Не по торной дороге - Анатолий Александрович Брянчанинов

работу давать, — вот и все. Ну, пришла нам фантазия две-три тысячи платить за то, чтобы вы контролером фонарей числились, что ли, — ну и берите! Какие тут могут быть еще тут разговоры?

— Нет-с, благодарю за предложение, а только им я не воспользуюсь; сочиненных мест мне не надо и даром денег брать я не стану.

Осокин повернулся, чтобы идти.

— Куда же вы? — остановил его железнодорожник. — Эдакой горячий! Посидите, потолкуем еще малость.

— Дама меня ждет… Вон и вальс кончили, пора.

— С Богом, коли так! А вы подумайте, — усмехнулся туз и пошел к одному из карточных столов, решительно недоумевая, как могут в наше время существовать глупцы, подобные Оресту: «Из-за десяти рублей в месяц другой пороги обобьет, пол в моей передней от просителей, из крашеного в стойло обратился, а тут двести навязываешь и еще артачится! Ну, добро не надо бы было, а то ведь знаем доходы-то его!»

«Ну нет, голубчик, — в то же время рассуждал Осокин, направляясь в танцевальную залу, — на эту штуку ты меня не подденешь! Тебе дядя мой на что-то нужен, так ты, чтобы подслужиться ему, место мне сочинить хочешь — спасибо!»

Орест отыскал Софью Павловну и, в ожидании ритурнели[107], уселся с нею на одном из простеночных диванчиков.

— Вы хотели что-то сказать мне? — не совсем спокойно спросил он ее.

— Да; для этого почти я и приехала сюда. Если вы припомните, я не хотела быть на бале, но ваш поступок заставил меня изменить решение. Признаюсь, не ожидала я от вас такой… (она остановилась немного) неделикатности.

Молодой человек вспыхнул и в недоумении посмотрел на свою даму.

— Неделикатности? — переспросил он.

— Ou si vous aimez mieux[108], неумения жить в свете.

— Не понимаю.

— Есть вещи, М-r Осокин, в которые ни в каком случае вмешивать не следует… Своим необдуманным поступком вы компрометировали не только себя, но и меня.

— Вас? Компрометировал я?.. Да, сделайте же милость, говорите яснее! — вскричал Орест.

Тон, которым были произнесены эти слова, до того звучал искренностью, что Софи невольно и пристально взглянула на своего кавалера.

Подали сигнал.

— Мы где садимся?

— Где хотите.

— Мне все равно; останемтесь, пожалуй, здесь.

Осокин предупредил своего визави и кадриль началась.

— Вам известна некая Перепелкина? — после первой фигуры спросила девушка.

— Раза два видел… у тетки.

— Вы давали ей какие-нибудь поручения?

— Ни одного.

— Странно! — усмехнулась Софи, и стала делать фигуру.

— Софья Павловна! — умолял ее Орест, садясь на место. — Скажите прямо, в чем дело… к чему эти светские извороты?

Ильяшенкова в упор посмотрела на него.

— Эта Перепелкина делала мне от вашего имени предложение, ни более ни менее, — медленно отчеканила она.

Осокин вытаращил глаза.

— Предложение? От моего имени?.. — пробормотал он.

— Да, une proposition en forme.[109]

Молодой человек только руками развел.

— Теперь скажите пожалуйста, — продолжала Софи, — имела ли я право обидеться? Какая-то Перепелкина — сваха М-r Осокина!.. Vous me traitez pour une bourgeoise… pour Dieu sait qui?.. Merci, monsieur![110]

— Но этого быть не может!

— J'espere que vous n'irez pas jusqu'a me traiter de menteuse?[111] — гордо заметила девушка.

— Ах, да не в том дело! Все это ужасно странно… Помилуйте: я во всю жизнь двадцати слов с нею не сказал!

Ильяшенкова, в свою очередь, удивленно посмотрела на Ореста. Сделали третью фигуру.

— С чего ж тогда вздумала она принимать такое горячее участие в ваших интересах? — усмехнулась Софи.

— Не понимаю!

— Согласитесь однако: странно, что женщина, с которою вы еле знакомы, берется для вас за такое щекотливое дело… Ведь если даже допустить, что она рискнула на это без вашего полномочия, — все-таки она должна была иметь кой-какие данные…

— Данные?

— Да; ну что это может вам доставить удовольствие, например, — лукаво и как-то сбоку взглянула девушка на своего кавалера.

Тот несколько смешался и поспешил заняться танцами.

— Тут какое-нибудь недоразумение, — после небольшой паузы, сказал Осокин, — я постараюсь его выяснить и затем немедленно сообщу вам о результате.

— Пожалуйста, потому что история эта, признаюсь, мне не совсем приятна… Bon gre — mal gre[112] входить в интимный разговор с торговкой, Dieu sait pourquoi…[113]

(Софья Павловна теперь уже очень хорошо знала, что Орест решительно не причем во всем этом деле, что тут орудовала одна тетка, но о ней она и словом не упомянула. «Пусть наведет справки и сообщит мне, — тогда, может быть, выяснится и то, насколько он заинтересован мною»).

— А мне еще неприятнее, — возразил ей молодой человек, — что вы, Софья Павловна, могли заподозрить меня в авторстве такой нелепости… я полагал, что вы лучшего обо мне мнения!

Он поблагодарил даму, отвел ее на место и, крайне озлобленный и заинтригованный, отправился в бильярдную. Там дым ходил волнами; на диване сидело несколько зрителей, большею частию пробавлявшихся пивом и коньяком с зельтерской водой; около бильярда сновал Бирюков и еще какая-то личность, немного сердитая на вид. Неподалеку от них, на окне, стояла бутылка шампанского и два, в половину налитые, стакана. Осокин поместился в уголку, за маленьким столиком, спросил себе чаю и задумался над случившимся с ним казусом. «Все дело испорчено! — отчаивался он. — Софи не уверишь, что я не причастен ко всей этой пошлости! И с чего только эта дура Перепелкина ввязалась? Разве тетка поручила ей?.. Очень возможно. Перепелкина таскается к ней чуть не каждый день… деньги нужны… а у старухи страсть устраивать свадьбы… Прошлый раз она даже намекала мне на это… Тетка, решительно тетка, всему виной! — остановился Орест на этом выводе. — Ну, поблагодарю же я ее завтра!»

— Видел, какую оттяжку я изобразил? — спросил Бирюков шурина. — Через весь бильярд! — Петрунька! Помели кий Сергею Николаичу.

— Не надо, — возразил партнер и, перекинувшись через борт, стал прицеливаться.

— Эй, помелите — кикс иначе будет! — смеялся Владимир Константинович. — Шар-то ведь пятнадцатый, тяжел!

— Не говорите, пожалуйста, под руку, — заметила сердитая личность.

— Право помелите, жалеть будете! Ну вот, — захохотал Бирюков, — говорил вам!

Партнер действительно скиксовал; зрители рассмеялись.

— С вами играть невозможно! — рассердился он.

— Уж и невозможно! Я, что ли, виноват, что кий помелить не захотели!

— Ну да играйте!

— Поиграем-с… Мы вот тринадцатого в угол закантапошим, а затем и под вашего пятнадцатого подползем… Каков выход-то? — самодовольно обратился Владимир Константинович к зрителям.

— Великолепный! — восхитился подошедший в это время Огнев.

— Ah! Bonsoir![114] — протянул ему руку Бирюков. — Не хотите ли шампанеи?

— Нет, merci. Ну-ка хватите пятнадцатого, — сказал Леонид Николаевич, надевая pince-nez и усаживаясь на диван.

— Сейчас.

Владимир Константинович