Мария Ветрова - Обретенный май

— Ань, не думаешь же ты, что такой тип собственноручно станет мараться, рискуя всем сразу? Судья все-таки… Это уж ты точно загнула… И вообще, тебе не кажется, что это… Как бы поточнее сказать?.. Не совсем наша сфера деятельности?

— А для чего, по-твоему, существует система прокурорского надзора вообще? Лично меня учили в вузе, что как раз для этого самого надзора, причем прежде всего — за исполнительными органами…

Ребров тяжело вздохнул, но возражать не стал: знал, что бесполезно. Сам он в успех ее новой версии не верил, но начальству следовало подчиняться.

— Ну ладно, — Павел снова вздохнул. — Есть, товарищ капитан… Разрешите поспать?

— Давай, — усмехнулась Аня, — и нечего вздыхать, словно больной слон. Да, и пусть опера еще раз поспрошают соседей, не видел ли кто в тот вечер поблизости от особняков не известную никому машину… Все-все, спокойной ночи, приятных снов!

Аня положила трубку, не дожидаясь реакции Павла, и поймала себя на том, что, вопреки всему, что случилось с ней лично, она чему-то улыбается… Впрочем, улыбка как-то сама собой быстро погасла, едва она обвела взглядом пустую кухню. Грязные тарелки в раковине, несколько скомканных ненужных бумажек, забытых на столе, переполненное мусорное ведро…

Евгений Панин смотрел на мать красными, уставшими глазами. Сердце Нины Владимировны болезненно сжалось при виде вошедшего в комнату младшего сына. Генеральша не могла вспомнить, чтобы веселый, всегда доброжелательный Женя когда-нибудь выглядел подобным образом. Он подошел к кровати, на которой лежала мать, и, согнувшись чуть ли; не вдвое, присел на крохотный пуфик, стоявший в ее ногах. Нина Владимировна протянула руку и нежно коснулась взъерошенной головы сына.

— Ну что уж ты так-то, Женя? Даю тебе честное слово, что понятия не имею, о каком документе шла речь… Я стучалась к тебе в комнату, а ты мне не ответил… Я хотела сказать, что звонила Маша, ее отпустили. Понимаешь? Отпустили! Просто она решила переночевать в городе, скорее всего, просто устала от… всего этого.

— Нюся сказала мне, что она звонила, — вяло кивнул Евгений. — Она больше ничего не говорила?

— Нет. Конкретно тебе передать ничего не просила, только для Эли…

— Эля меня не волнует! — Женя прервал мать, махнув рукой. — А в то, что Машка убийца, не верю. Зато теперь точно знаю, что ее этот подонок шантажировал… О Боже, мама, ты же должна понимать, что шантажировать женщину можно только чем-то… чем-то очень грязным!

— Подожди, Женя, ну почему сразу — «грязным»? — Нина Владимировна села на постели и заглянула сыну в глаза.

— Ты и сама знаешь почему! — он отвел взгляд и сжал губы. — А это значит только одно: Мария меня обманула.

И, сказав самое страшное, Евгений зажмурился.

— Знаешь, — мягко заговорила Нина Владимировна, — не сказать что-то даже очень близкому человеку — еще не значит обмануть его…

— Значит! — возразил он. — Особенно когда речь идет о состоятельных мужиках… Мне вообще не следовало жениться! Я женщин отродясь не понимал, а ты… Ты всегда была идеальной женой и матерью, разве мог я, глядя на тебя, хоть в чем-то усомниться?!

Нина Владимировна внимательно посмотрела на сына и еле заметно покачала головой:

— Мог, Женя…

— Что ты хочешь сказать? — все его лицо выражало недоумение.

— Только то, что наш брак с твоим отцом был… Был поначалу сделкой. Настоящей сделкой…

Только она сама знала, чего стоило ей произнести эти слова — впервые с того дня, когда она увидела своего будущего мужа. Никогда и ни с кем, кроме своей, теперь уже покойной подруги, она об этом не говорила, и последнее, что могла предположить еще каких-то несколько дней назад, что заговорит о том дне. Да не с кем-нибудь, а со своим сыном. Младшим, любимым, не слишком хорошо помнившим, но всю жизнь глубоко уважавшим своего отца, память о нем.

— Видишь ли, — продолжала Нина Владимировна, немного помолчав. — Возможно, понять это сейчас не просто трудно, но и невозможно. Замуж за твоего отца я вышла в обмен на сохранение своей жизни. Не смотри так на меня, сынок, в жизни, поверь, бывает всякое… Я действительно была ему хорошей женой. И вас с Володей родила и воспитала фактически вдвоем с Нюсей, и дом вела, и… Ну и все остальное, что положено в браке — ни от чего я не уклонялась, поверь… Даже когда узнала про драгоценности, я все равно осталась на стороне мужа.

— А… Что ты такое узнала про драгоценности? — тихо спросил Евгений.

— Просто что они есть и привезены из Германии. Разве этого недостаточно? — И, увидев, как Евгений качнул головой, усмехнулась: — Женька, ты ведь учился в советской школе и институте, неужели… Неужели в тебе, в человеке, занимающемся бизнесом, столько наивности?

— Я, чтобы раскрутиться, никого не убивал, — голос Евгения осип и сорвался в кашель. — Да, взятки — давал, крыше — плачу! Но конкурентов при этом не заказываю!..

— Ну просто ты — очень везучий человек, если ни разу в жизни никто не перешел тебе дорогу. И ты сам — тоже никому… Слава богу! Между прочим, когда ты начинал, я ночами не спала — так этого боялась.

— Брось, мама! Ты отлично знаешь, что коммерсант я средненький, о настоящем богатстве и речи не идет, кому я нужен? Так что там с отцовскими камушками?

— Ничего конкретного. Но на любых, как ты выражаешься, «камушках» есть кровь, ты должен знать… Кто же добровольно отдаст фамильную коллекцию?

— А знаешь, — недоуменно произнес Евгений, — я ведь эту самую фамильную коллекцию толком не видел ни разу… Мальчишкой меня это не интересовало, а после… Ну а после — тем более.

Нина Владимировна кивнула.

— А я ее после Костиной смерти никому и не показывала. А сейчас и показывать-то, в сущности, нечего. Почти вся перекочевала в Питер, к старинному знакомому твоего отца, который когда-то помогал ему ее пополнять… Все, что мне досталось, я продавала либо ему, либо через него. Дело это было в те годы подсудное, так что перед законом я тоже далеко не чиста.

— Ты сказала, коллекция фамильная… Откуда это известно?

— Я, сынок, это знаю… Когда твой отец еще задолго до Володиного рождения подарил мне очень красивую и очень дорогую брошь, я… Ну я ее тщательно изучила и нашла на ней, помимо пробы, какое-то странное клеймо, разглядеть которое можно было только через лупу. Несколько дней провела в «Ленинке» и выяснила, что клеймо — точная копия герба Гуттенбергов, старинного графского рода, чьи предки в конце концов осели в Баварии… Твой отец воевал в Баварии и про их родовой замок, полуразрушенный, но сохранивший ряд жилых помещений, и про старика-хозяина рассказывал раз десять. Мол, места там необыкновенно красивые…