Ниже нуля - Али Хейзелвуд

— Я думала, ты сказал, что хочешь трахаться? — выдыхаю я.

— Да, — урчит он. — Но это… это тоже хорошо.

— Ты не можешь, — резкий вдох, — тебе не могут так нравиться мои сиськи, Йен.

Мягкий укус, прямо вокруг твердой точки моего соска. Мой позвоночник поднимается с кровати. — Почему?

— Потому что… они… Никто никогда не делал этого. — Я не хочу упоминать, что моя грудь — это не то, о чем стоит писать дома, он, вероятно, уже знает, поскольку она была в его рту большую часть последних десяти минут. Кажется, он все же понял.

— У тебя самые идеальные маленькие сиськи. Я всегда так думал. С первой нашей встречи. Особенно когда я впервые встретил тебя. — Он сосет одну, одновременно щипая другую. Он точен. Хорош. Восторжен. — Они такие же красивые, как Колумбийские холмы.

Из меня вырывается задушенный смех. Глупо приятно, когда кто — то сравнивает мое тело с топографической особенностью Марса. А может, просто приятно, когда кто — то, кто знает Колумбийские холмы, дергает меня за соски и смотрит на них так, будто это восьмое и девятое чудо Вселенной.

— Это, — пробормотал он, касаясь кожи, поднимающейся к моей грудине, — это ямка Медуза. Здесь даже есть эти милые маленькие веснушки. — Его зубы смыкаются вокруг моей правой ключицы. Было бы жарко, даже если бы головка его члена не начала касаться моей киски. Влажность встречается с влагой, взаимное нетерпение, беспорядок, который только и ждет, чтобы произойти. Я обхватываю руками шею Йена и притягиваю его огромные плечи к себе, как будто он солнце моей собственной звездной системы.

— Ханна. Я не думал, что могу хотеть тебя больше, но в прошлом году, когда я увидел тебя в НАСА, я… — Он невнятно произносит слова. Йен Флойд, всегда спокойный, уравновешенный, четкий. — Я думал, что умру, если не смогу тебя трахнуть.

— Ты можешь трахнуть меня сейчас, — скулю я, нетерпеливая, дергая его за волосы, когда он опускается ниже. — Ты можешь трахать меня как угодно и где угодно.

— Я знаю. Я знаю, ты позволишь мне делать все это. — Он выдыхает щекочущую дорожку вдоль моей грудной клетки. — Но, может быть, сначала я хочу поиграть с кратером Гершеля. — Его язык проникает в мой пупок, пробуя и прощупывая его; но когда я начинаю извиваться и тянуть его вверх, он покорно следует за мной, как будто понимая, что я не могу больше терпеть. Возможно, он тоже не может больше: его палец раздвигает мои набухшие половые губы и скользит вокруг моего клитора, медленный круг с немного слишком сильным давлением. Вот только это может быть как раз то, что нужно. Я уже растворяюсь в луже свернувшихся мышц и липкого удовольствия.

Хорошо. Значит, секс может быть… таким. Приятно знать.

— Вот этот, — Йен прижимается к моему рту, теперь он не притворяется, что целуется. Мой рот зажат от удовольствия, и он просто крадет у меня воздух, всасывая мои губы и оглашая скулу одобрительным стоном. — Вот это — Solis Lacus. Глаз Марса. В пыльных бурях все заводится.

У него идеальные руки. Идеальное прикосновение. Я взорвусь и рассыплюсь повсюду, метеоритный дождь по всей кровати.

— И Олимп Монс. — Теперь его ладонь массирует мой клитор. Его пальцы проникают в меня везде, где находят отверстие, пока напряжение внутри меня не станет таким сладким, что я сойду с ума. — Я очень хочу кончить в тебя. Можно?

Я закрываю глаза и стону. Это 'да', и он, должно быть, знает об этом. Потому что он ворчит, как только головка его члена начинает толкаться внутри меня, немного слишком большая для комфорта, но очень решительная, чтобы освободить себе место. Я приказываю себе расслабиться. А потом, когда он попадает в идеальную точку внутри меня, я приказываю себе не кончать сразу.

— А может, это Vastitas Borealis. — Он едва разборчив. Он делает эти маленькие толчки, которые предназначены больше для того, чтобы открыть меня, чем для того, чтобы трахнуть как следует, и все же мы оба так близки к оргазму. Это немного пугает. — Океаны, которые раньше наполняли его, Ханна.

— Нет… — Я пытаюсь заземлиться. Найти внутри себя место, которое будет безопасно от удовольствия. В итоге я только упираюсь пяткой в его бедро, пытаясь понять, как может существовать такое захватывающее трение. — Мы не знаем, был ли когда — нибудь океан на самом деле. На Марсе.

Глаза Йена теряют фокус. Они расширяются и держат мои, не видя. А потом он улыбается и начинает двигаться по — настоящему, чуть слышно шепча мне на ухо.

— Наверняка был.

Наслаждение обрушивается на меня, как приливная волна. Я закрываю глаза, прижимаюсь к нему так крепко, как только могу, и позволяю океану омыть меня.

Эпилог

Лаборатория реактивного движения, Пасадена, Калифорния

Девять месяцев спустя

В диспетчерской тишина. Неподвижно. Море людей в темно — синих рубашках — поло и красных ремешках JPL, которым каким — то образом удается дышать в унисон. Еще пять минут назад горстка журналистов, приглашенных для документирования этого исторического события, прочищала горло, тасовала свое оборудование, задавала случайные вопросы шепотом. Но и это прекратилось.

Теперь мы все ждем. Молчание.

— …ожидайте только прерывистый контакт в это время. Выпадение при переключении антенн…

Я смотрю на Йена, который сидит в кресле рядом с моим. Он не потрудился включить свой монитор. Вместо этого он наблюдал за ходом марсохода на моем, его хмурый взгляд был глубоким и озабоченным. Сегодня утром, когда я поправила воротник его рубашки и сказала ему, как хорошо он выглядит в синем, он ничего не ответил. Честно говоря, я не думаю, что он вообще меня слышал. Он был очень, очень озабочен в течение последней недели. Что я нахожу… довольно милым.

— Направляемся прямо к цели. Марсоход находится примерно в пятнадцати