Последний выстрел - Эмма Пиньятьелло

так получилось, что это время совпадает у тебя со взрывом бомбы.

– Я помню только один взрыв. Или были другие, которые я пропустила?

– Сути дела это не меняет.

– Так это я виновата в том, что меня чуть не взорвали?

– Я говорю, что тебя не должно было там быть!

– А почему бы тебе просто не сказать: «Я рад, Нелла, что ты не погибла»? Любой нормальный человек так бы и сказал.

– Я рад, Нелла, что ты не погибла, – повторил Джетт, – потому что твой кот в последнее время стал занозой в заднице, и я не могу гарантировать, что смог бы его кормить, если бы тебя здесь не было. – Он начал наматывать на руку шланг, словно ручного питона. При этом лицо его так и не прояснилось.

Грей взял шланг – инстинкт фиксера.

– Что ты наделал? – Голос Джио прорвался сквозь дым и порхающие в воздухе чешуйки пепла.

– Джио… – Грей знал, что выглядит не лучшим образом – порезы на руках, сажа на лице, мусор в волосах, оставшийся после того, как он помог Джетту тушить пламя. К счастью, за пределами поместья никто дыма не заметил, и им не мешали ни полицейские, ни патрульные. Хотя Грей был бы не против, если бы они приехали и избавили его от забот.

Глядя на старика, Грей не мог понять, что видит на его лице. Злость? Испуг? Или у него случился эмоциональный запор?

Последнее предположение было, пожалуй, самым верным. Джованни трясло от того, что он хотел и не мог выплеснуть.

– Улики, – прошипел Джио. – Ты их смыл! – Он уставился на шланг вокруг руки Грея, словно тот пытался его задушить.

Странно. Огонь ведь потушил Джетт.

– Синьор… – начал Джетт.

– Мы потушили пожар, Джио, – перебил его Грей. – Даже зимой опасность…

– Я не потерплю, – проревел старик, – чтобы со мной так разговаривали на моей территории! Ясно, Хоук?

Так было всегда. Поломка машины Тома, протест Фрэнки в эфире 9-го канала, стычка Луки с Форестом Валентайном, отказ Неллы от торговли вином в пользу учебы на юридическом – во всем был виноват Грейсон.

– Нам нужно пересмотреть план гала-шоу, – быстро, как только мог, словно вынимал острый осколок из раны, произнес Грей.

– Твои секьюрити не могут вычислить, кто пронес в мой дом взрывчатку? За что же тогда я плачу им, Грейсон?

– Папа! Грей спас тебе жизнь, и ты такое говоришь? – укорила отца Нелла.

– Кто-то пытался взорвать вино. – Джио пропустил упрек дочери мимо ушей. – Это не было покушением на меня или кого-то еще. Нас не должно было там быть.

Вино. Для Джованни вино всегда стояло на первом месте.

– По вашей логике, тот, кто отравил вино, принес и бомбу. Зачем кому-то компрометировать вино, а потом взрывать его?

Грей ничего не мог с собой поделать. Он посмотрел на Макс. Она совершила ошибку.

– Почему мы предполагаем, что вино было испорчено преднамеренно? – вмешался Лука. Лицо его было осунувшимся и бледным, как и в то утро над балконом. – Почему мы не допускаем, что изготовили неудачную партию?

Шокированный таким заявлением, Томазо даже не смог возразить и наблюдал за перепалкой с несколько обескураженным видом.

Джио шагнул к Луке, но Нелла встала между ними.

– Нет. – На ее лице еще не высохли слезы. – Мы едва не потеряли друг друга. Мы все на одной стороне!

– Неужели? – Джованни метнул на сына сердитый взгляд. Лука вызывающе вздернул подбородок.

– Да, – прорычала Нелла. – Оттого, что мы будем обвинять друг друга, легче не станет. Пусть с этим, как всегда, разбирается Грей. И Макс. И если они попросят тебя о чем-нибудь, о любой мелочи, если им потребуется какая-то информация, ты все им дашь. Хорошо? Даже если она конфиденциальная.

Джио не нравилось, когда Нелла использовала свои адвокатские способности в семейных делах. Может быть, потому что старик не любил, когда ему отдают приказания дочери, или адвокаты, или женщины.

Словно ружье, он нацелил взгляд на Неллу, которая ответила ему тем же.

– Праздник состоится. Мы не отступаем перед угрозами, – заявил винный магнат и, прежде чем уйти, повернулся к детям и Грею.

– Будьте осторожны.

Что это было, предупреждение или всплеск отцовской заботы, проявлять которую открыто Джованни не любил? Томазо посмотрел на остальных и вроде бы собрался что-то сказать, но покачал головой и последовал за Джио в сторону главного дома.

– Грей? Ты уверен, что с тобой все в порядке? – спросила наконец Нелла.

Он удивился – а что с ним могло быть не в порядке? – и молча кивнул. На большее не было сил.

Вопросы, воспоминания, эмоции нескольких последних часов толкались в голове, но рассчитывать, что ему удастся извлечь из них какой-то связный ответ, не приходилось.

К счастью, Кончетта, кухарка и главная экономка, служившая у Барбарани дольше, чем он сам, и дольше, чем его отец, – он был почти уверен, что она высечена из того же камня, что и его коттедж, – пригласила всех в дом. Ее считали итальянской ведьмой, с помощью чар заставляющей их влюбляться в ее блюда и внушающей неприязнь к еде и напиткам, приготовленным другими, для того чтобы они зачахли и умерли от голода, если когда-нибудь откажутся от нее. Она утешала их, заботилась о них, позволяла им лить слезы в тарелку с тальятелле.

В обязанности Грея это не входило.

И ему следовало хорошо это помнить.

– Mange[16]. – Приглашая их в особняк, Кончетта широко раскинула руки, словно гусыня, собирающая своих гусят. Ее послушалась даже Виттория, сердито выговаривавшая Луке за то, что он дожидался ее, а не поспешил выйти сам.

Уходя, Кончетта повернулась к Грею.

– Кто-то постоянно оставляет переднюю дверь открытой.

А еще кто-то только что пытался взорвать семью, на которую мы работаем, – подумал он.

Словно прочитав его мысли, Кончетта сурово добавила:

– Я потом ее заперла.

Ему почему-то вспомнилась самодовольная ухмылка кота Арнольда, когда тот убил птичку. Ощущение тревоги, возникшее, когда он оставил Макс одну в коттедже, вернулось. Как будто кто-то наблюдает за ним.

– Уверен, это просто кто-то из детей.

– Детей? – рявкнула Кончетта. – Старшие почти одного с тобой возраста.

Грею не нравилось, когда Кончетта смотрела на него так. Она была единственной, кроме Джованни и Виттории, помнившей его родителей такими, какими они были до его рождения. Ему не нравилось, что люди знают о нем то, чего он и сам до конца не понимает. Каждый раз, когда Кончетта бросала на него взгляд своих оливковых глаз, ему казалось, что она видит то, что он сам давно похоронил.

– Я проверю замки, –