Нора Робертс - Жертвоприношение

Чез взял чайник и налил себе еще чаю.

– Не знаю даже, можно ли назвать это изнасилованием. Ведь я не сопротивлялся. Просто тихонько плакал и покорялся его воле.

– Это было изнасилование, – тихо проговорила Пибоди.

– Не знаю… – Чез понял, что не может пить чай, который только что налил. – Я никому не говорил об этом. Даже когда его посадили за решетку, я ничего не рассказал полиции: просто не верил, что им удастся долго продержать его в тюрьме. Он был слишком силен и могуществен, и кровь на его руках только придавала ему силы. Странно, но моя мать бежала, забрав меня с собой, именно из-за секса. Не из-за насилия, не из-за того, что он ломал руки маленькому мальчику, не из-за смертей, в которых он был повинен. Это случилось после того, как она увидела его, склонившегося надо мной, стоявшим на коленях. Он ее не видел, а я видел. Я видел ее лицо, когда она зашла в комнату. Она оставила меня там, дала ему закончить то, что он начал, но ночью, когда он ушел, мы бежали.

– Но она и тогда не обратилась в полицию?

– Нет. – Чез взглянул на Еву. – Я знаю, о чем вы думаете. Что, если бы она все рассказала, многие жизни были бы спасены. Но страх – очень сильное чувство. Она хотела лишь одного – выжить. Когда начался суд, я ходил на заседания каждый день. И был уверен, что очень скоро он каким-то образом... просто исчезнет из зала суда. Даже когда сказали, что его посадят в тюрьму, я не верил. Ну а потом сменил имя, попытался жить нормальной жизнью. Стал заниматься тем, что было мне интересно, к чему меня влекло. Но я не позволял себе с кем-либо сближаться. Во мне жила неутолимая ярость. Я мог взглянуть на человека и возненавидеть его только потому, что он казался счастливым. Или грустным. Я ненавидел людей за их безоблачное существование! И так же, как отец, не мог подолгу жить на одном месте. Когда я понял, что снова думаю о самоубийстве – причем думаю спокойно, серьезно, – я испугался и стал искать помощи у психиатров.

Он наконец снова улыбнулся.

– Тогда я не догадывался, что я сделал первый шаг к новой жизни. Я сумел понять, что ни в чем не виноват, сумел простить мать. Но ярость все еще жила во мне, таилась в глубине души. И тогда я встретился с Исидой.

– Потому что заинтересовались оккультизмом? – подсказала Ева.

– Потому что начал изучать его. Это входило в программу психотерапии. – Чез задумался и покачал головой. – Вы не представляете, каким я был в то время злым и грубым. Любая религия казалась мне отвратительной, я ненавидел все то, во что верила Исида. А она была так прекрасна, так светла… И я ненавидел ее за это! Однажды она уговорила меня прийти на службу, посмотреть на то, что вы видели вчера вечером. Я считал себя ученым. И решил, что пойду туда, чтобы доказать, что все это – лишь замшелые слова, повторяемые легковерными дураками. Так же как и то, что исповедовал мой отец, – лишь оправдание желания причинять боль и властвовать.

– И вы пошли туда?

– Да. Я стоял в стороне и молча злился. Я ненавидел присутствующих за их простоту и преданность. Ведь такие же взгляды были у людей, собиравшихся послушать моего отца. Я не хотел иметь ничего общего ни с ними, ни с их верой, но что-то влекло меня туда снова и снова. Трижды я возвращался туда и наблюдал за происходившим, и тогда-то я, сам того еще не зная, начал выздоравливать. В ночь весеннего равноденствия Исида пригласила меня к себе домой. Когда мы остались вдвоем, она сказала, что узнала меня. Меня охватила паника: я так старался похоронить все, что было связано с отцом. Правда, она сказала, что имеет в виду прошлую жизнь, но по ее глазам я понял: она все знает. Она знала, кто я и откуда. И сказала, что у меня дар врачевания, но что я открою его в себе, как только вылечусь сам. А потом она соблазнила меня.

Чез рассмеялся, тепло и искренне.

– Представьте, как я был удивлен, когда эта красавица повела меня в спальню! Я шел за ней, как щенок, снедаемый одновременно желанием и страхом. Она была моей первой женщиной. И единственной. В ночь весеннего равноденствия ярость, с которой я жил, начала уходить.

Чез снова задумался и некоторое время молчал.

– В какой-то момент я понял, что она любит меня. И это чудо заставило меня поверить в другие чудеса. Я стал викканином, вошел в общину. Научился лечить себя и других. Единственный человек, которому я когда-либо причинял вред, это я сам. Но я лучше, чем Исида, обладающая даром прозрения, понимаю искушения – такие, как насилие, себялюбие, власть…

Ева чувствовала, что верит ему. Но в его прошлом так много совпадало с тем, что выпало ей, что она боялась доверять своей интуиции.

– Вы приложили немало усилий, чтобы скрыть, кто ваш отец, – заметила она.

– А вы бы как поступили?

– Алиса знала, кто вы?

– О нет. Алиса была сама невинность, и в ее жизни не было Дэвида Бейнза Конроя. Пока она не встретила Седину Кросс.

– Но Кросс умна и мстительна. Как вы думаете, если бы она узнала вашу тайну, то могла бы, используя Алису, вас шантажировать? Если бы члены вашей общины знали вашу историю, стали бы они вам доверять?

– Поскольку это никогда не проверялось, ответа у меня нет. Естественно, я предпочел бы не распространяться о своем прошлом.

– В ночь, когда была убита Алиса, вы были здесь?

Вдвоем с Исидой?

– Да. И были здесь же, вдвоем, в ночь, когда убили Лобара. Вам также известно, где я находился во время последнего убийства. И еще одно, – улыбнулся он. – Я не сомневаюсь, что ради меня Исида может солгать. Но я знаю совершенно точно: хоть она и может жить с сыном убийцы, она никогда не стала бы жить с убийцей. Это противоречит ее естеству.

– Она вас любит?

– Да.

– А вы любите ее..

– Да. – Внезапно в глазах его промелькнул ужас. – Неужели вы можете подозревать Исиду? Вы же знаете, как она любила Алису, заботилась о ней, как мать о своем ребенке. Она никому не может причинить зла.

– Мистер Форт, зло может причинить любой, – твердо сказала Ева.

– Вы по-прежнему думаете, что он в этом замешан? – спросила Пибоди, когда они спускались по лестнице.

– Я обязана смотреть правде в глаза. В его семье бывали случаи неадекватного поведения. Он отлично знает химию, прекрасно разбирается в галлюциногенах и травах. У него нет алиби. Он был знаком с Алисой довольно близко. Если бы она узнала тайну, которую он хранил столько лет, это могло бы причинить общине непоправимый вред.

Ева остановилась и принялась барабанить пальцами по перилам.

– У Чеза достаточно оснований ненавидеть Седину Кросс и ее приспешников; возможно, он стремится наказать их. Стремится, поскольку не может наказать отца. Он находился рядом с Вайнбургом перед тем, как тот побежал; Чез мог побежать в обход и убить его. Итак, мотивы и возможности имеются, а также есть основания предполагать в нем склонность к насилию. – – У него было кошмарное детство, – но он сумел стать порядочным человеком, – возразила Пибоди. – Вы не можете осуждать его за то, что совершил его отец.