Дмитрий Вересов - У Терека два берега…

– А Салман Бейбулатов? А мой муж, Азиз Саадаев? Они тоже предатели?

– Твой муж, Маша… Прости… Ты сама… Твой муж, Маша, перешел на сторону немцев, обучался в школе диверсантов абвера.

– Ты лжешь! – закричала Мария, отталкивая его и отступая в глубь комнаты.

– У нас есть неопровержимые доказательства. Наша разведка захватила документы этой школы, которая располагалась в Крыму. Нам известно даже, что твой муж готовился к забросу в Чечню в составе группы Рудделя, которую мы уничтожили в сорок втором году. Помнишь историю с белым конем? Только в последний момент его перевели в другое подразделение…

Маша опустилась на табурет, глядя куда-то перед собой, а слезы свободно скользили по щекам и падали на белую ночную рубашку.

– И коня Терека ты тоже… убил, – сказала она странным, тихим голосом.

– Конь убежал, и этот ваш хромоногий чудак тоже скрылся. Вот тебе еще один предатель – Дута Эдиев. Но мы его тоже найдем, никуда он не денется.

– А почему бы вам не расстрелять предателя-коня? – спросила вдруг Маша.

– При чем здесь конь?

– Ну как же? Соседский мальчик Ахмед только вчера встал на ножки. Он еще не умеет говорить, только плачет и смеется. Но он уже предатель. Значит, и кони, и собаки, и куры – это все предатели. Их надо расстрелять…

– Никого мы не собираемся расстреливать. Просто их всех переселят в другой район. Чечено-Ингушской автономии больше не будет. Вот и все.

– Вот и все. Маленький Ахмед – предатель, комсомолка Айшат – невеста Салмана Бейбулатова, героя-фронтовика, – предательница. Их куда-то повезут. А я, жена настоящего предателя, – останусь? Такая у тебя логика?

– У меня одна логика – я тебя люблю и хочу спасти. А на Чечню мне наплевать с высокой горы, с Эльбруса или Казбека. Во всей Чечне только один человек для меня – ты.

– А если бы я была чеченкой? Ты бы смог полюбить чеченку? Что молчишь?

Маша отступила, словно хотела охватить всю фигуру смущенного Евгения Горелова пристальным взглядом.

– А знаешь ли ты, капитан Горелов, что я и есть чеченка? Что мои предки воевали против Ермолова, стреляли в русских солдат, резали часовых, угоняли пленных? Мой род один из самых древних. Мой предок ходил в Мекку, и его уважительно звали хаджи…

– Врешь… Нахваталась чеченских штучек…

– Я – чеченка, я жена предателя, пускай… Но жена не отвечает за мужа, я отвечаю только за себя. Я – чеченка и пойду за своим народом на любую каторгу.

– Дура! Ты – сумасшедшая! – закричал Горелов. – Я силой утащу тебя отсюда! Если ты хочешь умереть, то я хочу, чтобы ты жила! Ты будешь жить, Маша! Ты ведь так любишь жить!

– Убирайся прочь! Иди к своим тупым палачам! К своим варварам, людоедам!

– Я никуда не уйду!

– Не уйдешь? Хорошо! Вам же, кроме убийства и грабежа, еще положено насилие! Как я могла забыть! Вам не терпится изнасиловать чеченскую женщину? Пожалуйста! Я – настоящая чеченка, из очень древнего и славного рода. Вас это устроит?

Маша резким движением сорвала с себя рубашку и, сверкнув в полумраке таким же белым, как снег на дворе, телом, упала навзничь на кровать. И тут сквозь бешеные штормовые волны отчаяния, страха, недоумения она почувствовала приближение того самого, чего она так боялась последние дни. Ночной хищник – желание – мягко отделился от темной стены и приготовился вцепиться когтями в податливое тело. Еще немного, и Маша позвала бы его по имени, но тут хлопнула дверь, а потом послышались торопливые удаляющиеся шаги по скрипучему снегу за окном.

На рассвете снег заскрипел уже под сотнями армейских сапог. В аул Дойзал-Юрт вошли сотрудники НКВД и приданные им бойцы Красной армии. Операция «Чечевица» была подготовлена блестяще. Все жители аула были под конвоем доставлены на железнодорожную станцию, где их уже ждал состав, из расчета сорок пять человек в один вагон, хотя первоначально планировалось сорок. Такое уплотнение было вполне допустимым при наличии в составе спецконтингента приблизительно сорока процентов детей.

Астрид попросила Жору Рубинова съездить в Шереметьево, встретить Софи-Катрин. Жора Рубинов, до получения первого своего паспорта послушно носивший фамилию Рубинчик, в шестнадцать поменял ее на более таинственную и романтически-восточную, чем вызвал гнев родителей и недоумение преподавателей музыкального училища, в котором учился по классу скрипки. Он работал у Астрид водителем. Однако в трудовую книжку попросил записаться как администратор. На всякий случай.

Жора фактически владел «шевроле», по борту которого было написано «Телевидение Си-би-эн – Московская редакция». Он так поставил себя в редакции, что подчинялся только гендиректору, то есть Астрид Грановски, а остальных сотрудников, кто бы они ни были, посылал подальше. И когда Астрид отлучалась в командировку, редакция, по сути, оставалась без транспорта. Однако сгонять в Шереметьево и встретить там девушку, немочку из Барселоны, Жора вызвался исполнить с энтузиазмом. На лазерном принтере, форматом А3, Жора распечатал лист с надписью латиницей – «Штайнер Софи-Катрин».

С этим листом он и встал возле выхода с того терминала, куда прибывал барселонский рейс.

Самолет не опоздал, однако сама Софи-Катрин вышла с таможни одной из последних. Как всегда – потерялся чемодан, потом нашелся, но в нем уже не было половины вещей…

Жора ее сразу признал – коротко стриженная высокая блондинка, широкоплечая, как пловчиха, в стильных очках с тонкой черной оправой.

Жора, как водится, с ходу предложил обменять валюту на рубли по серединному курсу, а также, если девушке надо, стать ее бесплатным гидом по ночной Москве.

Оказалось, что девушке не надо ни того, ни другого.

– Как хотится, – хмыкнул Жора, крутя руль «шевроле» и подрезая робких частников.

Софи-Катрин глядела в боковое стекло, зябко кутаясь в большущий шарф, специально приобретенный для поездки в Россию. Поеживалась она чисто рефлекторно, потому что в машине было даже жарко. Сам водитель, Жора Рубинов, крутил руль, с форсом сидя без куртки, в одном пиджаке.

Но Софи-Катрин становилось холодно уже от одного вида этих вечных бескрайних снежных, несмотря на весну, полей Подмосковья. И когда их машина миновала мемориальные ежи с надписью: «Здесь осенью сорок первого проходила линия обороны», она вспомнила о дедушке, так и сгинувшем в этих бескрайних заснеженных полях…

«Как же холодно им было! – подумала Софи-Катрин. – Как же они мерзли здесь!»

Жора Рубинов, словно телепатически прочитав ее мысли, сказал:

– Бабка моя проезжала по этой дороге, когда фашистов отогнали за Клин, сразу после январского наступления, так говорит, немцы ротами замерзшие сидели. Как присели на привал, так и не встали – все…