Соната незабудки - Монтефиоре Санта

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Несколько лет, полных веселья и солнечного света семейной жизни, промчались незаметно. Дети принесли Одри счастье и выстроили мостик между ней и Сесилом, на котором супруги смогли встретиться и достичь полного взаимопонимания. Сесил наконец обрел душевный покой, о котором мечтал, а призраки из прошлого Одри угодили «под замок». Роуз и Эдна восхищались близнецами независимо от того, заслуживали они одобрения или порицания, а Хильда молча тлела в пламени злости, обвиняя собственных дочерей в том, что они — некрасивые и лишенные обаяния, не вышли замуж и не родили детей.

Сесил снова обрел жену; тоскливая музыка перестала звучать ночами, которые теперь наполнились любовью. Одри, для которой физическая близость с мужем еще недавно была обязанностью, осознала, что между ними возникло новое чувство нежности. Она заглянула в свое сердце и, к собственному удивлению, обнаружила, что там есть место и для него. С ее стороны ошибкой было постоянно сравнивать Сесила с Луисом, который одним лишь взглядом разжигал в ее теле и душе огонь желания. Это волшебство, конечно же, не могло продолжаться вечно. Кроме того, она сама выбрала брак с Сесилом, и теперь, оглядываясь назад, могла признать, что поступила правильно. Она была счастлива. Кто знает, сколько несчастий принес бы ей Луис?

Вскоре после рождения малышей в Брайтоне наняли няню, Эмили Харрис. Именно на ее плечи легли все бессонные ночи, усталость и трудности, связанные с заботой о детях в первые два года их жизни. Когда пришло время уезжать домой, в Англию, Эмили превратилась в маленькую серую копию той цветущей молодой женщины в накрахмаленной униформе, полной энергии и энтузиазма, которая когда-то появилась на пороге дома Форрестеров. Эмили очень привязалась к близнецам, но вскоре поняла, что Алисия — несносная и капризная девочка, и решила уехать, пока этот ребенок полностью не извел ее. Она знала, что в противном случае постареет раньше времени. Она с трудом заставляла себя вставать по утрам, не говоря уже о том, чтобы пойти куда-нибудь и с кем-нибудь поболтать. Покинув дом Одри, Эмили сильно скучала по Леоноре, но была рада, что больше не страдает от вспышек гнева и раздражительности Алисии.

Когда дело касалось детей, любовь Одри была слепой. Она могла внезапно разрыдаться, испытывая чувство безграничной признательности Небесам, и тихо благодарила Бога за то, что он подарил ей Дочерей, которые будут любить и поддерживать друг друга так же, как в свое время поступали они с Айлой. Сесил был хорошим отцом, хотя и держался немного на расстоянии. Он неплохо зарабатывал в компании тестя, поэтому девочки ни в чем не нуждались. Он не был таким пылким, как брат, для которого прикосновение к предмету любви было жизненно необходимым. Сесил выражал свою любовь к супруге легким похлопыванием по спине, а к детям — чтением им сказки перед сном и живым интересом к их образованию. Он уделял много внимания обеспечению будущего девочек, в то время как их мать жила только настоящим.

Леонора принадлежала матери. Алисия принадлежала исключительно самой себе. После отъезда Эмили Харрис Леонора просто «приросла» к матери и закатывала истерики всякий раз, когда та скрывалась из виду. Если бы не холодная независимость Алисии, Одри ночью забирала бы к себе в кровать обеих девочек. Но Алисия могла спать где угодно, и ей ничего не было нужно, кроме ночной сорочки и матраца (правда, идеально отглаженной сорочки, потому что мельчайшая складка вызывала у девочки приступы злости и раздражения). Обычно Одри баюкала Леонору на руках до тех пор, пока ребенок не погружался в дрему, счастливо прижавшись бледным личиком к материнской груди. Сесил пытался убедить жену не брать дочь в их общую постель, но потом понял, что это ему не удастся. Казалось, Одри не может оторваться от малышки. И Сесил спал в своей гардеробной, оставив супружеское ложе матери и ребенку, и возвращался только по выходным, настояв, чтобы Леонору укладывали спать в ее кроватку, даже если она всю ночь будет отчаянно кричать.

Леонора обожала сестру с той же страстью, с которой Одри когда-то обожала Айлу. Она смотрела на нее с восторгом и восхищалась любым ее поступком. Алисия была удивительно одаренным ребенком и мгновенно усваивала все, чему ее учили. Для Алисии не существовало непреодолимых трудностей и недостижимых целей; с ее красотой и способностями она могла завоевать все что угодно, кроме себя самой. Ей понадобится целая жизнь, чтобы понять, что самый страшный дьявол, которого ей надо одолеть, живет в ее душе.

Леонора же, наоборот, была нежной и рассудительной, как мать. Однако природа лишила ее внешней привлекательности, бывшей одной из сильных сторон Одри. Леонора была обыкновенной девочкой с тоненькими каштановыми волосами и торчащими ушками, но это не имело значения, потому что, добрую и вежливую, ее любили все, кроме Алисии, которая презирала слабость. Чем больше боли она причиняла сестре, тем больше Леонора восхищалась ею, и эта слепая преданность подстегивала Алисию совершать дурные поступки. Мерседес, домработница-мексиканка, которая сама не отличалась особой красотой, качала тяжелой от огромного количества суеверий головой и утверждала, что хорошая внешность — работа дьявола.

— Красота Алисии станет бичом для многих достойных мужчин, — грустно предрекала она, — а вот Леонора найдет счастье, потому что черты лица ее никого не введут в заблуждение.

Мерседес прятала свои полные ноги под длинной юбкой, а все рецепты — под клеткой попугая Лоро, который научился идеально подражать ее голосу. Голос Лоро звучал так убедительно, что когда Оскар, шофер, появлялся на пороге кухни и упрекал Мерседес в том, что она смеет требовать от него «подать кофе», та грозила ему пальчиком, не осознавая, что на самом деле с просьбой к Оскару обратился проказник-попугай. Всякий раз, рассерженная, она выставляла шофера за порог, а Лоро тихо смеялся в клетке так, как это делал Оскар, когда подглядывал за Мерседес, спрятавшись за дверью кладовой.

Мерседес любила детей. Ее собственные дети, отцами которых стали носильщики, садовники и шоферы со всего Херлингема, бегали по улицам, словно бездомные дворняжки. С огромной гордостью она часами развлекала близнецов, открывая им тайны кухни, но очень быстро пришла к выводу: если Леоноре нравился весь процесс приготовления — от теста до готового блюда, то Алисии все очень быстро надоедало. Единственное, что доставляло Алисии удовольствие — заливать глазурью и украшать готовые блюда. Мерседес не упускала возможности приструнить Алисию, когда та пыталась испортить кулинарные произведения сестры. В это же время Лоро громко кричал из глубины комнаты: «Mala niña! Ja! Ja! Ja! Mala niña!»[6], наблюдая своими черными глазками, как Алисия хитро выкручивалась из этих ситуаций, пуская в ход свое удивительное обаяние, обняв няньку за толстую талию и притворяясь, что любит ее. На самом деле Алисия не любила никого, кроме себя.

К огромному облегчению многих жителей Херлингема, в апреле 1960 года отошла в мир иной Филлида Бейтс. Некоторые пришли на ее похороны из чистой вежливости, другие, например Шарло Блис, повинуясь ощущению, что их собственная смерть притаилась где-то очень близко в ночных осенних сумерках. Возможно, кто-то верил, что уважение к почившей и набожность смогут удержать смерть на расстоянии, хотя бы ненадолго. Дряблое тело Филлиды наконец-то умерло, съеденное изнутри своей же собственной ядовитой кровью. Оно превратилось в кучку сухих костей и изможденной кожи. От нее так мало осталось, что гроб, в котором она лежала, был маленьким и легким. Уход Филлиды не интересовал никого, кроме шестилетней Алисии, увлеченной таинством смерти и страшной таинственностью, которую это событие всегда влекло за собой. Она притаилась у ворот школы и с широко открытыми от любопытства глазами наблюдала за мрачной процессией, выходящей из церкви. Девочка вдыхала тяжелый аромат лилий, который смешивался со сладким запахом смерти, и чувствовала, как холодная дрожь пробегает вдоль позвоночника.