Путь отмщения - Боумен Эрин

Я молюсь Богу, Небесам, всем могущественным силам, включая Усена. Я прошу вечного покоя для отца и для Билла, и чтобы Джесси поправился. Я прошу прощения за души всех тех, кого я убила, нарочно или по ошибке. Я молюсь за Тома из Уолнат-Грова, за безвинных игроков в покер, даже за ублюдков из банды Роуза. Убийства не принесли мне облегчения. Я мечтаю смыть кровь со своих рук, очистить совесть. Не хочу думать, что у меня такая же черная и пропащая душа, как у самого Роуза, поэтому: «Господи Иисусе, Усен, пожалуйста, хоть кто-нибудь, услышьте меня… Пусть Джесси выздоровеет».

И вдруг где-то далеко в каньоне воет койот. Я знаю, это всего лишь дикий пес. Я знаю, что он не в силах ничего изменить.

И все-таки улыбаюсь: кажется, меня услышали.

Глава двадцать четвертая

Когда Лил находит меня несколько часов спустя, я так и не сдвинулась с края обрыва, на котором сижу. Уже стемнело, звезды рассыпаны по небу серебряными осколками. В стойбище у меня за спиной слышны пение, грохот барабанов, свист флейты.

— Он приходит в себя, — говорит Лил.

Я вскакиваю.

— Джесси выживет?

— Ему повезло. Порез оказался длинным, но неглубоким. Джесси потерял много крови, но Бодавей обработал рану нопалем, зашил и перевязал чистой тканью. Травы изгонят жар из тела.

Я осознаю, что слушала ее затаив дыхание и судорожно выдыхаю. Лил протягивает мне скомканную тряпку, в которой с трудом можно узнать мою рубашку. Я забираю ее с радостью — только сейчас мне становится ясно, как я замерзла, — надеваю и невольно морщусь, когда ткань задевает обгоревшие плечи и рану под повязкой. Спереди осталось выцветшее пятно от крови Джесси, но рубашка сухая. И мягкая. Кто-то ее постирал. Может, сама Лил.

— Я могу проводить его к тебе, — предлагает она. — Если он уже хорошо себя чувствует.

— Спасибо, Лил, — благодарю я. — Лилуай.

Она резко вскидывает подбородок и смотрит мне прямо в глаза.

— Я неправильно произнесла?

Индианка отметает вопрос, небрежно мотнув головой.

— Ты назвала меня по имени. Это уже подарок.

Я смотрю на нее во все глаза. Она красивая — как я раньше этого не замечала? Суровая, уверенная в себе, с гордой осанкой, она стоит, облитая лунным светом. Темные глаза блестят, как полированные камешки в ее ожерелье. На правой щеке крошечный шрам — интересно, откуда он у нее?

Лилуай скупо улыбается и исчезает. Когда она возвращается, я понимаю, что нервно расхаживала взад-вперед, и замираю на месте. Лилуай подводит ко мне Джесси и снова растворяется в темноте, не сказав ни слова.

Джесси Колтон стоит рядом со мной, но сейчас он сам на себя не похож. Бледный, с понурыми плечами. Под глазами темные круги. Он выглядит сломленным и измученным. Пропал и его прищур, потому что у Джесси нет сил даже на это. Залитая кровью рубашка болтается на плечах, застегнутая не на все пуговицы, а под ней в бледном свете луны виднеется повязка поперек груди.

— Привет, — говорю я.

Он смотрит не на меня, а на землю под ногами. Мне хочется протянуть руку и дотронуться до него, но он кажется таким далеким, будто нас разделяют целые мили.

— Джесси?

Он падает на колени.

— Тебе больно? Тебе что-нибудь нужно?

Джесси поднимает на меня глаза, и я понимаю, что его скрутило не от телесной боли. Эта рана гораздо глубже; это шрам, который не исчезнет никогда. Вместе с Джесси я чувствую его потерю, она искажает болью его лицо и сжимает мне сердце, будто я сама лишилась брата.

Я опускаюсь на землю и сажусь на пятки рядом с ним. Он молча смотрит на свои руки, которые лежат на коленях раскрытыми ладонями к небу.

— Джесси, мне так жаль…

— Это моя вина. — Голосу него тихий и хриплый, как будто сорванный от крика. — Из-за меня его убили…

— Нет, это я вас втянула. Вы увязли с той самой минуты, как я появилась у вас на ранчо.

— Ты пыталась заставить нас уехать.

— Но в Финиксе я заключила с вами сделку. Позволила вам выручить меня в салуне, просила вашей поддержки против Роуза, притащила в эти проклятые горы.

— Я взрослый мужчина, Кэти. Я сам принимаю решения и сам несу за них ответственность. Меня никто не заставлял тебе помогать, но я хотел золота. Я сам выбрал этот путь, сам украл дневник, отправился искать шахту. Даже когда Билл признался, что его мучают дурные предчувствия, я не остановился. И посмотри, к чему это нас привело. К чему это привело Билла!

— Джесси…

— Проклятье! — Он подбирает камень и швыряет его с обрыва. — Проклятье… — повторяет он снова и снова, пока голос не переходит в еле слышный шепот. Пока Джесси не сдается. Слезы текут у него по щекам, и в груди у меня словно открывается рана, потому что Джесси Колтон никогда не плачет. Он щурится, язвит, критикует все подряд, и у него всегда есть план. Невозможно представить, чтобы такой человек утратил самообладание.

— Джесси.

Но он продолжает рыдать, издавая жалкие стоны, больше похожие на звериный вой, чем на человеческий голос. На меня Джесси не смотрит. Ни когда я зову его по имени, ни когда беру за руку. Ни даже когда кладу ладонь ему на щеку.

— Мне тоже следовало умереть.

— Не смей так думать.

— Жаль, что я очнулся.

— Джесси, нет!

— Я не заслужил права жить. Я всех подвел. Я должен умереть, должен умереть, должен…

Я наклоняюсь к нему и прижимаюсь губами к его губам, обрывая поток горьких слов. Он вздрагивает и отшатывается.

— Прости, Джесси. Зря я это сделала.

Он таращится на меня, будто увидел привидение.

— Я не хочу, чтобы ты умер, Джесси. Понимаешь?

И больше не желаю слышать от тебя таких слов. Никогда в жизни. Ты точно так же не заслужил смерти, как и Билл. Или твоя мама, или мой па, или все остальные, кто умер раньше срока.

Он ничего не говорит.

Господи, какая я дура! Зачем я его поцеловала? До чего глупый, нелепый, отчаянный поступок. Но Джесси хотя бы перестал рыдать.

— Почему ты на меня не злишься? — спрашивает он после долгой паузы. — Я украл дневник, а ты все равно пришла мне на помощь. Спасла меня.

— Тебя спас Бодавей.

— Ноя украл дневник.

— Я знаю, почему ты так поступил.

— Ясно. — Он отворачивается к горизонту, темному и невидимому под спящим небом.

— Джесси?

— Не говори ничего. Просто посиди со мной. — Он робко берет меня за руку.

И я ее не отнимаю.

Когда мы возвращаемся в стойбище, церемония уже закончилась. Дети разошлись — наверное, легли спать, — как и большинство женщин. Бодавей сидит с одним из часовых и курит скрученные табачные листья. Другие воины куда-то ушли — может, на месу, охранять стойбище.

Апачи наблюдают, как мы расстилаем свои одеяла под звездным небом. Постепенно все расходятся по вигвамам, и вскоре я единственная, кто еще бодрствует. Джесси провалился в сон почти мгновенно. Он лежит рядом со мной, измученный и вымотанный до предела. Повязка на груди равномерно поднимается и опускается с каждым его вдохом и выдохом. Шляпа надвинута на глаза, но я вижу его губы — мягкие, полураскрытые.

Я дотрагиваюсь до своих губ, и в животе сжимается тугой комок.

Он отшатнулся. Вздрогнул.

Глупо вот так терзаться. Я ведь собиралась только закрыть ему рот, чтобы он перестал винить себя. Ему было совсем не до поцелуев. Даже нечестно чего-то хотеть от Джесси в такую минуту.

Но я хотела. И все еще хочу.

Может, мне просто нужно отвлечься.

Может, я думаю только о себе.

А может, уже сошла с ума в этой дикой пустыне, если надеюсь, что Джесси спасет меня от всепоглощающей тьмы.

Я хмуро вожу пальцем по гравировке на стволе кольта и уговариваю себя прислушаться к голосу разума. Я еще не свела счеты с Роузом. Надо отомстить ему за смерть па, Билла и всех прочих его несчастных жертв, и никакой мальчишка не вскружит мне голову настолько, чтобы я забыла о своем долге. Никогда в жизни.