кого нет проблем со слухом.

– Да уж, они громкие.

– Или, как вариант, они занимаются сексом под звуки орущих китов.

Я смеюсь:

– Но все же. Ты мог бы… покататься на лыжах. Устроить вечеринку в смокингах. Обсудить с кем-нибудь фондовый рынок. Или чем там еще занимаются богачи с домиками для отдыха.

Нолан бросает на меня неодобрительный взгляд, но едет со мной, и сестры радуются его появлению, словно он Чонгук. Я вспоминаю интервью, когда увидела его впервые несколько лет назад – каким он был напряженным и замкнутым, – и едва узнаю его в этом мальчике с широкой улыбкой. Он дарит Дарси подарочную карту «Петсмарта», два часа смотрит с Сабриной видео с роллер-дерби и выгибает бровь, когда видит у нас на столе бутылку с кетчунезом.

– Как Истон? – спрашивает мама, когда я убираю на кухне.

– Прекрасно, – лгу я.

От одной мысли о подруге у меня сжимается сердце. Правда в том, что я без понятия, как она там. Каникулы Истон провела в Делавэре с бабушкой и дедушкой, и я не видела и не слышала ее уже больше четырех месяцев. Судя по соцсетям, она встречается с кем-то по имени Ким-ли. Я могла бы спросить напрямую, но тогда это будет равносильно признанию, что мы отдалились. А ведь было время, когда она присылала мне фотографии всего, что собиралась съесть.

– Он отлично с ними ладит, – говорит мама, наблюдая, как Нолан чинит сломанный «Поляроид» Сабрины в гостиной. – Должно быть, в центре пенсионеров его любят. Готова поспорить, его там заставляют читать вслух любовные романы. С таким-то голосом.

Конечно, я струсила и не сказала ей правду. Я ведь не еду на чемпионат мира, так что интерес журналистов ко мне растворился, как сахар в воде. Я никто, поэтому нет нужды причинять близким боль неудобной правдой.

– Ага. То, как он озвучивает высокопарные признания в любви, сражает всех наповал.

Мама мягко смеется:

– Вы все еще не встречаетесь?

– Не-а.

– Ты уверена?

Я поворачиваюсь к ней лицом:

– Конечно.

У меня нет опыта серьезных отношений, но я знаю, что тут не может быть вариантов: либо встречаемся, либо нет. И если это серьезные отношения, то о них обязательно говорят вслух. Нельзя же…

– Прошу прощения, – моей талии касаются теплые руки и отодвигают меня в сторону, чтобы освободить проход. – Дарси собирается научить меня готовить торт в стакане.

– Торт в кружке, – поправляет его Дарси, терпеливо вздохнув. – Мам, у нас есть сахар?

Мама замечает, что рука Нолана все еще касается моей спины. Потом она смотрит на меня и говорит Дарси:

– В шкафу рядом с холодильником, – на губах понимающая улыбка, которая безумно раздражает.

Сабрина за весь день не сказала мне ни слова, но перед отъездом я успеваю поговорить с ней один на один в ее комнате.

– Все в порядке? – спрашиваю я.

Еще несколько недель назад над тумбочкой висела фотография, где я катаю ее на спине на тыквенной ярмарке. Теперь на этом месте коллаж: ее команда по дерби, школьные друзья и поляроидный снимок, на котором мама и Дарси корчат рожи.

Она вычеркнула меня из своей жизни.

– Прости, что редко приезжаю. Но мне хорошо платят за ночные смены.

– Рада за тебя, – равнодушно отвечает Сабрина, копаясь в ящике в поисках футболки для дерби, которую пообещала Нолану. Она ей слишком велика.

– Как мама?

– Нормально.

– Ясно. А Дарси?

– Хорошо. Ее не так сложно терпеть, когда тебя нет рядом. Думаю, ты плохо на нее влияешь.

Я удерживаюсь от того, чтобы закатить глаза.

– А ты как?

– Нормально.

Я вздыхаю:

– Сабрина, можешь, пожалуйста, посвятить мне хотя бы шестьдесят секунд?

Она смотрит на меня с нескрываемым раздражением:

– Мама в порядке. Дарси в порядке. Я в порядке. Весь чертов мир в порядке.

– Я серьезно. Ты осталась за старшую, но если тебе нужна любая помощь…

– О, теперь ты о нас вспомнила?

Ее голубые глаза блестят от подступающих слез. На секунду я вижу в них искреннюю боль и чувствую, как колет сердце. Но уже в следующее