Приятель - Артем Рудик

обратно, а то я тебя теперь побаиваюсь. Лучше он побудет у меня, ковбой.

Я с радостью передал ей орудие убийства. Мне было как-то даже спокойно, что у меня его забрали и больше стрелять не придётся. В сторону того, что я сделал, смотреть вообще не хотелось, но Звезда сказала:

— Пойдём, соберём с тел что-нибудь полезное. Раз уж перестрелки избежать не удалось. Роса, — она постучала по крыше авто, — Давай, тоже помоги нам! Поищем у этих парней что-нибудь стоящее.

Девочка с энтузиазмом вышла наружу и, в припрыжку, с небольшой сумкой наперевес, побежала обворовывать трупы бандитов. Звезда взяла из машины свою сумку и также направилась к расстрелянным нами автомобилям, зазывая меня за собой взмахом руки. Я, нехотя, поплёлся следом. Эйри молчал.

Картина того, что я сделал, будет стоять у меня перед глазами также чётко, как и труп того охранника. Это… Это было ужасно: пятнадцать тел, у десяти из которых по ровной дырке в центре лба, много крови, много гильз, много оборванных жизней.

Меня даже стошнило от запаха и вида, как только я стал подходить к месту перестрелки. Стошнило ещё станционной лапшой с маринованным яйцом. Именно в этот момент, согнувшись у обочины, я окончательно закрепил для себя, что как раньше уже точно не будет. Никогда.

Никогда я больше не буду вести обычную и тихую жизнь. Никогда мне не сидеть на парах, скучая. Никогда не есть бобовой лапши. Никогда не увидеть своих друзей и знакомых со станции. Я теперь был здесь, в пустошах. Частью этого дикого и жестокого мира. Мира, который наверняка ещё не раз заставит меня убивать ради выживания и принимать столь же тяжёлые решения, как сегодня.

Это было подобно посвящению в новую жизнь. Я когда-то читал о древних племенах, где мальчики обязаны были проходить инициацию охотой, убивая своего первого зверя и так переходя во взрослую жизнь. Все эти тела были моей инициацией, моим зверем и моим посвящением.

В один момент мне стало так тоскливо и неприятно. Я заскучал по всему тому, что у меня когда-то было. Заскучал по Ване, по Майе, по институту, по своему блокноту для рисования, да даже по профессорам и однокурсникам, по каждому заскучал. Былая жизнь просто выплыла из моих рук. По щеке прокатилась солёная слеза. Затем ещё одна.

Я заплакал, таращась на груду тел. Заплакал, к своему стыду, не о содеянном, а о потерянном. Я заплакал о себе любимом и своих личных потерях. Я… просто не мог сдержать слёз.

Это заметила и Звезда, снимавшая куртку с трупа неподалёку:

— Ты чего это, ангел? Тебе что, их жалко, что ли стало? О мёртвых, конечно, либо хорошо, либо ничего… Но это сволочи те ещё были, пусть и соседи наши. Территорию у нас отжимали, пользуясь тем, что их больше и ответить им никто не решался…

— Да я, не из-за них плачу. Хотя и из-за них тоже, но больше из-за себя, — честно признался я, вытирая слёзы, сразу захотелось перестать их лить и проглотить свою горечь поглубже.

— А что из-за себя плакать? — она улыбнулась, — Пустоши не прощают жалость к себе. Мне бы тоже, знаешь, сейчас бы поплакать: я нарушила хрупкое перемирие между общинами, ради того, чтобы ты помог моей дочери. Это практически наверняка приведёт к войне, когда люди Дутого Пеликана узнают, кто убил их лидера. Много людей погибнет и прежнего порядка как не бывало! Но я не плачу. Знаешь почему, ангел?

— Почему?

— Потому что такова жизнь и слёзы уже ничего не исправят. Можно бесконечно стонать, ныть и оглядываться назад. Но в конечном итоге жизнь всё равно принудит тебя к действию и выбору. А раз уж это неизбежно, я предпочитаю относиться к этому спокойно и просто делаю, что необходимо. Сейчас вот необходимо собрать что-нибудь полезное для поселения, чтобы добро не пропало зря, — она кивнула в сторону тел, недвусмысленно намекая мне, что и мне бы пора заняться собирательством.

Я опустился к ближайшему трупу, толком и не понимая, что у него надо брать и что будет "полезно для поселения". Я долго таращился на него и в какой-то момент грузно вздохнул. В этот момент ко мне подошла Роса, державшая в руках пару помятых банок каких-то консерв. Откашлявшись, она сказала простодушно:

— Знаете, господин ангел, что мне помогает, когда мне грустно? Песня. Грустная или воодушевляющая, неважно. Просто с песней хорошо всё выплескивается, становится легче.

— И работа с песней идёт быстрее, — подтвердила Звезда, — Помнишь, Роса, ту, где парень уходит из дома? Ну ту, со старой пластинки, про каких-то там большевиков. Может, её споём? Помнишь слова?

Роса кивнула. На моём плече возник Эйри, предложив:

— У меня, кажется, есть такая песня в фонотеке. "Большевик уходит из дома". Могу включить. Особенно, если моему приятелю станет от этого получше!

— Забавный зверёк! — декларировала Роса, — Включай, конечно!

Из моей перчатки стал раздаваться довольно громкий и бодрый аккордеонный мотив. Когда музыка дошла до определённого момента, Звезда завела, голос у неё был на удивление ласкающий и мелодичный:

— Как родная меня мать, провожала… Тут и вся моя родня набежала.

— Тут и вся моя родня, набежала! — подпевала девочка.

— Ах, куда ж ты паренёк? Ах, куда ты? Не ходил бы ты, Ванёк, да в солдаты! — воительница очень красиво тянула слова и идеально попадала в ритм.

— Не ходил бы ты, Ванёк, да в солдаты!

— В Красной армии штыки, чай, найдутся! Без тебя большевики обойдутся.

— Без тебя большевики, обойдутся.

— По неволе ты идёшь, аль с охоты? Ваня, Ваня, пропадёшь ни за что ты!

— Ваня, Ваня, пропадёшь ни за что ты! — неизменно повторяла каждую вторую строчку дочка.

— Мать страдая по тебе, поседела. Эвон, в поле и в избе сколько дела!

— Эвон, в поле и в избе сколько дела!

— Утеснений прежних нет и в помине. Лучше б ты, женился, свет, на Арине.

— Лучше б ты, женился, свет на Арине!

Они ещё долго пели эту песню под аранжировку Эйри, контекст которой не понимал ни они, ни я. Может быть только опоссум его и понимал, не так уж и важно. Главное, что эта песня снова напомнила мне о станции, о Ване и обо мне самом. В каком-то смысле Роса была права и конкретно эта песня прекрасно выражала моё внутреннее смятение и ещё лучше ту ситуацию, в которой я оказался.

В который раз мысленно вернувшись к родной станции, я впервые за всё время поднял голову и посмотрел в самую высокую точку