Патриция Гэфни - Лили

Ей надо было выиграть время, вот и все; никакие соображения о том, что за свой выигрыш она расплачивается фальшивыми векселями, – ее более не смущали. Главное – выбраться из Корнуолла. Если каким-то чудом ее кузен все еще не раздумал выдать ее замуж за своего сына, что ж, она воспользуется его необъяснимой навязчивой идеей и сделает вид, будто обдумывает возможность такого брака. Ждать осталось немногим больше девяти месяцев, потом она вступит в права наследования, и хотя ее наследство весьма невелико, его хватит, чтобы заплатить за самый желанный и ценный для нее приз: независимость. Ну а пока придется делать ставку только на свое умение тянуть время. Лили почти не сомневалась, что испытывать доверие и терпение Сомса целых девять месяцев ей не удастся. Но ей необходимо пристанище, причем немедленно. И если обрести убежище можно лишь путем обмана, если ей придется воспользоваться помощью и гостеприимством кузена под фальшивым предлогом, – что ж, так тому и быть. Ее собственным силам пришел конец. К тому же она не собирается красть у него, твердила себе Лили в полном отчаянии. Если он примет ее в своем доме и даст ей защиту, в один прекрасный день она ему все возместит. Когда у нес будут деньги.

Довольно. Дело сделано. Скорее всего Соме не захочет ответить на ее письмо, поэтому можно просто позабыть о том, что она его послала, и продолжать жить, как будто ничего не случилось: по крайней мере ей не придется испытывать разочарование. Но даже если он ответит согласием, вряд ли это произойдет в скором времени. Раз он путешествует по западной части Англии, проповедуя слово Божье своей “пастве”, возможно, ее письмо дойдет до него не раньше чем через несколько недель. А пока ей остается только ждать и не питать слишком больших надежд.

Было уже поздно: ее отлучка заняла больше времени, чем она предполагала. В деревне Лили повстречала Фрэнсиса Моргана. Стоя у дверей почты, он вступил с нею в разговор, затянувшийся минут на десять, а затем проводил ее почти до самого Даркстоуна и тем самым задержал еще больше: Лили пришлось приноравливать свой быстрый длинноногий шаг к его ленивой, неспешной походке. Сперва она никак не могла уразуметь, зачем он вообще заговорил с нею. Прежде мистер Морган никогда не обращал на нее внимания, да и сегодня разговор у них вышел самый пустячный. Лет около тридцати, он был высок ростом, светловолос (под париком), бесспорно хорош собой и одет по последней моде. Именно из-за манеры одеваться Лили никак не могла принять его всерьез: крикливое франтовство Фрэнсиса Моргана никак не вязалось с обстановкой глухой корнуэльской деревушки. Он походил скорее на лондонского светского бездельника, чем на управляющего медным рудником в далекой провинции. Фрэнсис обращался к ней с безупречной вежливостью, однако, когда он наконец попрощался, приподняв шляпу, и пустился в обратный путь. Лили облегченно перевела дух и теперь, вспоминая о случайной встрече, поняла, что все дело было в его взгляде, устремленном на нее: оценивающем и полном нескромного любопытства. Увы, нечего было и спрашивать, как он посмел. В его глазах (да и в глазах других тоже, в этом Лили не сомневалась) она имела репутацию женщины податливой и доступной.

Птицы умолкли, моря со стороны подъездной аллеи не было слышно, однако глубокая тишина, царившая вокруг, показалась ей не мирной, а, напротив, угрожающей. Слабый ветерок был теплым, но девушка зябко поежилась и ускорила шаги, спрашивая себя, который же теперь час. Лили попросила Лауди передать миссис Хау, что ей нездоровится и не хочется есть. Она надеялась отправить письма в Тревите и вернуться вовремя, чтобы спокойно приступить к выполнению своих послеобеденных обязанностей. Но теперь стало ясно, что она опоздала; последствия могли быть какими угодно.

Обогнув дом и войдя с черного хода, Лили не встретила никого и сочла это добрым знаком. И все же ей стало тревожно: слишком уж пустыми и заброшенными выглядели служебные помещения. После обеда в этот день ей было поручено вымыть окна подвального этажа внутри и снаружи. Она набрала ведро воды из колодца и отнесла его в подвал, на ходу подхватив тряпку с кухонного буфета и недоумевая, почему в кухне нет ни поварихи, ни Энид, ни Розы. Но ведь обед к этому часу должен был уже кончиться! Куда же все подевались? С растущей тревогой Лили поспешила к дверям столовой для слуг. Собственные шаги по не покрытым ковром половицам коридора показались ей оглушительными в стоявшей кругом необычной тишине. В дверях она остановилась, да так внезапно, что вода выплеснулась из ведра на пол с громким шлепком.

Четырнадцать голов повернулись в ее сторону, на другом конце стола, с которого уже была убрана посуда, неторопливо поднялась на ноги миссис Хау. Сердце Лили ушло в пятки. Она увидела Трэйера, сидевшего по правую руку от матери, и сразу заметила его гнусную торжествующую ухмылку. Но куда больше ее напугало лицо Лауди: белое, как мел, и осунувшееся от страха. Лили медленно поставила ведро на пол, ее пальцы онемели. Чувствуя приближение неминуемой катастрофы, она выпрямилась, глубоко перевела дух и стала ждать.

– Что-то ты сегодня припозднилась к обеду, не так ли? – начала миссис Хау довольно мягко.

Ее тон не обманул Лили. Она принялась лихорадочно соображать, как бы оставить Лауди в стороне от своих собственных неприятностей.

– Да, мэм, прошу меня извинить, – торопливо пробормотала Лили. – Я сказала Лауди, что нездорова, но… потом я… пошла прогуляться по дорожке к морю. Теперь мне гораздо лучше.

– Вот как? Рада слышать. Мы все теперь вздохнем с облегчением, не так ли?

Экономка оглядела по очереди всех, сидевших за столом. Лили показалось, что большинство присутствующих чувствует себя не в своей тарелке, но кое-кто ответил на улыбку миссис Хау, словно участвуя в общей шутке, а один из лакеев плотоядно облизнул губы.

– Но если ты пошла прогуляться по дорожке к морю, – продолжала миссис Хау, бесшумно продвигаясь ближе к ней скользящим шагом, – как же тебе удалось отправить свои письма?

– Мои… – Лили мучительно сглотнула, сердце прерывисто заколотилось у нее в груди. – Мои письма?

Уголком глаза она успела заметить, что Лауди низко склонила голову над столом и заплакала.

– Ну да, твои письма. Те самые, что ты отправила, бросив работу. После того, как убедила Лауди солгать ради тебя.

– Нет, Лауди ничего не знала! Я солгала ей…

– Кто роет яму ближнему, попадет в нее сам, кто катит камень, будет им раздавлен.

– Прошу вас, миссис Хау. Клянусь, Лауди ничего не знала…

– Сперва воровка, а теперь еще и лгунья. Но нас это ничуть не удивляет, не правда ли? Пес возвращается к своей блевотине, а свинья, сколько ее ни скреби, всегда найдет себе навозу.