Желание - Николас Спаркс

– Дело в том, что я задумалась: как бы все сложилось, если бы я выбрала другой путь. Но не просто вышла бы замуж. Что, если бы я старательнее училась в школе, закончила колледж, нашла работу в офисе – или перебралась в Майами или Лос-Анджелес вместо Нью-Йорка? И тому подобное.

– Колледж вам явно был не нужен. Вы сделали прекрасную карьеру фотографа, ваши видео и посты о болезни вдохновили множество людей.

– Спасибо на добром слове, но на самом деле они меня не знают. А разве это не самое важное в жизни? Чтобы тебя по-настоящему знал и любил твой избранник?

– Может быть, – согласился он. – Но это не отменяет того, что вы дали людям благодаря своему опыту. Это впечатляющий поступок, для некоторых даже судьбоносный.

Возможно, дело было в его искренности или несовременных манерах, но Мэгги опять поразилась тому, насколько он напоминает ей человека, которого она знала давным-давно. О Брайсе она не думала уже много лет, во всяком случае, намеренно. На протяжении почти всей своей взрослой жизни она старалась держать воспоминания о нем на безопасном расстоянии.

Но для этого больше не осталось причин.

– Вы не против, если я задам вам личный вопрос? – спросила она, подражая его характерной чинной манере речи.

– Нисколько.

– Когда вы впервые поняли, что влюблены в Абигейл?

Как только прозвучало ее имя, его словно переполнила нежность.

– В прошлом году, – ответил Марк, откинувшись на подушки дивана. – Вскоре после того, как закончил учебу. После четырех или пяти встреч она захотела познакомить меня со своими родителями. И мы отправились в Уотерлу на машине, только она и я. А когда остановились перекусить, ей захотелось рожок с мороженым. Стояла жара, кондиционер в машине, к сожалению, был неисправен, и конечно, мороженое стало таять и перепачкало ее всю. Многие из-за этого расстроились бы, а Абигейл расхохоталась так, будто бы не видела ничего забавнее, и старалась есть мороженое быстрее, чем оно таяло. Мороженое было повсюду – на ее носу, на пальцах, на коленях, даже на волосах, и я помню, как думал, что хочу вечно быть рядом с таким человеком, как она. С тем, кто способен посмеяться над житейскими неурядицами и найти повод для радости в чем угодно. Вот тогда-то я и понял, что она – та самая.

– И сразу сказали ей?

– О, нет. Я был не настолько смел. Лишь прошлой осенью я наконец собрался с духом признаться ей.

– И она сказала, что тоже любит вас?

– Сказала. Это было такое облегчение.

– По вашим словам, она замечательный человек.

– Так и есть. Мне очень повезло.

Хоть он и улыбался, она видела, что он по-прежнему переживает.

– Как бы я хотел сделать для вас хоть что-нибудь, – тихо выговорил он.

– Работы здесь вполне достаточно. Ее – и того, что вы задерживаетесь допоздна.

– Мне в радость побыть здесь. Только я вот подумал…

– Продолжайте, – Мэгги взмахнула рукой со стаканом. – Можете задавать любые вопросы. Мне больше нечего скрывать.

– Почему же вы так и не вышли замуж? Если думали, что выйдете?

– По множеству причин. Когда я только начинала строить карьеру, мне хотелось сосредоточить внимание на ней до тех пор, пока я не закреплюсь в своей сфере как следует. А потом я начала много путешествовать, а потом появилась эта галерея, и… видимо, я просто была слишком занята.

– И вы так и не встретили того, кто заставил бы вас во всем этом усомниться?

В последовавшем молчании она бессознательно потянулась к своей цепочке, нащупала маленькую подвеску в виде ракушки, убеждаясь, что она на месте.

– Мне казалось, что встретила. Я знаю, что любила его, но время было неудачным.

– Из-за работы?

– Нет. Это случилось гораздо раньше. Но я практически уверена, что не подходила ему. Во всяком случае, тогда.

– Трудно поверить.

– Вы не представляете, какой я была раньше, – Мэгги отставила стакан и сложила руки на коленях. – Хотите услышать историю?

– Почту за честь.

– Она довольно длинная.

– Какими обычно и бывают лучшие истории.

Мэгги склонила голову, чувствуя, как из глубины ее памяти на поверхность начинают всплывать образы. Она знала, что вслед за образами появятся и слова.

– В 1995 году, когда мне было шестнадцать лет, я начала вести тайную жизнь, – заговорила она.

Брошенная в глуши

Окракоук

1995 год

Вообще-то, если уж говорить начистоту, моя тайная жизнь началась, когда мне было пятнадцать, и мама однажды застала меня на полу в ванной – иссиня-бледную, в обнимку с унитазом. Всю предыдущую неделю меня выворачивало каждое утро, и мама, более опытная в таких делах, чем я, бросилась в аптеку, а после возвращения велела мне пописать на палочку. Когда на ней проступил синий плюсик, она долго смотрела на палочку, не говоря ни слова, потом ушла на кухню и провела там остаток дня, то и дело принимаясь плакать.

Это было в начале октября, к тому времени мой срок составлял чуть больше девяти недель. В тот день я, вероятно, плакала не меньше, чем мама. Сидела у себя в комнате, обняв любимого плюшевого мишку – по-моему, мама даже не заметила, что я не ходила в школу, – и зареванными глазами смотрела в окно, за которым на туманных улицах дождь лил как из ведра. Погода была типичной для Сиэтла, и даже сейчас я сомневаюсь, что в целом мире найдется место более депрессивное, особенно когда тебе пятнадцать, ты беременна и убеждена, что твоя жизнь кончилась прежде, чем у нее появился хотя бы один шанс начаться.

Без слов было ясно, что я понятия не имею, что теперь делать. Вот это мне особенно запомнилось. В смысле, ну что я знала о материнстве? Или даже о том, как быть взрослой? Нет, конечно, бывали случаи, когда я чувствовала себя старше своих лет, например, когда Зик Уоткинс, звезда университетской баскетбольной команды, заговорил со мной на школьной парковке, но отчасти я все еще считала себя ребенком. Я обожала диснеевские фильмы, праздновала день рождения тортом с клубничным мороженым на роллердроме, всегда засыпала с плюшевым мишкой и даже машину водить не умела. Откровенно говоря, у меня не было даже опыта общения с противоположным полом. За всю свою жизнь я целовалась лишь с четырьмя мальчиками, но один раз поцелуи зашли слишком далеко, и чуть больше чем через три недели после того ужасного дня, полного рвоты и слез, родители отослали меня в Окракоук, городок на Внешних отмелях штата Северная Каролина, – я даже не знала, что есть на свете такое место. По идее, ему следовало быть живописным приморским городком, излюбленным туристами. Там мне предстояло жить у моей тети Линды Доус, сестры моего отца, намного превосходящей его по возрасту, которую я видела всего раз в жизни. С учителями договорились так, чтобы в учебе я не