Лиза Джексон - Звонок с того света

– Знаешь, у меня есть своя теория насчет вас, мозгоправов... то бишь психиатров.

– Выкладывай, – ободрила ее Саманта.

– Я считаю, что все вы отчасти тронутые еще с детства, раз занялись этим делом. У большинства мозгоправов, из тех, кого я знаю, вообще мозги набекрень. Тут нечему удивляться. Когда постоянно имеешь дело с психами, то недолго и самому свихнуться. Ну а тем, кто, как ты, сидит ночами в этой ужасной студии и выслушивает от разных чокнутых их дурацкие исповеди, наверняка приходится совсем тяжко. И от вас больше вреда, чем пользы. Ведь ты знаешь, что помочь ничем не можешь, и только твердишь: «Исповедуйся, и тебе станет легче».

– А это уже немало – сбросить с души камень.

– Но ты же не священник и грехи не отпускаешь, – возразила Мелба. – Какой тогда от тебя толк?

– Чаще всего люди звонят Саманте потому, что одиноки, – попробовал встать на ее защиту Тини.

– А может быть, они хотят исповедаться и получить взамен пустые советы, но и услышать от доктора Сэмми ее исповедь? Чтобы беседа была и взаправду на равных? Чтобы ведущая не представала такой уж всезнающей и непогрешимой, в чем-то призналась, в чем-то покаялась.

– Покаялась? – вздрогнув, переспросила Саманта. – В чем же мне, по-твоему, надо каяться?

Ответа она не получила, потому что раздался телефонный звонок, и Мелба, нажав алым наманикюренным ногтем кнопочку на аппарате, нежно проворковала:

– Вы звоните на радиостанцию «Р-1» – центр культурной жизни Нового Орлеана. Да... да... да... спасибо. И чему вы отдаете предпочтение – джазовым записям или разговорным шоу? О, я с удовольствием передам от вас благодарность нашему ведущему доктору Лидс. Мы все ее тоже любим... – При этих словах Мелба подмигнула Саманте.

Напряжение чуть отпустило Саманту. Может быть, только из-за нервного стресса, вызванного последними событиями, ей почудился в болтовне Мелбы о каком-то покаянии намек на вчерашнее телефонное послание?

Ночь она провела плохо, почти без сна, несмотря на все волевые потуги расслабиться. Нога болела адски, повязка сдавливала икру, была тяжелой и доставляла массу неудобств. Ну а мозг был занят все той же проблемой – что означает фото с проколотыми глазами, требование покаяться, напоминание о неких грехах, странное поведение Харона, явно чем-то встревоженного, присутствие таинственного наблюдателя за окном и его поспешное бегство? Все перечисленное, к сожалению, подталкивало к выводу, что за этим кроется злой умысел, который никак нельзя отнести к разряду невинных розыгрышей.

Утро и день прошли в докучливых хлопотах. Саманта начала с того, что связалась с полицейским участком по телефону, изложила свою историю и чуть ли не полдня дожидалась обещанного визита детектива.

Он забрал у нее пленку с записью телефонного звонка, конверт и фотографию, заверив, что полиция отнесется к происшествию со всем вниманием, а патрульная машина будет теперь гораздо чаше проезжать по ночам мимо ее дома. Затем Саманта с трудом добралась до гаража, вывела машину и с не меньшими трудностями из-за больной ноги проделала затяжное турне по различным учреждениям, демонстрируя занудным бюрократам свою личность и буквально выцарапывав себе дубликаты утраченных в мексиканской переделке документов. Заодно она навестила слесаря и договорилась, чтобы он завтра сменил все замки в ее доме.

Под конец она изрядно вымоталась, но все-таки ей было радостно вновь очутиться на работе, в кругу тех, кого она успела хорошо изучить за несколько лет, к кому привыкла и даже прикипела душой..

– Не бери в голову, – посоветовал Тини. – Не знаю, какая муха сегодня укусила Мелбу, но вообще-то она тебя обожает.

– Меня обожают, меня любят, по мне соскучились. Я готова петь от счастья. – Саманта взяла его под руку, другой рукой оперлась на костыль, и так они вместе покинули приемную и вошли в так называемую «аорту» – нескончаемый, изгибающийся коридор, куда выходили двери всех кабинетов и студий.

Старое здание, приютившее «Р-1» вместе с его многочисленными вспомогательными службами, в прошлом неоднократно меняло хозяев и перестраивалось под их нужды, а теперь походило на перенаселенный термитник, где использовался каждый уголок, каждая щелка, чтобы поместить туда одного или нескольких занятых кипучей деятельностью муравьев.

Тини задержал шаг у двери своего крохотного, без окон, но зато отдельного кабинета, переделанного из бывшей кладовки, и несколько смущенно предложил:

– Может, зайдешь хоть на пару минут?

– Зачем, Тини?

– Посмотришь свою почту. Я сложил ее у себя.

Студент-заочник колледжа Лойолы, Тини был по общему мнению «компьютерным гением» и обслуживал всю локальную сеть радиостанции. Специалист он был бесценный, к тому же настоящий трудоголик. Саманта, как и все, относилась к нему с уважением, хотя считала, что он слишком уж не от мира сего, и это представляет для него определенную трудность. Однако такая отрешенность от житейских проблем не помешала ему по уши влюбиться в Саманту, что несколько затрудняло их общение, хотя она и притворялась, будто понятия не имеет о его чувствах.

– А что, много пришло писем?

– Тонны! И все одинаковые – слушатели хотят твоего возвращения в эфир.

– Ты, значит, читал мою почту? – Она изобразила возмущение.

Тини покраснел до кончиков ушей.

– Только те, что были адресованы не тебе лично, а радиостанции. Но все равно, в большинстве из них речь шла о тебе.

– Ну, ладно, – смилостивилась Саманта. – Но личную свою почту я уж, с твоего позволения, вскрою сама.

– Конечно. – Хотя ему явно хотелось остаться в кабинете вдвоем с Самантой, Тини тактично удалился.

Саманта торопливо разрезала конверты один за другим, ощущая противную дрожь в руках, вытряхивала их содержимое на стол. Никаких фото, только послания, написанные от руки или на машинке. Во всех примерно одно и то же – добрые слова и пожелания, без какого-либо подтекста. Ничего, что могло бы встревожить или напугать.

Она отправила их в мусорную корзину, вышла в коридор и поискала глазами Тини, но того, покорно дежурившего за дверью, заслонила могучая фигура Элеонор.

– Вот она, наша заблудшая овечка! – загремел ее голос, отозвавшийся эхом по всей «аорте», и блеснули в люминесцентном свете золотые коронки во рту, растянувшемся в широкой, чуть ли не до ушей улыбке. Рослая негритянка имела пристрастие ко всему блестящему – браслетам, ожерельям, пуговицам, а в качестве пресс-папье на письменном столе держала бронзовые шары фунтов по пятнадцать и иногда жонглировала ими, демонстрируя внушительные бицепсы.

Она бесцеремонно подхватила Саманту за талию, чуть не оторвав от пола, и повела, вернее, потащила дальше по коридору в свой кабинет, а там усадила в роскошное, обитое дорогой кожей кресло для почетных посетителей – единственное напоминание о прежних обитателях этого здания, об их размеренном образе жизни, отличном от вечной спешки и нервозности, царящих на радиостанции.