Анна и Сергей Литвиновы - Эксклюзивный грех

– А откуда он изначально вылез, этот “Пихол”? – поинтересовался Дима.

По лицу директора пробежала еле заметная тень. Он на секунду замялся.

– На собрании трудового коллектива решили. Давно, – наконец ответил босс. – Тогда еще о рекламе никто здесь и понятия не имел. Вот и ограничились аббревиатурой.

– Не иначе, Николай Михайлович придумал, – сделал ход конем Дима.

– Вы его знаете? – сверкнули острые глазки за стеклами тясячедолларовых очков.

– Нет, но слышал о нем. И хотел бы с ним встретиться, – спокойно ответил Полуянов. – Он ведь главный инженер? Кто ж лучше его о технологии расскажет?

Директор сделал пометку в органайзере.

– Хорошо, понял. Что еще?

– Сначала – пройтись по заводу, поговорить с сотрудниками. Заводской музей, если есть. Быт: столовая, комната отдыха. И – главный инженер на закуску, – быстро ответил Дима.

Его совершенно не интересовал заводской быт, и писать о заводе он вовсе не собирался. Кому оно нужно? Времена сейчас другие: производственные статьи не в моде. Внутренняя жизнь заводов читателей не интересует. А ежели какой директор хочет свое предприятие прославить – будь добр: обращайся в рекламный отдел газеты да плати бабки.

– Милюкову ко мне, – щелкнул селектором директор. – Быстро.

Щелк – другой кнопкой:

– Николай Михайлович? У нас журналист из Москвы, когда сможете принять?

Громкая связь шипела и потрескивала. Наконец сквозь помехи пробился недовольный голос:

– Сегодня никак. Завтра, в двенадцать двадцать. Дима отрицательно мотнул головой. Директор спокойно сказал:

– Сегодня. В любое время. Опять тишина, шорох страниц.

– Шестнадцать двадцать пять. И громкая связь отключилась.

– Суровый он у вас, – улыбнулся директору Дима. Тот вздохнул, холеные губы скривила еле видимая недовольная усмешка:

– Зато профессионал.

Остальные пожелания Полуянова были выполнены с легкостью. Румяная деваха-технолог провела его по заводу. Дима делал вид, что записывает, и заинтересованно кивал, когда сопровождающая гордо останавливалась то у полностью механизированного участка сбора корпусов, то у навороченного электроникой ОТК.

От музея и заводского профилактория удалось отбиться, и Дима отправился в курилку. Он с удовольствием раскинулся на мягком диванчике, задымил… Но едва успел сделать первую, самую сладкую, затяжку, как в курилку ворвалась сопровождавшая девица-технолог, Милюкова.

– Быстрей, Дмитрий, пожалуйста! – взволнованно вскричала она. – Уже двадцать минут пятого!

– Ну и что? – не понял Полуянов.

– У вас же с Ефремовым встреча через пять минут!

– Докурю – и пойдем. Девушка жалобно улыбнулась:

– Пойдемте сейчас, а? Нам в административный корпус, далеко. Опоздаем – он не примет вас совсем, я его знаю!

Полуянов пожал плечами, с сожалением затушил сигарету. Да, завод ему явно нравился – как может не понравиться место, где работают такие аппетитные, блондинистые, голубоглазые технологини?! А вот Колька Ефремов, бывший псих, а ныне главный инженер и Господин Пунктуальность, уже успел взбесить. Докурить не дали из-за его начальственной блажи! Подумаешь, Билл Гейтс, каждая секунда на счету!

Когда Дима вошел в приемную главного инженера, электронные часы, висевшие против входа, как раз мигнули и переключились на следующую минуту: “16.26”. Секретарша выскочила из-за своего столика и немедленно протолкнула Полуянова в кабинет. Он миновал неизбежные начальственные двойные двери и услышал скрипучее:

– Вы опоздали.

Ему навстречу поднимался невысокий, нескладный человечек. “Вешалка”, – мгновенно придумалось прозвище. На главном инженере действительно все висело: мешковатый, не по росту, костюм, длинные, седоватые патлы, даже нос, слишком массивный для худого, плоского личика, свисал, словно огурец.

– Извините, – обезоруживающе улыбнулся Дима.

– У вас осталось девятнадцать минут, – проскрипел главный инженер.

– Спасибо, – еще более доброжелательно проговорил Дима. – Могу я присесть?

Он подошел к столу. Великий боже, что за бардак! Вся поверхность завалена грудами, кипами, связками, снопами бумаг. Чертежи, схемы, вырванные из еженедельника странички, календарики, рекламные буклеты и вперемешку кнопки, скрепки, карандаши… Дима углядел стопку плакатов, изображавших кислолицего главного инженера. Подпись под фотографией гласила:

"Николай Ефремов – твой кандидат в городскую думу”.

"Психи рвутся во власть”, – понял Полуянов и взялся за стул. С него тут же обрушилась собранная вручную моделька космического корабля “Буран”. Дима опасливо водрузил модель на место. Выбрал другое, незаваленное, сиденье.

Ефремов, уже поместившийся напротив, вдруг поднялся, обошел стол и вернул полувыдвинутый стул с “Бураном” на место.

"Ничего не понимаю, – растерянно думал Полуянов. – С одной стороны, беспорядок редкостный. А с другой – пунктуальный, стулья чуть не по линейке ровняет. Псих, точно псих…"

– Николай Михайлович, – начал Дима. – Мне очень понравилось на вашем заводе. Все понравилось: технологии, люди, подход к делу…

Ефремов смотрел на него – глаза в глаза. Не моргал, не кивал, на комплимент никак не реагировал.

Дима, не смущаясь, продолжил:

– Мне сказали, технология производства закуплена в Италии, но переработана с учетом российской специфики. И доводили ее до ума именно вы, верно?

Опять молчание. Немигающий взгляд.

– Николай Михайлович, – чуть повысил голос Дима, – вы меня слышите?

Ефремов встряхнул головой и недовольно проговорил:

– Вам нравится завод, сотрудники, подход к делу и доработанная мною итальянская технология. Что дальше? – Взгляд на настольные электронные часы. – У вас осталось шестнадцать минут.

Дима смотрел на него чуть ли не восхищенно. Молодец, Ефремов, крепкий орешек! Надьку он, к примеру, точно б растерзал. А со мной не выйдет.

– Николай Михайлович, а какой институт вы заканчивали?

– Это имеет отношение к делу? – опять ощетинился Ефремов.

Полуянов вздохнул, решительно встал, едва не смахнув со стола неустойчивую бумажную груду:

– Спасибо, Николай Михайлович. Я обязательно упомяну в своем материале, что главный инженер завода разговаривать со мной отказался.

Ефремов пожевал губами. Снова взглянул на часы – в этот раз на наручные. Они у него оказались очень дорогими и по-купечески безвкусными: массивный золотой браслет, искры крупных бриллиантов и алые капли рубинов. Однако упоминать о том, что осталось уже десять минут, Ефремов больше не стал. Буркнул Полуянову:

– Сядьте, Дмитрий Сергеевич.