Шах и мат - Эли Хейзелвуд

Это и правда бомба. Три часа спустя, когда он выделывает странные штуки с королевой в реальной жизни, я знаю, что именно нужно предпринять: кинуть бомбу еще сильнее.

Мое имя вместе с американским флагом не только рядом с шахматной доской, но и вообще повсюду. Это не просто распечатки на скотче – надпись выгравирована на самом столе, на специальных панелях, на стуле, будто у кого-то из организаторов скидочная карта в «Кинко»[45]. На панели пять столов, а в аудитории сидит пять сотен безмолвных зрителей. Кругом развешаны экраны с прямой трансляцией, и в моменты бездействия игроков по ним пробегает зловещего вида текст:

Десять игроков

Девять дней

Сорок пять партий

Один победитель

Зум зум зу-у-ум

Повсюду журналисты, но каждый держит уважительную дистанцию, ведь шахматистов нельзя отвлекать от игры. Я бросаю взгляд на монитор как раз в тот момент, когда Фэгард-Ворк изучает моего коня. Все игроки выглядят одинаково: маленькие солдатики в одежде нейтральных цветов сверлят взглядом не менее нейтрального цвета шахматные доски. Кроме игрока за четвертым столом: я как будто больной палец на здоровой руке со своими пепельно-белыми волосами и бирюзовым свитером.

Улыбаюсь, закрываю глаза и побеждаю, даже ни разу не подвергнувшись серьезной опасности. Потребовалось всего восемнадцать ходов.

– Она была на тысячу миль впереди меня, – комментирует Фэгард-Ворк на пресс-конференции после игры.

Мое первое интервью. Я пыталась смыться, но один из организаторов показал свой шикарный бейдж и сказал: «Это обязательно».

– Когда она пожертвовала конем… – Фэгард-Ворк трясет головой, глядя на экран, где заново крутят партию. Я замечаю, что у меня странно торчит прядь. – Она была на тысячу миль впереди меня, – повторяет он.

– Это была непростая игра, – вру я ведущему.

Не могу полностью расслабиться, пока не оказываюсь одна в лифте, вдали от камер. Современные шахматные компьютеры настолько мощные – могут определить верный ход за долю секунды, – что гаджеты и даже часы – черт возьми, и бальзам для губ! – запрещены во время соревнований, чтобы исключить жульничество. А это значит, что мой телефон сейчас заряжается на тумбочке у кровати и разрывается от сообщений. Когда оказываюсь в номере, первым делом читаю сообщение Дарси.

ДАРСИПОПА. Как ты умудрилась сделать так, что твои волосы прямые, как макаронины, кроме одного-единственного завитка?

Я смеюсь.

Осталось восемь партий.

Я выигрываю следующую партию (Кавамура, США, номер 8) благодаря незащищенной последней горизонтали, а затем еще одну (Дэвис, Великобритания, номер 13), хотя на нее уходит целых пять часов.

К концу третьего дня в общем зачете я занимаю первое место вместе с Кохом и Сабиром. Все остальные либо по разу проиграли, либо согласились на ничью. Журналисты, похоже, решили, что пора перестать уважать мои границы, и начали кружить по зоне отдыха, где я сижу с Дефне и ем фисташковые «Орео».

Даже отсюда видно, что у них чешутся руки заполучить эксклюзив.

– Может, тебе стоит дать им интервью, прежде чем они прижмут тебя в кафе с Тамилем, – размышляет Дефне.

– Тамилем?

– Тану и Эмилем. Я их так шипперю. В любом случае другие игроки вовсю раздают интервью. Тебе нужно последовать их примеру.

– Я участвую в пресс-конференции в конце дня.

– Ты не понимаешь. Им плевать на то, как ты играешь, – они хотят узнать о тебе.

Так я оказываюсь с микрофоном Си-эн-эн в дюйме от своего рта. От него пахнет жженым пластиком и одеколоном. Хотя, возможно, это от журналиста.

– Ну и каково это, быть темной лошадкой Турнира претендентов?

Напомните-ка, что такое «темная лошадка»?

– Ощущения… потрясающие.

– Вас не смущает, что вы здесь единственная девушка?

– Смущает, что в шахматах вообще мало женщин. В остальном нет.

– Вы дочь гроссмейстера. Что бы сказал ваш отец, если был бы здесь?

Срочные новости прямо в номер: я официально ненавижу давать интервью.

– Не знаю, его здесь нет.

Лучше бы Дарси этого не видеть.

– Что насчет Нолана Сойера? Как бы он отнесся к вашей победе в Турнире претендентов с учетом статуса ваших отношений?

Нет никаких отношений.

– Хороший вопрос. Спросите его самого.

– Многие люди думают, что в финал выйдете вы с Кохом. Ваше мнение на этот счет?

Не уверена, почему именно в этот момент смотрю в камеру. Не знаю, зачем пододвигаюсь ближе к микрофону, от которого и правда отвратительно пахнет.

– Я не боюсь Коха. В конце концов, однажды я его уже победила.

– Думаю, нам стоит потренировать тебя в плане интервью, – говорит мне Дефне на следующее утро в кафе с Тамилем (кажется, мне начинает нравиться это прозвище).

Ребята принесли список дебютов и расстановок, которые хотят мне показать. На листке различимы три разных почерка, но я предпочитаю делать вид, что ничего не замечаю. Их аналитика – на высоте, можно сказать, гениальна, чего я, признаться, не ожидала от двух талантливых игроков, которые все же никогда не попадали в десятку. Но я снова делаю вид, что ничего не замечаю.

Моя первая ничья происходит на четвертый день, в партии против Петека (Венгрия, номер 4). Его игра представляет собой мешанину варианта Найдорфа, что ожидаемо, потому что я изучила все его наискучнейшие предыдущие партии, от которых прокисает мозг. Так что пытаюсь как-то удивить его отступлением, которое мне однажды показала Дефне, когда мы изучали партии Пако Вальехо. В какой-то момент кажется, что я в шаге от победы, но, когда спустя шесть часов Петек протягивает мне руку и предлагает ничью, я принимаю ее.

– Все к лучшему, – говорит мне Дефне на следующий день. – Иначе у тебя не осталось бы сил на завтра.

Но и пятая партия заканчивается ничьей, как и шестая с седьмой, и у меня все равно нет сил. Нет сил из-за постоянных вопросов, которые я задаю себе, из-за стресса, из-за того, как меня расстраивает каждая упущенная возможность. В конце концов, я оказалась не так уж хороша. Просто шахматистка со средними способностями. Дефне ошибалась. Нолан ошибался. Папа ошибался. Канал «Си-эн-эн» внезапно уже не так заинтересован в моих интервью. Я покидаю пресс-конференцию с опущенной головой и с трудом заставляю себя поблагодарить Элени из Би-би-си, когда она улыбается мне и говорит, что болеет за меня. Может, мне полегчает, если я в стиле Линдси Лохан разгромлю свой номер в отеле?

ДАРСИПОПА. У Коха возможности победить больше, но он проиграл Сабиру. У тебя есть все шансы, поверь мне.

ДАРСИПОПА. Но если завтра ты обыграешь Сабира, будет еще лучше.

МЭЛЛОРИ. детка ты вообще знаешь как играть в шахматы?

ДАРСИПОПА. Мне не нужно знать, как ходит слоненок, чтобы понять систему.

Я целый час лежу в кровати, раскинув руки и ноги в стороны, и страдаю, когда выясняется, что кто-то заказал мне суп с лапшой и три сникерса прямо в номер. Я отказываюсь думать, кто бы это мог быть, и поглощаю все до последней крошки – и капли, – а затем с полным желудком, в тепле, со сладким послевкусием шоколада во рту засыпаю глубоким сном без сновидений.

На следующий день просыпаюсь полная сил и побеждаю Сабира с помощью атаки Тромповского.

В финал выходим мы с Кохом.

Сабир отстает на одно очко, но с таким же успехом он мог бы бурить скважину где-то на Юпитере, потому что осталась последняя партия. Какой-то уставший стажер из ИТ-отдела выводит на мониторы мои с Кохом фотографии из предыдущих партий. Я кусаю нижнюю губу. Кох смотрит в потолок. Он зажмурился. Я грызу ноготь большого пальца.

Понятия не имела, что вообще так делаю. Но за последнюю неделю меня снимали больше, чем за последние десять лет. И каждый раз, когда я вижу на экране, как Мэллори теребит кончики волос, мне хочется встряхнуть ее и перевернуть стол, на котором стоит экран. Однако вместо этого я