Мэри Брэддон - До горького конца

Деловая часть жизни должна была тем не менее идти своим порядком, и в деле Кардимумов мистер Вальгрев пожал плоды своих долгих трудов. Он говорил прекрасно, и его профессиональная карьера много выиграла от этого дела. В начале декабря Валлори возвратились в Акрополис-Сквер и возобновили свои обеды, на которые мистер Вальгрев обязан был являться.

Когда он пришел однажды к мисс Валлори на один из этих обедов, она выразила удивление, увидав траурную повязку на его шляпе.

— Я не знала, что вы в трауре, — сказала она. — Вы не сказали мне, что у вас кто-то умер.

— Не стоило говорить, потому что вы не знали эту особу, а мне она была дальняя родственница.

— Дальняя родственница! Но повязка на вашей шляпе так густа, как у вдовца, намеревающегося скоро жениться. Такие вдовцы всегда носят самые густые повязки.

— Неужели? — спросил мистер Вальгрев с слабою улыбкой. — Я сказал шляпному мастеру, чтоб он сделал мне повязку, но не дал ему никаких инструкций относительно его густоты.

— Но скажите мне наконец, кто у вас умер, Губерт? Вы знаете, что меня интересует все, что касается вас. Дядя или тетка?

— Не дядя и не тетка, а только дальняя родственница.

— Так зачем же вы надели такую повязку, Губерт? Вы должны отдать ее переделать.

— Я совсем сниму ее, если она вам не нравится, милая моя. Мне казалось, что не надеть траур по особе, которую я уважал, будет невниманием к ее памяти.

— Пожалуйста, не думайте, что я против траура. Я, напротив, считаю пренебрежение такими вещами неблаговоспитанностью. Но во всем надо знать меру. В Лондоне померла ваша родственница?

— Нет, в провинции, — отвечал он, и видя что мисс Валлори хочет спросить «где», прибавил: — в Шропшайре.

Это место пришло ему в голову случайно, как одно из тех мест, которых почти никто не знает.

— Вот где! — воскликнула мисс Валлори. — Мы приглашены к одним знакомым, которые живут близ Бриджепорта, но я никогда не была в Шропшайре. Оставила вам ваша родственница какое-нибудь наследство? Может быть, это-то и есть причина вашего глубокого траура?

— Моя родственница не оставила мне ничего кроме… кроме более близкого знакомства со смертью. Всякая семейная утрата знакомит нас с ней.

— Конечно, и это всегда очень тяжело.

Так как дело Кардимумов было неоспоримым торжеством для Губерта Вальгрева, он в начале весны надел судейскую мантию, к великому удовольствию своей невесты, которая всегда гордилась им и заботилась об его повышении. Разве он не был частью ее самой? Какого бы положения она ни достигла с помощью своих денег, оно не удовлетворило бы ее, без отличия с его стороны. Она очень хорошо знала, что могут и чего не могут дать деньги.

Вскоре после повышения мистера Вальгрева, в Акрополис-Сквере был семейный обед, на который не был приглашен никто кроме, Губерта Вальгрева.

— Дело в том, что мне надо переговорить с вами наедине, Вальгрев, — сказал мистер Валлори, когда Августа оставила их вдвоем за столом после обеда, — и я позаботился, чтобы сегодня не было у нас никого.

— Мне не хотелось приглашать вас к себе в контору, это было бы уж слишком формально.

— Я к вашим услугам, где бы то ни было и когда бы то ни было, — отвечал мистер Вальгрев.

— Благодарю. Я знаю, что вы очень добры, но в конторе у меня нет минуты спокойной. Так вот в чем дело, мой милый Вальгрев. Я очень доволен вами, даже более чем доволен, я поражен. Не то, чтоб я когда-нибудь сомневался в ваших дарованиях, нет, я никогда не сомневался, — прибавил он торжественно, как бы полагая, что молодой человек умер бы на месте, узнав о таком гибельном сомнении. — Я всегда возлагал на вас большие надежды, милый друг, но не знал, что они сбудутся так скоро.

— Вы очень добры, — сказал Губерт Вальгрев, глядя упорно на свою тарелку.

Он предвидел, к чему это ведет и собирался с духом. Он наконец достиг своей цели, к которой некогда стремился с таким жаром. Почему же отступает он пред ней теперь? Разве что-нибудь стоит между ним и Августой Валлори? — Только призрак Грации.

— Я не одобряю продолжительных помолвок, — продолжал мистер Валлори. — Я человек практический и гляжу на вещи с практической точки зрения и не замечал, чтобы долгие помолвки вели когда-нибудь к добру. Иногда жених узнает кого-нибудь, кто понравится ему больше его невесты, иногда невеста полюбит кого-нибудь больше своего жениха. У них не хватает духу сознаться в своих чувствах, они притворяются влюбленными и вступают в брак, чтобы быть всю жизнь несчастными.

— В том, что вы говорите, без сомнения, много правды, — сказал мистер Вальгрев, — но мне кажется что истинная любовь не ослабляется разлукой, должна усилиться от времени.

— Да, если любящие муж и жена, знают, что связаны друг с другом неразрывно. Когда вы сделали предложение моей дочери, зная, что она могла бы сделать лучшую партию, я сказал вам, что не могу дать согласия на ваш брак, пока вы не приобретете себе какого-нибудь определенного положения в своей профессии. Доходы были для меня делом второстепенным. У Августы хватит денег на двоих.

— Я, кажется, достаточно ясно дал вам тогда понять, что никогда не поставлю себя в зависимое положение от жены, — поспешно возразил мистер Вальгрев.

— Да, но вы должны будете волей или неволей пользоваться богатством своей жены. Нельзя, чтобы Августа ела на одном конце стола черепаховый суп, а вы на другом конце бараний. Она не такая девушка, чтобы стеснить себя для вас. Она хочет жить в такой обстановке, к какой привыкла с детства, и надеется, что и вы подчинитесь этой обстановке, не спрашивая чьих доходов идет больше на хозяйство. Но она имеет право ожидать от мужа личных отличий, а так как вы на прямой дороге к ним, то я разрешаю вам вступить в брак, когда угодно.

Мистер Вальгрев поклонился, не выразив однако ни малейшей радости; но так как они оба были англичане, то это нисколько не удивило мистера Валлори.

— Благодарю вас, — сказал мистер Вальгрев спокойно. — В этом отношении я в полной зависимости от Августы. Ее воля для меня закон.

— Так переговорите с ней. Но есть еще обстоятельство, которое я предпочитаю сообщить вам немедленно. Мой покойный компаньон Гаркрост оставил не совсем обыкновенное завещание. Он был странный человек во многих отношениях и очень гордился своим именем. Не то, чтоб он претендовал, что какой-нибудь Гаркрост прибыл с Завоевателем или что Завоеватель застал эту фамилию в Англии; его дед вышел в люди собственными трудами, но все Гаркросы были упорными, самонадеянными людьми, до странности уверенными в своих достоинствах.