Марина Крамер - Школа выживания волчицы

Ознакомительный фрагмент

– Спасибо. Ты иди пока в машину, чего тебе тут мокнуть? – устраиваясь на одеяле и расчехляя винтовку, сказала я.

– Я сейчас ближе подгоню.

Это было необязательно, в такую погоду вряд ли был риск встретить в карьере хоть кого-то живого, но Никита не хотел выпускать меня из вида. Потому подогнал джип как можно ближе, открыл дверку и устроился в салоне, вытянувшись почти во весь рост.

– Удобно? – с иронией спросила я.

– Настоящему индейцу завсегда везде ништяк, – хохотнул Никита, с трудом пристраивая длиннющие ноги на заднем сиденье.

– Как скажешь, – удобно укладывая приклад на плече, пробормотала я.

В такие моменты для меня переставали существовать звуки и запахи, окружающая действительность и вообще все. Как только мой палец ложился на спусковой крючок, а глаз прижимался к резинке прицела, прежняя Саша уходила и не возвращалась до тех пор, пока не был израсходован последний патрон и поражена последняя мишень. Как ни странно, именно это состояние внутренней собранности помогало мне разобраться с собственными противоречиями, как будто в отверстиях на мишени я видела ответ. Но сегодня все шло не так – стрельба была идеальной, а успокоение не наступало. Внутри было так же уныло и тревожно, как до приезда в карьер.

– У вас телефон разрывается, – сказал вдруг Никита, и я, вздрогнув, отправила очередную пулю в «молоко». – Между прочим, Акела звонит.

Я сунула винтовку под одеяло, чтобы не намочить, поднялась и взяла у телохранителя трезвонящую трубку.

– Да, слушаю.

– А ты где это? – удивленно спросил муж таким тоном, как будто он весь день лежал на диване, а я взяла и исчезла.

– А ты? – почти враждебно отозвалась я, помня, как он не любит слышать вместо ответа вопрос.

– Я был в клубе, там неприятности, – коротко сказал Акела, давая понять, что больше на эту тему вопросов не нужно. – Так где же ты?

– В карьере.

– Опять?

– Почему опять? Я не ездила сюда около месяца.

– Аля, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. С чего вдруг такая поездка среди недели и в мокрый снег?

– Значит, так было нужно. Мы сейчас вернемся.

– Хотя бы хватило сообразительности взять Никиту, – хмыкнул муж.

– Ты запретил мне ездить одной.

– И очень удивлен, что ты до сих пор не нарушила этот запрет. Ладно, Аля, собирайтесь и возвращайтесь домой, очень холодно, идет снег – не хватало заболеть.

Сашка отлично знал, что мой телохранитель ни при каких условиях не позволит мне завалиться на голую землю, что у него в багажнике всегда полный набор необходимого, тем не менее не забывал выступить в роли заботливого отца, которым, кстати, вполне мог быть по возрасту.

Убрав трубку в карман, я вынула сигареты и закурила. Начали мерзнуть два пальца, открытые специальной перчаткой, но я мужественно добила сигарету и только потом опустила «капюшончик», скрывавший их. Никита убрал винтовку в футляр, стряхнул нападавший на одеяло снег и бросил мне:

– Положите с краю в багажник, я дома высушу. А кремат я сам сверну.

Я забрала у него одеяло и футляр, сложила все так, как велели, и забралась в салон. Только теперь я поняла, что продрогла. Захлопнув багажник, Никита взгромоздился на водительское место и сразу включил печку:

– Холодно, да? Ненавижу такую погоду, прямо из дома бы не вылезал.

– Извини, что выдернула.

– Ой, да я к тому, что ли? Просто не люблю такую погоду. Вы вот жару не любите, а я морось вот такую. Каждому свое.

– Я такую тоже не люблю. Меня разве что в Питере это не раздражает почему-то, – сказала я, немного согреваясь, и вдруг вцепилась в руль, дернув его вправо так, что джип занесло, и он скатился на обочину.

– Аккуратнее!

Никита заорал матом, высунувшись из мгновенно открытого окошка почти по пояс. По дороге удалялся микроавтобус с погашенными фарами и неработающими габаритами.

– Ты смотри, какая тварь! – бушевал мой телохранитель. – Офигели совсем, уроды, без света на такой трассе! Как вы его вообще увидели-то?

– Я стрелок, Никита. Да и по спине могильным холодом продрало, – призналась я, шаря по карманам в поисках сигарет. – Еще минута – и в лобовую сошлись бы.

Никита, тоже изрядно перепуганный, вынул свои сигареты, прикурил две и одну отдал мне. Мы курили и молчали. Я действительно не могла объяснить, как именно увидела – вернее, почувствовала – несущийся нам в лоб микроавтобус. Просто предчувствие смерти… Не прислушайся я к этому, и все – уже лежали бы, изуродованные до неузнаваемости, прямо здесь, на дороге, когда до поселка осталось километра три. Жизнь обрывается так легко… Я столько раз видела ее в прицел винтовки и до сих пор не могу привыкнуть. Долгое время во сне ко мне приходил Реваз Кабоблишвили, внебрачный сын Бесо, которого я застрелила, спасая собственного мужа. У меня не было выбора – я должна была его убить, чтобы не причинить вреда человеку, которого любила и за которого могла отдать собственную жизнь, не то что чужую. Но лицо Реваза очень часто всплывало в моих снах, и тогда я просыпалась с криком, пугая мужа. Потом прошло. Странное дело – Реваз был единственным, кто мне снился, а ведь было их больше. Но почему-то именно он так впечатался в память. Господи, какая ерунда лезет в голову через минуту после того, как избежала смерти. А говорят, вся жизнь промелькнула. Ничего у меня не мелькало, только почему-то вот это воспоминание. Или это я такая неправильная?

– Никита, я ног не чувствую, – жалобно сказала я, потому что действительно перестала ощущать себя ниже талии.

– Это шок, Александра Ефимовна, – отозвался он, берясь за руль. – Сейчас домой приедем, вы полежите, отдохнете, и к утру все наладится.

Но дома я не смогла сама выйти из машины, и напуганный Никита внес меня в дом на руках. Папа уже ушел к себе, Соня легла спать, а Акела сидел в гостиной с какой-то толстой книгой на японском. Увидев нас, он отложил ее и встал, удивленно глядя на меня:

– Это что за экспозиция? Сама больше не ходишь?

– Да что-то с ногами у нее, Александр Михайлович, – отозвался Никита, опуская меня на диван. – Мы в аварию чуть не попали.

– В какую аварию? – спросил Акела, снимая с меня берцы и выбрасывая их в прихожую.

– В дорожную, – отрезала я, проклиная Никиту за его правдивость. – Спасибо, можешь отдыхать, – выразительно глянув на телохранителя, я дала ему понять, что пора ретироваться, чтобы не наговорить лишнего. Но Акела тоже это заметил:

– Нет, погоди, Никита, останься. Быстренько в двух словах расскажи, что, где и как было, – тоном, не предполагавшим возражений, остановил он собравшегося уходить телохранителя.

– А? – повернувшись на пороге, невинно переспросил Никита, хотя отлично слышал все, что сказал Акела.