К. Харрис - Чего боятся ангелы

И все же, начав спускаться, Себастьян ощутил странную тревогу. Он остро чувствовал медленные, тяжеловесные движения крупного молодого констебля у себя за спиной и пронзительный, высокий голос магистрата Лавджоя, задержавшегося у открытой двери экипажа и что-то говорившего вознице.

В экипаже, старом ветхом ландо с низкой округлой крышей и провисшими кожаными ремнями, стоял затхлый запах. Старший констебль, тот, по имени Мэйтланд, внезапно обернулся, крепко схватил Себастьяна за запястье и наклонился к нему.

— Надо же, какое падение с привычной для вас высоты! — сказал Мэйтланд, растянув губы в ухмылке и сверля Себастьяна взглядом. — Разве не так? — Он еще сильнее осклабился, показав зубы, его пальцы больно впивались Себастьяну в руку. — Милорд.

Себастьян встретил вызывающий взгляд синих глаз констебля жесткой улыбкой.

— Вы помнете мой сюртук, — сказал он, крепко схватив запястье констебля. Это был простой прием, которому он научился в горах Португалии, — просто надо было нажать на нужную точку. Мэйтланд судорожно ахнул от боли, выпустил рукав и попятился.

От многодневного едкого тумана камни мостовой стали скользкими, покрывшись влагой. Поскользнувшись на верхней ступеньке, констебль обернулся, ударился спиной о чугунные перила, за которые попытался схватиться, чтобы удержаться на ногах, промахнулся, ударился коленом о следующую ступеньку. Его цилиндр упал рядом с ним.

Этот констебль пытался изображать из себя денди: — светлые локоны были тщательно уложены, рубашка — с высоким воротником, галстук завязан замысловатым углом. Снова нацепив шляпу, он медленно выпрямился. По штанине дорогих светлых брюк текла грязь.

— Ах ты ублюдок! — сквозь стиснутые зубы прошипел Мэйтланд, раздувая ноздри.

Себастьян смотрел на его руки. Обычно лондонские констебли не носили ножей, кроме некоторых, особенно агрессивных. Нож Мэйтланда был маленьким, с острым клинком, который сверкал даже на тусклом свету пасмурного дня. Констебль усмехнулся.

— Попытайтесь еще что-нибудь в этом духе проделать, и вы не доживете до петли. Милорд.

Себастьян понимал, что все это блеф. Но младший констебль — тот, с открытым лицом и большим, как у быка, телом — бросил быстрый тревожный взгляд на улицу, где стоял спиной к ним, поставив ногу на ступеньку экипажа, Лавджой.

— Боже мой, Мэйтланд! Убери эту штуку, пока сэр Генри не увидел!

Он подался вперед, вероятно надеясь закрыть собой нож от взгляда магистрата. Но он был большим и неуклюжим, а гранитные ступени — предательски скользкими. Констебль оступился и с испуганным криком упал вперед, прямо на нож Мэйтланда.

Себастьян увидел, как глаза молодого человека расширились от удивления, а затем тело его обмякло.

— Господи Иисусе! — Мэйтланд выпустил рукоять ножа.

Лицо его перекосилось от ужаса.

Симплот зашатался, не сводя взгляда с ножа, все еще торчавшего в груди. Тоненькая струйка крови побежала у него изо рта.

— Ты ж убил меня, — прошептал он, поднимая взгляд на Мэйтланда. Колени его подломились.

Себастьян подхватил раненого. Кровь хлынула ему на руки, залив плащ. Опустив умирающего констебля на тротуар, Себастьян сорвал шейный платок и прижал его к ране, из которой с бульканьем выходила кровь. Тонкий лен мгновенно сделался влажным и красным.

— Господи, — повторил Мэйтланд, пятясь, отступая на последнюю ступеньку. Он побледнел, словно мертвец.

— Доктора. Быстро, — приказал Себастьян.

Мэйтланд стоял, вцепившись в перила, глаза его были дикими и неподвижными.

— Черт побери! Сэр Генри, вы не могли бы… Себастьян повернулся на колене и увидел, что Лавджой стоит на ступеньке экипажа с искаженным от потрясения лицом.

— Милорд! — проговорил магистрат. — Что вы наделали?

— Что я наделал? — уточнил Себастьян.

Все еще цепляясь за перила, констебль Мэйтланд перевел расширенные от ужаса глаза с Симплота на магистрата.

— Он пырнул его, — вдруг закричал Мэйтланд. — Он заколол Симплота!

Себастьян уставился на человека, лежавшего у него на руках. Начал сеять холодный дождик, придавая темного блеска камням мостовой и усиливая серый налет на лице умирающего. Виконт повидал достаточно смертей и в Италии, и в Вест-Индии, и в Португалии, чтобы сразу узнать ее приметы. Этот человек умрет, и Себастьяна обвинят в его гибели, как уже обвинили в убийстве едва знакомой ему актриски из Уэст-Энда.

Он думал сначала, что это просто ошибка, обычная неприятность, с которой легко будет разобраться. Но теперь он понял, что все не так-то просто. Выпустив тело раненого, Себастьян выпрямился.

Брук-стрит, прежде пустынная, теперь гудела от быстрых шагов — двое парней из добровольческого кавалерийского полка «Иннз оф корт» в красном с желтыми нашивками, в белых камзолах и брюках, появились из-за угла Дэвис-стрит.

— Эй, вы! — крикнул сэр Генри Лавджой из открытых дверей экипажа, указывая дрожащей рукой на Себастьяна. — Задержите этого джентльмена! Констебль Мэйтланд, возьмите себя в руки!

Мотая головой, словно пытаясь привести мысли в порядок, мужчина неуклюже оттолкнулся от перил и бросился на Себастьяна. Тот остановил его хуком справа, заехав ему прямо в челюсть и швырнув ударом в оштукатуренную стену.

Дождь полил сильнее. Кто-то закричал. Шаги перешли в бег. Себастьян обернулся. Оценив расстояние до экипажа, он прыгнул и с такой силой приземлился на сиденье рядом с обалдевшим кучером, что старое ландо закачалось на своих истертых ремнях.

— Эй, эй! — крикнул кучер, выпучив красные похмельные глаза. Лицо у него было грубое, с седыми усами. — Вам тут сидеть нельзя!

— Тогда позвольте предложить вам сойти. — Схватив поводья, Себастьян выдернул кнут из вялых рук кучера и щелкнул кончиком над ушами гнедого. Старое ландо рвануло с места.

— О черт — ахнул кучер и спрыгнул на тротуар.

Себастьян бросил короткий взгляд через плечо. Добровольцы из «Иннз оф корт» остановились рядом с раненым констеблем. Но Мэйтланд с сосредоточенным, решительным лицом бежал следом за ландо, потрясая кулаками.

— Остановите карету! Этот человек убийца!

— Черт, — выругался Себастьян и шлепнул поводьями по бокам гнедого.

Не задерживаясь на углу, он свернул на Нью-Бонд-стрит, прошмыгнув между грузовым фургоном с широкими колесами и высокой двуколкой, которой правил толстяк в желтом плаще. Желтый натянул поводья, его конь встал на дыбы.

— Эй, вы! — услышал он вопль Мэйтланда. Обернувшись, он увидел, что констебль вскочил на высокое сиденье двуколки. — Отдайте поводья!