Джеки Коллинз - Лаки

– Я так вам завидую! – воскликнула улыбчивая девушка, оглядывая огромный живот Лаки, подавая ей запрещенную жареную картошку, молочный коктейль и большой сочный гамбургер. – Я так люблю маленьких детей. Дома, на Ямайке, у меня шесть младших братьев и сестер, а здесь я безумно скучаю по малышам.

Они разговорились, и Лаки не успела оглянуться, как предложила ей работу, которую Чичи немедленно приняла.

Димитрий высказал неудовольствие. Он хотел, чтобы за его сыном присматривала вышколенная английская няня, а не какая-то неопытная официантка с Ямайки. Но Лаки всегда и во всем следовала своей интуиции, и скоро стало ясно, что Чичи – просто находка. Она любила Роберто почти так же сильно, как и они.

Лаки впервые увидела «Грека». Он оказался огромным. Она знала, что столкнется с роскошью, но его кричащее богатство превзошло все ожидания. Белый дворец ста метров в длину, с полной командой; восемь великолепных кают, отделанных под руководством восьми различных знаменитых дизайнеров; кинозал в стиле «Арт Деко» со стенами, обитыми черным шелком, и оборудованный по последнему слову техники для показа видеокассет или самых новых фильмов; бело-золотой мозаичный бассейн; несколько палуб и прочие места для отдыха и развлечений.

Капитан приветствовал их на борту. Им оказался розовощекий англичанин с усами, как руль велосипеда, и наигранно жизнерадостный. Его жена, женщина с лошадиным лицом и пергаментной кожей, стояла рядом с ним. Она заведовала кухней. Оба проработали у Димитрия уже пятнадцать лет и встретили Лаки с плохо скрытым подозрением. Капитан и миссис Пратт имели весьма своеобразное представление о бухгалтерском учете и отнюдь не желали, чтобы новая жена босса вмешивалась в их дела.

– Все ли гости прибыли? – прогремел Димитрий.

– Нет еще, мистер Станислопулос, – ответил капитан Пратт, отдавая честь. – Но у нас все готово.

Его плоские глаза раздели Лаки, пока он пожимал руку и говорил, как все онирады, что босс наконец нашел себе жену.

«Да уж конечно», – подумала Лаки. Она с первого взгляда поняла, что капитан с супругой запускают руки в хозяйский карман. Годы руководства отелем в Лас-Вегасе научили ее хорошо разбираться в человеческой натуре. Жуликов и проходимцев она чуяла за версту. Лаки автоматически улыбнулась. Как хорошо она научилась разыгрывать из себя светскую даму! Оставалось надеяться, что ей удастся продержаться таким образом весь круиз. А потом она «сделает ноги». Атлантик-Сити звал.

Димитрий взял ее под руку и проводил до их каюты. Ее взгляду предстало очень строгое помещение, выдержанное в темно-коричневых и земляных тонах. Королевских размеров кровать, увенчанная обитой кожей спинкой, рядом тумбочки, отделанные кожей и медью. Кожа покрывала и стены. На одной стене висел портрет обнаженной женщины.

– Пикассо, – подсказал Димитрий, перехватив ее взгляд.

Она перешла в ванную. Зернистый мрамор. Все холодное и безликое.

– Ну? – спросил он. – Как тебе здесь нравится?

– Она очень сурова, – ответила Лаки.

– Наверное, ты хочешь сказать, строгая. Эскизы для нее сделал три года назад один из лучших итальянских дизайнеров.

– И все равно суровая. Я бы предпочла что-нибудь более умиротворяющее, – она еще раз огляделась. – А где книги? Журналы? И самое важное – где музыка?

– Какая музыка? – недовольно переспросил он. Димитрию еще предстояло узнать о ее страстной привязанности к музыке в стиле «соул». Без стереомагнитофона она чувствовала себя не в своей тарелке. Как можно задумать спальню без классной звуковой системы?

Роберто и Чичи досталось явно более веселое помещение. Его первоначально предназначали для Бриджит и ее няни. Стены покрывали изображения животных, на потолке было нарисовано небо и солнце, ванная выдержана в солнечных желтых тонах. Лаки сразу поняла, что тут она станет проводить гораздо больше времени, чем в аскетических чертогах Димитрия.

– О Боже! – восклицала Франческа Ферн. – Осторожнее с моими вещами, недотепы!

Французы-носильщики обменялись взглядами. Они не поняли, что она сказала, но она была либо англичанкой, либо американкой, а ко всем англоговорящим туристам следовало относиться свысока и настолько презрительно, насколько возможно в такой жаркий и ветреный день. По неслучайной случайности один из ее двенадцати шикарных разнокалиберных чемоданов свалился с тележки, на которой их везли к ожидающей машине.

– Гораций! – завопила Франческа. – Как ты смеешь допускать такое!

Гораций, явно невиновный в инциденте, сказал:

– Прости, дорогая. Больше такого не повторится.

– Надеюсь, – фыркнула Франческа, величественно шествуя к машине и не удостаивая взглядом как притихших туристов, узнавших ее, так и вежливо кланяющегося шофера.

Гораций сунул деньги двум высокомерным носильщикам.

– Пожалуйста, – попросил он жалобно, – поаккуратнее, да?

Те сунули деньги в карманы и пропустили мимо ушей его мольбу. Едва тележка подъехала к машине, как несколько чемоданов соскользнули с нее на пыльный тротуар. Они уже получили чаевые, поэтому и не подумали помочь пожилому шоферу загрузить их в багажник, а просто повернулись и расслабленной походкой удалились в поисках очередной жертвы.

По счастью, Франческа уже сидела в лимузине, обмахиваясь веером и жалуясь на жару. Она всегда находила на что пожаловаться, и Гораций всегда имелся под рукой, чтобы принять удар на себя. Он страстно любил свою крупную, переменчивую жену и знал, что при ее огромном таланте ей просто необходимо на ком-то вымещать свои огорчения. Все восемнадцать лет семейной жизни он являл собой идеальную мишень для ее ядовитого язычка. Вытирая пот со лба, он уселся рядом с ней на заднее сиденье.

– Уф-ф, – вздохнула Франческа своим знаменитым глубоким голосом. – Я совершенно выбилась из сил. Кажется, я бы неделю не просыпалась.

Гораций согласился. Он всегда с ней соглашался. Он пребывал в непоколебимой уверенности, что свет не видывал второй такой потрясающей женщины, и не переставал удивляться, как случилось, что она именно его выбрала себе в мужья.

– Может, ты так и поступишь, дорогая, – сказал он, отлично зная, что этого-то она никогда и не сделает.

Когда Франческа оказывалась в одной компании с Димитрием Станислопулосом, то они ночи напролет не спали, а только пили, смеялись, танцевали. Гораций не позволял себе задумываться, чем еще они могли заниматься, и, уж конечно, не осмеливался спросить напрямую. Как-то раз он предпринял робкую попытку произвести расследование.

– Как ты смеешь шпионить за мной? – бушевала Франческа. – Димитрий мой самый лучший друг, и я не собираюсь отвечать на твои вопросы.