Портрет блондинки в голубом - Анна Трефц

действительно кто-то слушал, — Безопасность в наши дни превыше всего. Можно ходить голым, босым и голодным, но будь любезен обзавестись хоть минимальными средствами, охраняющими твою жизнь. Иначе и жизни не будет. Все!

Он поводил глазами в поисках собеседников, но все, кто сидел за столом, ненавязчиво занимались чем-то другим, явно не внимая ему с тем интересом, которого он ожидал. Единственным, кто в эту минуту смотрел на него расширенными глазами, был маленький песик в смокинге. В глазах песика горел не просто интерес, а какое-то нездоровое вожделение. Скорее всего, его внимание, и искры в глазках можно было отнести к большому куску мясного рулета, который Федор Петрович еще пять минут назад подцепил на вилку, и теперь размахивал им в воздухе как флагом. Но оратору было не до выяснения столь мелких подробностей, а потому он обратился к собаке напрямую:

— Понимаете! Безопасность в наши дни — это все. Нет безопасности, ничего нет. Об этом должен задуматься каждый здравомыслящий человек.

— Вы могли бы отодвинуть от него графин с водкой, — извиняющимся тоном шепнула Изольде Светлана Полунина, и недовольно покосилась на мужа, — А то он уже с собаками разговаривает.

Та многообещающе кивнула, хотя ничего предпринимать не собиралась. Не в ее правилах было ухаживать за чужими мужьями. Особенно когда она и своего-то этим не баловала. По ней, так пускай ведут себя так, как пожелают. Это на их совести, и на их репутации. В данный же момент ее больше интересовал Тимофей Тарасов, сидящий от нее через стол. Она по инерции вытягивала губы, поводила плечами и говорила исключительно низким, волнующим голосом. Однако на Тимофея, который словно одеревенел по отношению к другим женщинам, было ничем не пронять. Он с нежностью смотрел на Маняшу, внимая каждому ее слову. О чем они там шептались, понять было невозможно. Но, по всей видимости, она рассказывала ему что-то очень увлекательное. Настолько увлекательное, что он вообще ни на кого больше не обращал внимания.

— Вот я… к примеру… — Полунин икнул и к великому неудовольствию Мао сунул кусок мясного рулета в рот. Садистки медленно прожевав, он продолжил, растягивая слова, — Я человек здравомыслящий. Я позаботился о своей безопасности.

— Вы не представляете, как Маняша вышивает! — донесся до Изольды тонкий голосок свекрови, которая все-таки явилась к столу в подаренной шляпке из соломки, нашпигованной перьями и купленной Изольдой по случаю в Лондонском магазине, который обеспечивал дам высшего общества головными уборами для сезонных скачек. Шляпа больше походила на гнездо неряшливой птицы. Увидев ее на прилавке, Изольда почему-то сразу же подумала о матери мужа.

Услыхав подобную рекламу невесты, которая выглядела настолько прямой, как если бы с экрана телевизора сказали, кто не купит порошок «Хозяюшка», тот дурак, Изольда нахмурилась и поспешила вмешаться:

— Ольга Сергеевна, а что вы думаете о безопасности в наши дни? Вот тут Федор Петрович утверждает, что лучше ходить голым, но при телохранителе…

— Ох! — всплеснула руками пожилая женщина, — Да зачем мне ваш телохранитель! Если только картошку вскопать. А то самой-то уже нелегко…

— Я никому ничего не предлагаю! — тут же с новой силой заговорил увядший было оратор, — Я просто говорю, в наши дни необходимо обеспечить себе безопасность. А будет то амбал под два метра, или забор вокруг дома, или пистолет в кармане, это не имеет значения. Главное, что-то должно быть.

— Да на кой мне пистолет! В нашем-то селе. Засмеют! — весело отмахнулась свекровь.

— Н-да… И в посадке картошки его никак задействовать нельзя, — очень тихо процедила Изольда. Однако она тут же удовлетворенно вздохнула. Она втянула несчастную женщину в разговор с занудным гостем, который от нее не отстанет до конца вечера, поскольку больше на него никто внимания не обратил. А это означало, что она больше не станет рекламировать Маняшу Тарасову таким непристойным образом. Не нужно, чтобы молодой человек видел заинтересованность родственников в выдаче девушки замуж.

— Чудесные у вас помидоры у крыльца, — снова шепнула ей Светлана, — Вы идете впереди времени. Такой стиль, а-ля натурель сейчас набирает обороты в Европе. Знаете, становится модным наводнять территорию перед домом всякими полезными растениями, ну чтобы создавалось ощущение, что вы на ферме.

— Я через это уже прошла лет пятнадцать назад, когда у моих родителей была дача под Москвой, — буркнула Изольда, почувствовав в теме подвох, — В каждой семье есть свои проблемы. У кого-то свекровь помидоры любит выращивать, у кого-то муж с собаками беседует.

Она хотела добавить «а дочка художников мочит», но вовремя сдержалась. Все-таки она была хозяйкой дома, как бы ни бесило ее собравшееся в этом доме общество.

— Вся моя жизнь — это мой дом! — продолжал вещать Полунин, — Поэтому я обезопасил его по последним стандартам.

— Но что вы имеете в виду? — вымучено просипел Влад, который с начала ужина пытался справиться с хандрой, вызванной затянутым на шее бежевым галстуком и сковавшим движения смокингом.

— Хотите знать?! — хитро прищурил пьяный глаз Федор Петрович, — Правда, хотите?

— Изнемогаем от нетерпения, — признался хозяин ужина. И это было чистой правдой. Он изнемогал от нетерпения конца пытки, связанной с этим ужином и со своим треклятым смокингом.

— Хм… — Полунин вдруг принялся ломаться, даже покраснел от удовольствия. Он оглядел Влада и его мамашу, остановился на шляпке, снова хмыкнул, и вдруг просиял, — Вам скажу. Скажу, потому что вы близкие мне люди.

— В самом деле? — изумился Пушкин.

— Точно. Мы ведь соседи. А соседи должны знать друг о друге все.

— Ну, у нас-то ничего такого точно нет, — пожала плечами мать хозяина дома, и тут же смущено опустила глаза. Все-таки было как-то неудобно, не открыть хотя бы часть своих тайн человеку, который собирается рассказать о самом сокровенном, — Что я могу сказать о себе… Я простая женщина. Вышла замуж за отца Владика совсем девушкой. Вот как Маняша. Ну, а он пьянчугой оказался. Сначала-то все нормально было. Ну, попивал, конечно, как и все у нас на селе. А потом стало его затягивать. И ведь когда напивался, подлец, такой агрессивный становился. Придет, бывало, под утро, вилы в сенях схватит и ну гонять нас по двору. Владик-то робким мальчиком рос. Так ведь писался, аж, до десяти лет. Как утро, так простынка мокрая. Как утро…

— Мама! — натужно улыбнулся ей сын, — Я думаю, Федор Петрович имел в виду вовсе не эти подробности нашей жизни.

Он покосился на упомянутого господина. Глаза того за время проникновенной речи женщины как-то нехорошо остекленели. На какой-то момент Влад даже решил, что сейчас гость упадет лицом в тарелку и захрапит.

— А потом перестал? — с