Порочные удовольствия - Меган Марч

это в самом похвальном смысле. Она ни в коей мере не статусная жена. Как только этим утром мы сели в самолет, она надела наушники и достала блокнот. И мы еще не взлетели, а она уже что-то писала в нем. Она отказалась от завтрака, даже не поднимая голову, пока мы не приземлились и я не встал со своего кресла и не протянул ей руку. Я никогда не имел дела с творческими людьми. Все мои знакомые вращались в тех же кругах, что и я, так что этот опыт был очень познавательным.

По дороге из аэропорта мне практически пришлось насильно впихивать ей в рот еду, поскольку казалось, что она вполне довольна тем, чтобы сидеть, качая головой, тихо напевая и записывая что-то в свой блокнот. Она не прекращала писать, пока мы не остановились около здания радиостанции, где она выпорхнула из машины, и мне пришлось бежать, чтобы успеть за ней.

После интервью на радио, раздачи автографов и ответов на разные вопросы Холли снова пошла к машине. Я начал чувствовать себя ее шофером, когда она снова надела наушники и сказала:

– Мы теперь поедем на стадион, верно?

Она даже не стала дожидаться ответа, а взяла в руки карандаш и снова начала что-то записывать в блокнот.

Я никак не мог привлечь ее внимания, пока мы не приехали к месту проведения концерта. Если быть честным, ее внимание привлек не я, а огромный новый шикарный автобус, который доставили по моему распоряжению. Но и он не вызвал у нее интереса, пока она не начала обходить его, а я не схватил ее за руку.

– Это твой.

Она уставилась на сверкающий серебристо-черный автобус, потом несколько раз моргнула.

– Нет, черт возьми.

Я улыбнулся, услышав ее откровенный ответ.

– Да, черт возьми.

Моим намерениям отметить покупку автобуса должным образом не суждено было воплотиться в жизнь, потому что члены ее группы уже вышли из другого автобуса, и она погрузилась с головой в свои дела. Мне было интересно посмотреть, как они репетируют, но важный звонок заставил меня снова сесть в автобус Холли и открыть ноутбук. Я остался в одиночестве. А я еще думал, что наш брак – чертовски удобная вещь.

К тому моменту, когда я завершил свои дела, Холли так и не вернулась. На часах было уже почти шесть.

Дерьмо.

Я что, все пропустил?

Черт.

Я поспешно закрываю ноутбук и выхожу из автобуса, показывая пропуск, который обронил какой-то костлявый парень часа три назад. Что-то вроде охранной грамоты, дающей право доступа ко всем помещениям. По крайней мере, сегодня вечером мне не придется пытаться подкупить какого-нибудь охранника, чтобы пройти за кулисы. Это уже хоть что-то.

Я нахожу какую-то девушку, по виду которой ясно, что она не понимает, что, черт возьми, здесь происходит, и после того, как ее глаза чуть не вылезли из орбит, когда до нее дошло, кто я такой, она указывает мне дорогу к гримерной Холли.

На мой стук раздается простой ответ:

– Войдите.

И я широко распахиваю дверь.

Вокруг Холли суетятся три человека – мужчина, накладывающий на ее лицо макияж с помощью кисти и маленьких губок, еще один мужчина, который занимается ее волосами, и женщина, обрабатывающая роликом для чистки одежды ее сценический костюм, висящий на крючке, вбитом в стену. Они суетятся, прищелкивают языками и творят бог весть что.

Они не прекращают своих занятий, когда я вхожу в комнату, так что я нахожу стул в углу и устраиваюсь на нем, чтобы проверить электронную почту, которая непрерывно приходит ко мне на телефон. Какие-то люди постоянно заходят в комнату, обмениваясь последними новостями, и я не могу расслышать их со своего места. Я нахожусь в своем маленьком мире, который располагается на задворках мира Холли, пока Холли не встает и не начинает расстегивать пуговицы на своей клетчатой рубашке.

Я встаю, спокойно пересекаю комнату и останавливаюсь рядом с ней.

– Одну минуту, пожалуйста, – говорю я. Снова спокойно. А потом я веду ее в угол комнаты за ширму.

Ее брови нахмурены в недоумении.

– В чем дело? – спрашивает она.

– Что ты, по-твоему, делаешь, черт возьми? – рычу я, стиснув зубы.

– Переодеваюсь.

Она произносит это медленно и членораздельно, словно я тупица.

– Нет, ты не будешь переодеваться в комнате, где кишмя кишит народ.

Я жестом указываю на дверь, которая даже сейчас все еще непрерывно открывается и закрывается, и этот трафик может дать фору любому чертову шоссе.

Отбросив завитые локоны с лица, Холли отмахивается от моего возражения и кладет ладонь мне на грудь в попытке заставить меня посторониться, чтобы она могла выйти из-за ширмы.

Когда я не трогаюсь с места, она говорит:

– Крейтон, все в этой комнате видели меня почти голой сотни раз.

Сумасшедшая мысль приходит мне в голову, но я прогоняю ее. Я не должен размышлять над тем, имеется ли в какой-нибудь из моих компаний технология, вызывающая потерю памяти у людей. Если бы она была какой-нибудь другой женщиной, меня бы не беспокоило, даже если бы весь мир видел ее голой.

Но эта женщина? Меня это беспокоит. Очень беспокоит. Почему? Неважно. Факт остается фактом – она моя чертова жена.

Пещерный человек не размышлял над тем, почему испытывает непреодолимую потребность затащить свою женщину в свою пещеру, где другие пещерные придурки не смогут видеть ее совершенного тела. Это просто физиологическая реакция, которой насчитывается много тысячелетий. И я не могу ею управлять. И при этой мысли мне легче смириться с моим инстинктом собственника.

– Мне наплевать, даже если все люди на этом чертовом стадионе раньше видели твой оголенный зад. Но теперь ты миссис Крейтон Карас. И правила изменились.

При слове «правила» она краснеет, и мне интересно, не думает ли она о прошлой ночи, когда я спросил ее, помнит ли она правило о том, что управлять всем буду я.

Но, оказывается, я ошибаюсь.

Она отводит руку назад, а потом лупит меня кулаком в живот. Застигнутый врасплох, я делаю шаг назад, натыкаюсь на ширму, и она сдвигается.

– Что, черт возьми, ты делаешь, Холли?

– Ты такой придурок! – шипит она, и разговор в комнате стихает.

Я высовываю голову из-за ширмы и объявляю:

– Всем выйти.

Женщина сердито смотрит на меня, словно собираясь возразить, но потом лишь говорит:

– У вас десять минут. А потом ей нужно переодеться. Нам нужно выйти и поприветствовать зрителей.

Учитывая, что и в лучшие дни мне не нравится, когда мне указывают, что делать, ее заявление не располагает меня