Сергей Морозов - Офицер. Сильные впечатления

— Твоя жена меня не убьет, Артемушка? — с шутливой тревогой шепнула Маша на ухо Артему Назарову. — Ведь если я возьмусь за это шоу, тебе снова придется проводить со мной больше времени, чем с ней?

Сделав вид, что его совершенно не интересует их интимное воркование, господин Зорин переключился на генерального спонсора, и оба пустились в пространные и занудные разглагольствования об ужасных финансовых проблемах, в которых погрязло телевидение.

Что касалось Артемушки Назарова, то Маша относилась к нему с неподдельной нежностью. Несмотря на то, что и в их дружеские отношения все-таки затесалась постель.

Это случилось в те недели глухого отчаяния и одиночества, когда Маша развелась с Эдиком и рассталась с Борисом Петровым, а полковника Волка еще не встретила.

Как часто подобные мрачные периоды растягиваются в судьбе женщины на всю оставшуюся жизнь! Это что-то вроде бега по кругу, когда в биографии разведенной женщины вдруг начинают материализовываться и один за другим мелькать мужчины. Начинается бесконечная череда всяческих «культурных мероприятий» — вечеринки, ужины, обеды, презентации, банкеты, фестивали, во время которых около женщины выстраивается целая очередь кандидатов в любовники, причем все они словно на одно лицо — как бы лишенные индивидуальности и новый кандидат еще безымяннее и скучнее своего предшественника.

Маше, можно сказать, относительно повезло. Ей суждено было ограничиться одним Артемом. К тому же единомышленником и настоящим товарищем по работе. Причем их эпизодический романчик, по крайней мере для нее, запечатлелся в памяти как случайная перебежка за грань дружеских отношений. Во-первых, они уже успели прекрасно узнать друг друга, третий год работая бок о бок над одной программой, а во-вторых, уж перед ним-то не требовалось оправдываться в том сумбуре, который накладывала на личную жизнь ее профессия. Он был для нее старшим другом. Они виделись каждый божий день, мило сплетничали, обсуждали общих знакомых и делились интимными новостями.

Случилось так, что именно в тот период у Артема расстроились отношения с женой — какой-то внезапный обвал. Непонимание, ссоры, взаимное охлаждение и обиды. Они даже перестали спать друг с другом. Он ужасно страдал. Ему казалось, что это навсегда. Однако у него и в мыслях не было разводиться. Как, впрочем, наверное, и у его жены. При любых обстоятельствах он не оставил бы ни ее, ни двух своих детей.

Маша, которая сама задыхалась от тоски, внимательно и сочувственно его выслушивала. Чисто по-дружески. А ему в какой-то момент почудилось, что он в нее влюбился. На самом же деле просто бессознательно переносил укоренившуюся в душе любовь к жене на другой объект. Неделю или больше он заметно боролся со своими чувствами — даже старался избегать доверительных бесед. Но ничего не мог с собой поделать.

Маше тоже были нужны эти беседы. Она его искренне жалела, и ей самой становилось легче. Она даже пришла к выводу, что, может быть, он даже несчастнее, чем она сама. Все произошло как нельзя естественнее. Душевное сочувствие переросло в ней в стремление утешить его не только словесно, но успокоить и пригреть самым непосредственным образом.

Словом, когда однажды им, как обычно, пришлось засидеться в студии над монтажом очередного репортажа, Маша с благосклонной готовностью восприняла его робкую просьбу вместе поужинать.

— Я не против… Вот только где? — деловым тоном продолжала она. — А может, у меня? Я как раз накупила вчера куриных окорочков.

— А это удобно? — застенчиво спросил он и слегка коснулся ее руки.

— О чем ты говоришь? — удивилась Маша и дружески погладила его по плечу. — Я же теперь самостоятельная женщина.

С тех пор как Эдик недвусмысленно дал понять, что выставил ее за дверь, она решила не возвращаться к родителям и стала снимать квартиру.

Таким образом, взяв в буфете бутылочку красного вина, они приехали к ней, и дальше все развивалось без затей. Насытившись жареными куриными окорочками и выпив по стакану подогретого вина, они как бы оказались перед проблемой нехитрого выбора: либо продолжать обмениваться осколками своих разбитых сердец (то есть, по сути, переливать из пустого в порожнее), то ли утешиться более действенным способом.

В интимной обстановке Артемушка оказался так болезненно застенчив и так невероятно наивен, что Маше не верилось, что он действительно был женат не то двенадцать, не то тринадцать лет. Она молча начала стелить постель, решив проявить инициативу и обращаться с ним покровительственно и с деликатной нежностью. С трагическим вздохом он поднялся со стула и принял посильное участие в процессе, о котором, как выяснилось, у него были свои, раз и навсегда устоявшиеся представления. Во-первых, на простыню было постелено чистое полотенце. Во-вторых, был выключен свет. Обнажение тел происходило исключительно под одеялом. Потом он долго и осторожно ощупывал Машу в том месте, которое в соответствии со всеми процессуальными нормами давным-давно должно было быть использовано по прямому назначению. Это напоминало то, как ребенок ест манную кашу — до безумия долго объедая ее то с одной, то с другой стороны. Когда же Маша не выдержала и попыталась взяться за дело сама, оказалось, что уже слишком поздно и ему пора уходить. В результате, безропотно проводив своего нового любовника, Маше пришлось отдраить пол во всей квартире и перечистить все кастрюли — только тогда она немного успокоилась и забралась в постель. В постели она обнаружила, что для Артема, оказывается, объедание манной каши не прошло бесполезно. По крайней мере, полотенце было весьма увлажнено. Когда и каким образом это произошло, осталось для Маши загадкой, над которой она безрезультатно ломала голову до самого рассвета.

Это маленькое завихрение в их дружбе следовало бы тут же забыть и жить дальше — каждый своей жизнью. Маша так и сделала. К сожалению, для совестливого Артемушки это оказалось не легко. Он был слишком привязчив и сентиментален и вбил себе в голову, что она готова его полюбить, но этому препятствует его брак.

— Я люблю тебя, — сделал он ей на следующий день героическое признание. — Но не знаю, как мне поступить.

— Что ты имеешь в виду, Артемушка?

— Я никогда не смогу оставить жену и детей.

— Этого и не требуется. Тебе нужно с ней помириться и спокойно жить дальше.

— А ты?

— Мне тоже придется позаботиться о своей личной жизни, — пошутила Маша.

Куда подевалось его прежнее чувство юмора? Артемушка истолковал ее слова совсем иначе и продолжал мучаться, а перед самым ее отъездом на Кавказ уныло приблизился к ней и, понурив голову, жалобно прошептал: