Елена Арсеньева - Охота на красавиц

Ознакомительный фрагмент

Лейтенант отложил паспорт и, медленно выйдя из-за чиновного барьера, приблизился к Кире.

– А не думаешь ли ты, Мыкола, шо ей подсобили с этим делом? – тихо спросил он, прищуренным оком озирая Киру с ног до головы. – Бывают такие ловкие дамочки… всякая работа в руках горит! С утра она на большой дороге разбоем промышляет, грабит автобус Феодосия – Симферополь. А под вечер встречается со своей подругой на Карадаге – и воровски, предательски помогает ей расстаться с жизнью… А кстати, гражданин! – обернулся он к Фридунскому. – Труп целый был?

– Это как… целый? – бледнея, переспросил тот, делая невольный шажок к двери.

– Как, как! – сердито передразнил Мыкола, простирая свою длинную, оглобельную ручищу и ловя Фридунского за плечо. – Тебя человеческим языком спрашивают: труп целый был? Не расчлененный?

– Расчле…

Задыхающийся, смертельно испуганный шепот Фридунского было последнее, что услышала Кира, а его мелово-бледное, вытянувшееся лицо с черной кляксой бороды – последнее, что она увидела.

Вокруг залива КоктебляЛежит советская земля:Колхозы, бля, совхозы, бля, природа.Но портят эту красотуСюда летающие «Ту» —Туристы, бля, моральные уроды!..

Назойливый голос лез в уши, пилил голову, словно пилой. Это тьма, застелившая Кирины глаза, уныло, скучно повизгивала:

Стоит девчоночка, ей-ей,А под юбчоночкой на нейВсе голо, бля, все голо, бля, все голо…

– Заткнись, брильянтовая! – истошным голосом закричал кто-то. – Не рви душу!

Кира испугалась, что это кричит она, – и распахнула глаза.

Две смутно различимые фигуры, замершие перед нею, медленно поплыли слева направо… Кира сцепила зубы, невероятным усилием попытавшись остановить головокружение.

– Стоять, Буян, – пробормотала с трудом.

Фигуры послушались – вернулись на место.

– Гляди – очухалась! – сказала тощенькая малокровная девица, похожая на пэтэушницу, и по ее бледному востренькому личику скользнула порочная улыбочка: – Что, замаяли хахали до того, что и на ногах не стоишь? А не умеешь – не берись! Каждое лето понаедут с России москалихи наш хлеб отбивать, а сами хрен от редьки отличить не могут!

Она захохотала и села в углу прямо на пол, широко расставив ноги.

«А под юбчоночкой на ней…» – проплыло в голове, и Кира отвернулась.

– Ай, молодая, зачем голой задой на грязном полу садишься? – послышался надтреснутый голос. – На, возьми мой платок, подстели. И не лезь к женщине, дай ей, бедной, в себя прийти!

Что-то зашуршало, зашумело, забрякало, мелодично зазвякало рядом с Кирой, и в лицо ей близко-близко заглянули огромные, черные и жаркие глаза – такие жгучие, что Кира невольно отстранилась.

– А ты меня не бойся, доча, – снова раздался вкрадчивый голос. – Я не цыганка, я сербиянка – я тебя не обману, всю правду скажу!

– Сон, что ли? – выдохнула Кира, слабо поводя перед лицом рукой, как бы отгоняя призраков, однако назойливое видение не исчезло, а снова засмеялось:

– Ты еще перекрестись! Нет, доча, до завтрашнего утра я никуда не денусь.

– А сейчас – что? И где я?

Кира оперлась ладонями во что-то жесткое, деревянное – села. Какая-то лавка, низкая и широкая, стоит в углу тесной комнаты, которую довольно ярко освещает большая лампочка, висящая на голом шнуре. Стены грубо оштукатурены, пол бетонный. Одной стены нет вообще – вместо нее решетка. Возле этой решетки, подоткнув под себя цветастую шаль, сидит «девчоночка в юбчоночке» – скаля зубы, оглядывает Киру.

– Сейчас, подруга, ночь! – пояснила она своим сиплым, прокуренным голосом, в котором прорывались неприятно-визгливые ноты. – А ты – в «обезьяннике» поселка Коктебля… – последовал долгий и однообразный ряд неизбежных рифм.

– Замолчи ты! – Цыганка махнула на нее узкой смуглой ладонью. – Смотри, совсем беднягу напугала!

– Hапугаешь таких! – огрызнулась девчонка. – Разве не слышала, что Мыкола рассказывал? Мокруха на ней, и не одна! Пришила подружку свою по пьяной лавочке, автобус ограбила, а всего хуже, – девчонка выпучила глаза, – с мертвяками трахалась!

– А тебе что, завидно, доча? – с холодновато-презрительным добродушием осадила ее цыганка. – Tы вот только с мертвяками еще не трахалась, а так уж всех перебрала. Небось и Мыкола там побывал?

– А что, он не мужик разве? – обиделась девчонка. – Все при нем, да еще во какое! – Она показала руками, расставив их в обе стороны так широко, как могла.

Кира зажала уши, зажмурилась. Она в тюрьме. В тюрьме! В коктебельском «обезьяннике»! Правда что – сидят за этой решеткой, будто зверье в клетке. И она, Кира, – среди прочих «обезьян». В компании с дешевой местной проституткой и цыганкой. Первая небось повздорила с клиентом, вторая обчистила какую-нибудь доверчивую отдыхающую, вот их и задержали. А для компании к ним засунули подозреваемую в ограблении, убийстве… и т. д. и т. п. – Кира уже начала путаться в перечне собственных злодеяний.

И сидеть ей тут, пока, после выходных, не вспомнит о своих рабочих делах милицейское начальство! Может быть, тогда все же отправят запрос в сопредельное государство. И выяснят, что Кира Москвина – доктор медицины, в связях, порочащих ее, замечена не была, тем более – в тех кошмарных преступлениях, которые ей шьются.

Свидетельство Глыбина-старшего, милицейского генерала, дорогого стоит! А если и этого будет мало, примчится выручать Киру восходящее светило адвокатуры Глыбин-младший. Да, похоже, не миновать Игорьку приезда: ведь, кроме явного бреда, навороченного в той листовке, его клиентке и подруге шьют еще ограбление и убийство.

Убийство Алки!

Кира изо всех сил прижала к глазам кулаки.

Алка… Единственная и самая лучшая подружка – с того самого дня, как четырнадцать лет назад Кира, «от робости запинаясь», вошла в первую аудиторию медфака университета, где была назначена первая лекция для первокурсников, и, ничего не видя от волнения, села за первый попавшийся стол. Сосчитав до десяти, набралась храбрости и взглянула на соседку. Ею оказалась худенькая брюнетка с невообразимо пышной «химией». Девушка увлеченно читала надписи, которыми был испещрен стол, и не сразу заметила Киру. Наконец она обратила на нее свое подвижное большеглазое лицо и изумленно хлопнула нарядными ресницами.

– Нет, ты видела это? – спросила так, словно была знакома с Кирой всю жизнь. – Ей-богу, лучше не скажешь!

Отманикюренный ноготочек ткнулся в круто вырезанные буквы, столь щедро заштрихованные черным «шариком», словно писавший эти слова стремился непременно сделать их достоянием вечности:

«Деньги – это грязь. Жаль, что грязь – не деньги!»