В Рождество звезды светят ярче - Софи Жомен

на такое? Судя по его виду, он непоколебимо убежден в том, что говорит.

Детский хор позади них становится все громче по мере того, как счет приближается к концу.

– Девяносто девять… Сто…

– Загадайте второе желание, – с хитрым видом предлагает Николя Клаус. – Увидите, случайность это была или нет.

Второе желание? Хороший способ покончить с дурнотой, охватившей ее в кабинете Жанин. Но какое желание загадать? Что-нибудь неосуществимое, чтобы доказать чистое совпадение, что-то, что ни за что не сбудется…

– Сто шесть… Сто семь…

Она смотрит на детей, сидящих на подушках, ее внимание привлекает одна девочка: растрепанная, как Хлоя, такая же хитрая мордашка, такой же наполовину грустный, наполовину серьезный взгляд.

Больше Агате не нужно ломать голову. Она закрывает глаза и мысленно произносит со всей возможной четкостью:

«Желаю, чтобы Валерия, мать Хлои, встретила с нами Рождество».

Она протягивает руку к голове месье Скруджа, чешет его между ушами. Кот дергает хвостом.

Агата воспринимает это как подтверждение того, что ее желание не может сбыться.

– Сто девятнадцать… Сто двадцать!

Рождественский Дед опять улыбается.

– Пусть ваше желание сбудется!

– Надеюсь, ты заказал на сервисе два комплекта ключей?

Алекс, сидящий на пассажирском сиденье, смотрит на свою сестру. А вот и нет! Что он за болван!

– Это не пришло тебе в голову? – возмущается сестра.

– Знаю, знаю. Я заправляю предприятиями, у меня сотни сотрудников, портфели акций, но я не думаю о том, что кажется естественным простому смертному.

– Если бы только это! – насмешливо говорит она. – Быть асом на своей работе и не знать, как самому позвонить своему дантисту, – это противоречие всегда меня поражало! Нечего гримасничать, я знаю, что права.

Действительно, сестра права. В Париже у него есть помощница, делающая все это за него, но здесь ему неудобно просить о таких вещах Жанин.

– И кто учит тебя уму-разуму? – наседает на него Стефани. – Семейная художница, богемная натура, витающая в облаках, оторванная от забот реальной жизни…

– Перестань, Стеф, ты прекрасно знаешь, что из нас двоих ты всегда была наиболее организованной. На тебе Клементина и Луи, хотя бы из-за этого ты самая ответственная представительница богемы, каких я знаю.

Стефани отвечает на лесть слабой улыбкой.

– Очень мило с твоей стороны, Алекс. Слышала бы тебя наша мамаша…

Он не знает, что ей ответить. Они еще не обсуждали недавний спор на повышенных тонах. В этом нет смысла, их мать всегда предъявляет одни и те же претензии, и Стефани привыкла не реагировать на них. Пока был жив отец, его кроткий нрав и плохо скрываемое предпочтение, которое он отдавал дочери, подслащивали пилюлю и служили противовесом сухости его жены. Теперь, когда его не стало, Стефани осталась без подстраховки, и Алекс говорит себе, что ему уже пора вмешаться в усугубляющуюся кризисную ситуацию. Как будто она у него одна!

– Зато, – говорит он с натужным весельем, – у меня шикарная подвозка и собственный водитель.

Смех Стефани вполне искренен.

– Тебя не устраивает мой «твинго»?

– Очень нравится, но скажи, как давно он у тебя? Лет восемь?

– Одиннадцать…

Автомобильчик у Стефани под стать владелице: она обклеила кузов бабочками, пряча пятна ржавчины, салон завален коробочками с красками, какими-то разноцветными тряпками, мольбертами, швейными наборами.

– Если помнишь, Стеф, я уже предлагал тебе помощь в покупке новой машины. Есть еще отцовская машина, простаивающая в гараже с тех пор, как… Ты же знаешь, мать не будет на ней ездить, она терпеть не может водить. Почему бы тебе не воспользоваться этим и не избавиться от твоей мусорки на колесах?

– Потому что мне дорога моя мусорка! Я купила ее на свои и не хочу никому быть должна, меньше всего матери.

Все это говорится тихо, спокойно, без малейшего раздражения.

– Хоть ты и стерва, я тебя люблю, – откликается Алекс, не показывая своего умиления.

– Я тебя тоже, хоть ты и растяпа. У меня, по крайней мере, все ключи на месте.

Алекс ерошит себе волосы.

– Это какая-то сумасшедшая история! Знаешь, сколько перед домом сточных решеток? Одна-единственная! Ключ всегда лежит у меня в кармане пиджака, зачем мне было доставать его этим утром?

– Чтобы нам прокатиться вместе и поболтать, братишка. Все, приехали.

Она ставит машину на «ручник», но не выключает зажигание.

– Останешься в машине? – спрашивает сестру Александр.

Стефани смотрит на фасад «Галереи», на иллюминацию на стенах универмага, на его ослепительные витрины.

– Даже не знаю, – бормочет она. – Не думаю, что мне стоит. Этот магазин…

Ей необязательно продолжать. Александр хорошо знает, что в отличие от него, проводившего здесь в детстве целые дни, Стефани всегда удавалось избегать этого места, оставаясь дома с гувернанткой и ее мужем. Для нее «Галерея» была еще менее священным местом, чем для Алекса. Наверняка она, папина дочка, с раннего детства чувствовала, что магазин лишает ее отцовского внимания, не позволяет им быть вместе.

Брат кладет ладонь на запястье сестры.

– Глянула бы одним глазком. Зайди на пару минут! Увидишь, как я поменял все оформление.

– Почему? Старое не годилось?

В ответ он произносит то, что раньше не осмеливался формулировать:

– Я не хотел, чтобы в магазине оставалось столько напоминаний о папе.

Стефани несколько секунд молча смотрит на него во все глаза, потом улыбается.

– Разве что одним глазком. Потом ты угостишь меня в своей чайной горячим шоколадом.

Они вылезают из «твинго» и входят рука об руку в холл универмага. Стефани надолго застывает перед огромной елью, тянущейся к стеклянному потолку.

– Я и забыла, какая это красота…

– Вот видишь! Что я тебе говорил?

– Я не помнила, что это так… волшебно, – взволнованно шепчет она. Алекс обнимает сестру за плечи и ведет к эскалатору.

– Я покажу тебе все этажи. Должна же ты заработать свой горячий шоколад!

На каждом этаже Александр объясняет ей, как все задумано и устроено, какие изменения он внес в последний момент. К своему собственному удивлению, он распространяется о планах на предстоящие месяцы, проявляя неожиданный энтузиазм. В чайной для них как по волшебству появляется свободный столик, на котором уже через три минуты стоят две чашки пенящегося горячего шоколада.

– Скромная привилегия патрона, – объясняет с улыбкой Александр, поняв, как сильно поражена Стефани источаемым им здесь обаянием.

Она греет ладони о горячую чашку, вдыхает аромат какао.

– Ну, что ты обо всем этом думаешь? – спрашивает ее брат, указывая кивком на зал и на ель за стеклом.

– Ты хочешь узнать мое мнение как художницы или как младшей сестренки?

Александр расплывается в улыбке.

– Что за вопрос! То и другое!

– Художнице критиковать особенно нечего. Свежо, достойно, светло. Вполне