Ранчо - Стил Даниэла

Они дружно рассмеялись. Все это было чудесным сумасшествием: он, она, все, что с ними произошло накануне.

– Ты тоже выглядишь неплохо, – ответила она и доказала ему искренность своих слов: сначала на полу в гостиной, затем на кушетке, потом снова в спальне.

Он разрывался между двумя желаниями: посвятить весь день любви или показать ей все окрестные диковины. На помощь пришел здравый смысл: лучше всего ускользнуть в обеденное время, когда все отправятся в ресторан.

В полдень они крадучись покинули его дом и, к огромному облегчению, ни с кем не столкнулись. Она была в джинсах и старой шляпе, а вместо порванной тенниски надела его старую рабочую рубашку, завязав ее узлом под грудью. В таком одеянии она тоже выглядела сногсшибательно, и он покачал головой в шутливом унынии: судьба не предоставила ему выбора, Она включила в кабине радио и настроилась на музыкальную станцию.

Перед отъездом она оставила подругам записку, что вернется вечером. Ей хотелось провести с ним весь день.

Сначала они побывали у водопада, потом поднялись в горы, откуда открывался захватывающий вид. Они долго гуляли. Он рассказывал ей о своем детстве, семье, мечтах. Она не припоминала, чтобы с кем-либо ей было так же хорошо и спокойно, как с ним.

На обратном пути они остановились у заколоченного ранчо. Гордон объяснил, что некогда его владелец был самым зажиточным в округе, но потом он умер, а для публики, посещающей Джексон-Хоул, оно не представляет интереса. Правда, как-то сюда наведались две кинозвезды, потом заглянул какой-то немец.

Гордон сообщил Тане, что ранчо продается по сходной цене, но требует ремонта. Потенциальные покупатели отказываются от него из-за удаленности и несовременности. От Джексон-Хоула досюда сорок минут пути. Таня мысленно сравнила ранчо с декорациями из старого ковбойского фильма.

Они обошли дом и заглянули внутрь. Хозяйский дом довольно просторен, а рядом располагались вполне приличные домики для работников. Тут же – полуразрушенные конюшни и большой амбар с прохудившейся крышей. Поместье производило благоприятное впечатление. Таня поняла, что Гордон неравнодушен к нему.

– Когда-нибудь мне хотелось быприобрести такое ранчо, – признался он, глядя на горы и щуря глаза. От порога дома открывался потрясающий вид на долину. Здесь есть где кататься верхом и пасти коней.

– Чем бы ты тут занимался?

– Привел бы все в божеский вид, разводил бы лошадей. На этом можно неплохо заработать. Главное – стартовый капитал, сама покупка. – Ему было стыдно за сограждан, не отваживавшихся купить это золотое дно. Неужели на свете не осталось сообразительных деловых людей?

Таня признана его правоту. Ей пришлась по вкусу первозданность этого места, и она уже представляла себе, как прячется здесь на всю зиму. Ранчо сулило массу заманчивых возможностей.

– Разве отсюда можно выбраться, когда навалит снега? – поинтересовалась она.

Гордон утвердительно кивнул:

– Запросто! Дорога отличная. Понадобится только снеговой плуг. Часть лошадей пришлось бы отправлять на зиму на юг, но часть можно было бы оставлять здесь, в отапливаемых стойлах.

Он засмеялся: какой смысл строить планы в отношении ранчо, которое ему не принадлежит? Впрочем, Тане не пришло в голову назвать его прожектером.

Они еще немного поколесили по окрестностям, затем Гордон пригласил ее поужинать в старый ветхий ресторан в получасе езды от города, куда любили наведываться ковбои. Он мог бы пригласить ее в местечко поизящнее, однако боялся, что, где бы они ни появились, люди узнают её и начнут бесноваться.

Ей понравился старый, ресторан. Утолив голод, они вернулись к нему.

Таня была в восторге от его общества и, зная, что пора возвращаться, оттягивала расставание. Они сидели у него в гостиной и слушали музыку. Потом он поставил ее любимый компакт-диск. Дослушав запись, она спела ему ту же песню. Он снова решил, что ему снится сон. Она подняла его на смех.

– Доказать, что все это явь? – Она стала стягивать с него одежду.

– Тем более! Чистые фантазии: я слушаю Таню Томас, которая в это время меня раздевает.

– Ничего подобного!

Они хохотали, возились, как малые дети, без устали целовались. Ему не верилось, что в его жизни появилась такая любовь, что он так ее вожделеет. Через минуту они убежали в спальню. К моменту, когда они пресытились любовью, стрелка часов давно оставила позади полуночную отметку.

– Наверное, правильнее бы взять и перетащить сюда мои вещи, – проговорила она хрипловатым, полным соблазна голосом, сводившим его с ума.

Он улыбнулся, думая о ней и о своей любви:

– Уверен, миссис Коллинз с радостью предложит нам свою помощь, стоит только сообщить ей, что ты доживешь свой срок в моем доме.

Оба прыснули.

– Может, ты сам переедешь к нам?

– А что, неплохо. В таком цветнике я бы...

Она заставила его умолкнуть, опять предложив ему любовь, и он застонал от ее прикосновения:

– О, как хорошо, Танни...

Они лежали так до рассвета. Она помнила, что должна уйти тайком, чтобы ее никто не заметил. Как же она ненавидела приближающийся миг ухода!

– Не хочу тебя отпускать, – грустно признался он, наблюдая, как она одевается. Он сам вымыл ее в своей крохотной ванной. Там они чуть было не набросились друг на друга снова, но вовремя остановились. – Что же я буду делать, когда ты уедешь?

Он так походил на потерявшегося мальчонку, что она улыбнулась ему материнской улыбкой. Ей тоже до смерти не хотелось с ним разлучаться – в следующее воскресенье она улетит в Лос-Анджелес, чтобы снова выйти на поле битвы...

– Может, поедешь со мной? – предложила она, сознавая, что это звучит дико, но испытывая боль при одной мысли о скорой разлуке.

Он оказался дальновиднее ее.

– Думаешь, это надолго? Что бы я там делал? Отвечал на звонки? Расставлял дома цветы, преподнесенные тебе почитателями твоего таланта? Просматривал твою почту? Состоял бы при тебе телохранителем? Совсем скоро ты бы меня возненавидела, да я и сам стал бы себе противен. Нет, Танни, – обреченно заключил он, – мне там не место.

– И мне, – удрученно созналась она, не представляя, как вырваться из замкнутого круга.

– Это твоя, а не моя жизнь. Говорю тебе: скоро ты меня возненавидишь. – Он знал, о чем говорит. То же самое сказал ей когда-то Бобби Джо, вернувшийся в Техас, исполненный ненависти к бывшей жене. – Я этого не хочу.

– Как же нам быть? – простонала Таня, готовая запаниковать.

– Не знаю. Подумай сама. Я бы мог иногда к тебе наведываться, пока это не надоест одному из нас или сразу обоим. Ты тоже могла бы сюда заглядывать. Купи себе здесь дом. Это пошло бы тебе на пользу: было бы где спрятаться после всего этого безумия, которым я любовался после родео, и прийти в себя. Другое дело, если бы ты тут жила. Могла бы проводить здесь часть года, а я бы всегда ждал твоего появления, Тан. Если бы мы жили здесь вместе, то появился бы смысл и в моих наездах в Лос-Анджелес. Я бы делал все, что ты пожелаешь: оставался, не приставал, исчезал, ждал тебя столько, сколько понадобится. Но чего я не хочу, так это переезда в Лос-Анджелес, отказа от жизни, которой живу, твоей ненависти ко мне, которая в таком случае неминуема.

– Нет, на ненависть не надейся, – возразила она со всей искренностью. Бобби Джо она не смогла возненавидеть.

– Зато я возненавижу сам себя, и это повлияет на тебя. Лучше возвращайся сюда. – Он обнял ее и прижал к себе так крепко, что при поцелуе у нее перехватило дыхание. – Я буду ждать. Если захочешь, я постоянно буду ждать.

– Ты правда будешь иногда наведываться в Лос-Анджелес?

Ее охватило беспокойство. Что, если они никогда больше не увидятся? Что, если он забудет ее, как только она скроется из виду, и переедет на другое ранчо, в другой город, прибьется к другой женщине?

– Обязательно! – заверил он ее. – Наведываться, потом возвращаться сюда. А как насчет того, чтобы ты могла жить здесь хотя бы какое-то время?