Все начнется с нас - Колин Гувер

Я открыла пакет и вытащила оттуда лучший подарок из всех, что когда-либо получала. Это был магнит с надписью «Бостон». Ниже крошечными буквами было написано: «Где все лучше». Я сказала ему, что сохраню магнит навсегда и каждый раз, глядя на эту вещичку, буду вспоминать его.

Когда я начала это письмо, я написала, что мой шестнадцатый год рождения стал одним из лучших дней в моей жизни. Потому что до этой секунды так и было.

Следующие несколько минут все изменили.

Я не ждала Атласа в этот вечер, поэтому не подумала запереть дверь спальни. Мой отец услышал, что я с кем-то разговариваю, распахнул дверь и увидел Атласа со мной в постели. Таким злым я его никогда не видела. И Атлас не был готов к тому, что произошло дальше.

До конца жизни мне не забыть этот момент. Атлас оказался совершенно беззащитным, когда мой отец набросился на него с бейсбольной битой. Треск ломающихся костей был единственным звуком, прорывавшимся сквозь мои крики.

Я до сих пор не знаю, кто вызвал полицию. Уверена, что это была моя мать. Но прошло уже шесть месяцев, а мы так и не поговорили о той ночи. К тому моменту, когда полицейские оказались в моей комнате и оттащили отца от него, я уже не узнавала Атласа. Он весь был в крови.

Я была в истерике.

В истерике.

Полицейским не только пришлось отправить Атласа в машине «Скорой помощи» в больницу, им пришлось вызвать бригаду и для меня, потому что я не могла дышать. Это была первая паническая атака в моей жизни.

Никто не сказал мне, где Атлас и в порядке ли он. Отца даже не арестовали за то, что он сделал. Пошли разговоры о том, что Атлас был бездомным и жил в заброшенном доме. По мнению окружающих, отец совершил героический поступок: спас свою девочку от бездомного парня, который обманом заставил ее заниматься с ним сексом.

Отец заявил, что я опозорила всю семью, потому что дала горожанам повод для сплетен. Должна тебе сказать, что они все еще об этом вспоминают. Сегодня в автобусе я слышала, как Кэти говорила кому-то, что она пыталась предупредить меня насчет Атласа. Она якобы поняла, что от него нельзя ждать ничего хорошего, как только его увидела в первый раз. Что за чушь. Если бы Атлас был со мной в автобусе, я, вероятно, промолчала бы и повела бы себя как зрелый человек, чему меня всегда учил Атлас. Но я так разозлилась, что развернулась к Кэти и послала ее к черту. Я сказала ей, что Атлас как человек лучше ее и ей такой никогда не стать. И если я еще услышу от нее хоть одно плохое слово о нем, то она об этом пожалеет.

Кэти только округлила глаза и сказала:

— Боже, Лили. Он что, промыл тебе мозги? Он был грязным, вороватым бездомным парнем, который, вероятно, принимал наркотики. Он использовал тебя ради еды и секса, а ты теперь его защищаешь?

Ей повезло, что в этот момент автобус остановился у моего дома. Я схватила свой рюкзак и вышла. Дома я три часа проплакала в своей спальне. И теперь у меня болит голова, но я знаю, что мне поможет только одно средство. Я должна все это выплеснуть на бумагу. Я шесть месяцев не писала тебе об этом.

Без обид, Эллен, но голова у меня все еще болит. Как и сердце. Возможно, даже сильнее, чем оно болело вчера. Это письмо ни черта мне не помогло.

Думаю, я некоторое время не буду тебе писать, потому что письма к тебе напоминают об Атласе, и от этого очень больно. Пока он не вернется, я буду делать вид, что у меня все в порядке. Я буду делать вид, что плыву, потому что на самом деле я только барахтаюсь на поверхности. И едва держу голову над водой.

Дочитав последнюю страницу, я закрываю дневник.

Я даже не знаю, что чувствую. Все и сразу. Гнев, любовь, печаль, счастье.

Меня всегда злило, что я почти не помню тот вечер и сказанные нами слова, как ни стараюсь воскресить их в памяти. Эта запись — настоящий подарок, пусть и грустный.

Тогда, подростком, я боялся, что Лили слишком хрупка и не выдержит правды обо мне. Я хотел оградить ее от всего плохого, что происходило в моей жизни, но ее дневники доказывают, что в защите она не нуждалась. Напротив, это она защитила бы меня.

Теперь я хочу написать ей второе письмо, а еще больше — очутиться с ней рядом, поговорить по душам. Я помню, что мы двигаемся постепенно, однако чем чаще мы видимся, тем сильнее меня тянет к ней вновь.

Я собираюсь отнести дневник в ресторан, а заодно захватить напиток, чтобы скрасить ожидание, но как только встаю — замираю на месте. Фонарь в дальнем конце проулка освещает стену здания, и в этом островке света появляется тень. Она движется по стене в противоположном направлении, а значит, тот, кто ее отбрасывает, приближается. Я делаю шаг назад, чтобы остаться незамеченным.

И вот я вижу, как к задней двери ресторана подходит мальчишка.

Это явно тот же парень, что и на записи с камеры. Та же одежда, тот же затянутый под подбородком капюшон.

Я продолжаю следить за ним из укрытия, с каждой секундой все больше убеждаясь, что это тот, о ком я думаю. У нас похожее телосложение. Даже походка. Я волнуюсь; мне не терпится с ним поговорить. Хочу сказать, что не сержусь, что знаю, каково ему приходится.

Я и так толком не злился на вандала, даже до того, как узнал в нем брата. Сложно винить ребенка, особенно если его растит та самая женщина, которая пыталась растить меня. Я понимаю, каково это, когда тебе приходится не жить, а выживать. В детстве и я порой отчаянно хотел, чтобы меня заметили. Неважно кто. Я помню, как привлекал к себе внимание,