Жизнь за гранью - Энн Малком

из таких невероятных занятий любовью я решила, что пришло время лопнуть мыльный пузырь. Начать жить в реальном мире. Я положила руки на грудь Хансена и опустила на них голову.

— Почему у тебя не было девушек? — резко спросила я.

Хансен привык к тому, что я выпаливаю все без особого предупреждения или обдумывания, но его поднятая бровь показала, что ему нужно больше информации.

— С тех пор, как ты прибыл из филиала в Неваде, у тебя не было девушек, — пояснила я. — В любом случае, не в клубе, так, почему?

Хансен долго смотрел на меня.

— Я не соблюдал целибат, если ты на это намекаешь, — осторожно сказал он.

Я кивнула.

— Я так и не думала. Мужчина, страдающий от посиневших яиц большую часть года, не продержался бы так долго, как ты со мной, — твердо сказала я.

Хансен слегка усмехнулся.

— Так почему не девушки из клуба? — спросила я, на самом деле не зная, хочу ли получить ответ.

Хансен посмотрел на меня.

— Потому что, если бы я хотел трахнуть сучку из клуба, то это была бы малышка с волосами эльфа, красивыми глазами и умным ротиком, и больше никто, — сказал он, наконец. — Подсознательно, часть меня, казалось, знала, что в какой-то момент я заявлю на тебя права. И сделав это, мне не хотелось, чтобы после ты имела дело с этими гадюками.

Я в шоке открыла рот.

— Ты прикалываешься надо мной? — нелюбезно потребовала я.

Он ухмыльнулся.

— Нет, детка. На других сучек в клубе, возможно, и было приятно смотреть, но они не были тобой. Я не трахнул тебя, потому что знал, что если попробую, то не смогу тебя отпустить, поймаю в ловушку этой жизни. Осознав, что ты влипла в нее навсегда, я понял, что мне нужно взять себя в руки… заявить на тебя права. Ночь в баре дала мне толчок, в котором я нуждался.

— Не возводи меня на пьедестал, — взмолилась я. — Будет больно, когда я сорвусь с него. Когда ты поймешь, что я не какой-то нежный цветочек, который по своей наивности забрел в притон байкеров, чтобы опорочить свою душу.

Я была далека от невинности, когда пришла в клуб. Я точно знала, во что ввязываюсь.

Его лицо стало суровым, но я продолжила:

— Моя жизнь — это не маргаритки и бабочки. Моя жизнь далека от невинной или хорошей. Моих родителей убили, когда мне было двенадцать. Я видела, как они умирали, видела, как они истекали кровью.

От моих слов его тело дернулось.

— Меня отправили жить к единственной живой родственнице, с которой мама даже не разговаривала. Она была злее половины бандитов района, в котором она жила, — честно призналась я. — Я перешла из дома, полного любви, в дом, пропитанный ненавистью. Горечью. Я жила и дышала этим в течение шести лет…

Я сделала паузу.

— Я не всегда была счастливым человеком. Смерть родителей, острая на язык бабушка — все это создало злого, проблемного подростка, который пытался найти любовь у разных парней. Некоторые были милыми, другие — нет…

Я замолчала и наблюдала, как челюсть Хансена напрягается в геометрической прогрессии.

Я не собиралась вдаваться в подробности о тех годах, когда считала, что секс приравнивается к любви. А также не собиралась рассказывать ему о том, как узнала об этом на собственном горьком опыте, после того, как один из парней, которые «любили» меня, нанес удар. Синяки на лице и пара сломанных ребер открыли мне правду.

— Я всегда что-то искала, искала семью, которую потеряла, — объяснила я, отвлекаясь мыслями от своих трудных подростковых лет. — Не найдя ее в кровной родне, я сбежала в восемнадцать, не имея ничего, кроме одежды, которая была на мне и нескольких сотен баксов, чтобы снять номер в грязном мотеле. В школе я страдала ерундой, не считая работы с компьютерами. Мне это нравилось, в компании техники я чувствовала себя хорошо. Но я не имела возможности пойти в том направлении и учиться, а раз другие выдающиеся навыки или квалификация у меня отсутствовали, я подалась в стриптиз.

Я старалась говорить беззаботно, не глядя на Хансена, боясь осуждения, которое могла увидеть в его глазах. Я бы с этим не справилась. Поэтому вместо того, чтобы смотреть на него, я начала водить пальцем по шраму у него на груди.

— Я не стыжусь этого, — заявила я. — Того, что раздевалась целый год. Я познакомилась с Арианной, заработала достаточно денег, чтобы позаботиться о себе и выжить. Каким-то образом за это время я поняла, что разница между хорошей и плохой жизнью заключается в отношении. Если бы я держалась за тот гнев, который испытывала на весь мир из-за дерьмовой карты, что мне выпала, это превратило бы меня в жесткого и озлобленного человека. Это превратило бы меня в мою бабушку.

Я вздрогнула от этой мысли.

— Так что я отпустила это. Все это. Накопила достаточно денег на покупку компьютера, начала поиск клиентов и стала зарабатывать достаточно, чтобы бросить стриптиз. — Я пожала плечами. — А остальное, как говорится, уже история.

Я прикусила губу.

— Потом я нашла клуб. Увидела, что он из себя представляет. Неблагополучную, шумную и грубую семью, к которой я могла бы принадлежать.

Я закончила свою короткую речь и, наконец-то, встретилась с ним взглядом. Его глаза ничего не выдали, но руки вокруг моего тела сжались.

— Вот почему мне нужно, чтобы ты меня увидел, — прошептала я. — Понял, что я — не совершенна. Я не являюсь воображаемой версией той девушки, которой ты меня считаешь. Той, кто заслуживает чего-то лучшего. Я была стриптизершей, клубной шлюхой, а теперь стала твоей старушкой. Это для меня лучше. Самое лучшее, — честно сказала я. — Кто я такая, через что прошла… я не настроена на традиционную жизнь. Ту, где от тебя ожидают, что ты впишешься в некую предопределенную форму. Где тебя заставляют не выходить за грань. Мне никогда не удавалось держаться в рамках дозволенного. Я хочу быть свободной, выйти за пределы, самой раскрасить свою жизнь.

Я поджала губы. Хотя я любила поболтать, — на самом деле, трепалась без умолку, — это было самое большее, чем я когда-либо с кем-то делилась.

Хансен долго изучал меня, затем перевернул на спину и обхватил мое лицо ладонями.

— Во-первых, ты больше никогда не назовешь себя клубной шлюхой. Никогда. Это не то, кем ты была. Не то, как я о тебе думаю. Ты была той, кто пробирался сквозь дерьмовую жизнь, пытаясь найти свой путь, — твердо сказал он. — Каждое слово, которое ты только